Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Часть I. Глава III Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
06.11.2009
Оглавление
Часть I. Глава III
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9

   Чуть позже, когда поднялись на поверхность и отправили кубинских товарищей осматривать краеведческий музей, она объяснила, что шла, шла по подземному ходу, вспоминая, как отец читал ей в детстве книжку про Древнюю Русь, про князя Владимира, половцев – и тут череп из темноты!.. «Отец бы никогда так не сделал!..» - твердила моя молодая жена, а я всё никак не мог взять в толк, причём тут отец; и осознал лишь много лет спустя: это было первым, на второй или третий день после свадьбы, сравнением, дочь всегда сознательно или подсознательно сравнивает избранника, особенно первого и особенно в трудной, пограничной ситуации (а Елена в катакомбах на мгновенье оказалась на границе, а может быть, и по ту сторону добра и зла), с отцом (или дедом), – и сравнения эти далеко не всегда в пользу суженого. Но в Киеве во время свадебного путешествия всё обошлось – как обходится у молодоженов. Потом мы поехали на киностудию и в коридоре увидели Ульянова в мундире Жукова. Режиссёр, съемочная группа, все окружающие на студии обращались с ним, как с настоящим маршалом Жуковым: заискивающе улыбались, предвосхищали, угождали и почти в буквальном смысле слова низкопоклонствовали. Там, на студии Довженко я впервые ощутил себя не просто зятем, но  з я т е м. И впервые заметил в себе самом как бы со стороны – в походке, меняющейся осанке, во взгляде, манере говорить, интонациях, даже в артикуляции губ – что-то очень знакомое, хлестаковское. Вечером мы действительно ели на Крещатике ленивые вареники, и Михаил Александрович уверял, что они, конечно, отменны, но настоящим сибирским пельменям всё же не чета. Перед закатом вышли на площадку обозрения над памятником князю Владимиру Мономаху. Золотисто-алым сверкала излучина Днепра. «Красиво как, а, пап! - восхитилась Лена. – Помнишь, твой генерал Чарнота Киев вспоминает…» - «А Киев! – ответил Михаил Александрович словами своего героя (что случалось чрезвычайно редко, почти никогда) Григория Лукьяновича Чарноты, боевого белого генерала. – Эх, Киев-город, красота, Марья Константиновна! Вот так лавра пылает на горах, а Днепро, Днепро! Неописуемый воздух, неописуемый свет! Травы, сеном пахнет, склоны, долы, на Днепре черторой!» - «Это моя любимая твоя роль, пап!» - отступив от меня (ещё до конца не извинив шутки в катакомбах), взяв отца под руку, прильнув, театрально склонив голову на широкое плечо отца, сказала моя молодая супруга. «И помню, какой славный бой под Киевом, прелестный бой! – продолжал негромко Ульянов, будто вернувшись исподволь в роль. – Тепло было, солнышко, тепло, но не жарко, Марья Константиновна. И вши, конечно, были… Вошь – вот это насекомое!..»

 …В каюте мы обнаружили личное приглашение капитана «Белоруссии» на блины.
                                                  х                х                х
   На дегустацию в музыкальном салоне собралось человек сорок. А.П. в белом воздушном платье, с белым обручем на голове и Михаил Александрович в коронном клетчатом пиджаке с золотыми пуговицами появились с небольшим опозданием, когда от чёрной икры, которая иностранцам пришлась по вкусу, сёмги и севрюги остались лишь следы на тарелках. Но было еще вдоволь икры красной, солёных грибов, капусты, сметаны, водки.
   Ульянов, наколов на вилку крохотный грибок и положив на тарелочку немного капусты, отошёл к стене.
 - The Russian millionaire… - услышал я в толпе.
 - За русского миллионера вас приняли, - сказал я.
 - Да я и есть русский, - усмехнулся Ульянов. – И начинал, как типичный миллионер. В американском кино.
 - То есть?
 - С капусты, кстати, - сказал он, пытаясь достать кончиком языка волоконце капусты, приставшее к краешку губы. – Которая тогда, в студенчестве, когда жрать хотелось постоянно, была гораздо вкусней, чем сейчас, просто деликатесом!.. С товарищами по общежитию, бывало, - продолжил Михаил Александрович, когда удалось-таки капустинку втянуть в рот, - ходили мы на соседний Крестовский рынок покупать квашеную капусту. Хотя в кармане ни шиша. Не торопливо обстоятельно обойдем ряды, тут попробуем, там… Что-то кисловата у тебя капустка, хозяйка, говорим одной. А эта сладковата, с сахаром переборщила (хотя какой тогда сахар)… А эта какая-то водянистая… А та слишком солёная, слишком уж заквашенная и клюква горьковата… Короче, как виноград из крыловской басни. Пожуем, поморщимся, ещё кружок сделаем, а для нас, будущих артистов, и театр такой своеобразный был, поделимся мнениями о капусте, подыгрывая друг дружке, послушаем, как хозяйки товар свой расхваливают, делясь и судьбами своими тяжкими, военными, ещё попробуем – и, когда шуметь на нас начинали, вроде как разочарованные, двигаем к выходу… А однажды, - сказал Ульянов, встретившись взглядом с жилистой американской старухой, - у нас в общежитии прошёл слух, что можно при жизни продать свой скелет – в качестве завещания советской науке, для опытов. Ну, мы и понесли наши научные, так сказать, пособия в институт Склифосовского. Надеясь пожрать от пуза, впрок, как верблюд.
 - И почём продали? – поинтересовался я, вальяжно закуривая. – Между прочим, и в наше время ходили слухи, что можно загнать свой скелет – рублей за двести, кажется.
 - Это был спектакль. Комедия. С чёрным юмором. Возьмите мой, говорит один из нас. Нет, говорит другой, мой купите для начала, я в плечах шире, да и ростом повыше. Берите мой, выкрикивает третий, я вообще почти задаром отдаюсь, в интересах науки!.. Позабавили докторов.
   Смачный рассказ о квашеной капустке напомнил мне погреб под гаражом. Через полгода после свадьбы, в ноябре, когда в квартире на Пушкинской готовились к 55-летию Ульянова, Алла Петровна отправила меня в гараж помочь «что-то прибить и принести огурцы, капусту, картошку, морковь и что там ещё, Михал Алексаныч скажет». - «Так вы в гараже капусту храните?» - «Ступай!» Немало удивленный, я отправился. Гараж находился метрах в ста от улицы Горького на задворках здания музея, в котором до октябрьского переворота располагался легендарный Английский клуб. Первым, кого я увидел на пятачке перед тремя добротными кирпичными (не какими-нибудь «ракушками») гаражами был самый известный и любимый советским народом и правительством цыган Николай Сличенко. Выгнав из гаража свою «Волгу» и поставив в сторонке рядом с пикапом Ульянова, он сгребал лопатой первый мокрый снег. Ответив на его настороженный кивок, я постучал в дверь крайнего слева строения, за которым начинался школьный двор. Ответа не последовало. «Входите, Михаил Александрович там!» – зычно приободрил меня выдающийся цыганский тенор. Я открыл дверь и вошёл вовнутрь гаража, тускло освещённого в глубине лампочкой. Но никакого Михаила Александровича там не было. Я окликнул – ответа не последовало. Окликнул громче: «Михаил Александрович, вы где?!» - «Здесь», - откуда-то из преисподней донёсся тихий сдавленный голос. - «Где здесь?» - «Да здесь я, здесь…» Вглядевшись в полумрак, я заметил в полу полоску света. И вдруг она расширилась, бетонированный пол разверзся, и из-под земли, точно из командного бункера, показалась взъерошенная седеющая голова маршала Жукова. Я опешил. Оказалось, в погребе под гаражом, довольно глубоком и просторном, под тяжестью солений и варений рухнул стеллаж, разбились закатанные на зиму банки.
 «Вот же мать твою ети!..» - горячился Ульянов, вбивая гвозди, то и дело гнувшиеся; надо отметить, что находиться рядом с ним, орудовавшим молотком, тем паче топором, было весьма стрёмно, как тогда выражались. Я взялся ему помогать, расспрашивая исподволь: «Сами рыли, Михаил Александрович?» - «А кто ж ещё здесь стал бы рыть?» - отвечал он. - «Ну, нанятые люди…» - «Нанял было - так один упал в яму пьяный и уснул… У нас наймёшь… Помогали мужики. Но в основном сам копал, конечно». – «Что, прям так?» - «Да нет, не прям. Вечерами копал, после спектаклей». – «Под покровом ночной темноты?» - «Под покровом. Ты ровней держи-то, ровней…» Опасаясь за пальцы, я не мог сдержать улыбки, представляя, что было бы, если б кинозрители узрели своего кумира копающим в ночи погреб под гаражом в центре Москвы.
   Впоследствии я частенько шастал в этот погреб, оттаскивая банки с маринованными перцами, помидорами, грибами, яблоками, квашеной капустой – и извлекая запасы для семейных праздничных застолий. Михаил Александрович признался, что погреб его – точь-в-точь такой же, какой вырыли они ещё до войны с отцом в деревне. И содержимое почти то же. Кабанчика разве что не хватает. Этот погреб у улицы Горького, бывшей и будущей Тверской, сослужил добрую службу – особенно в голодные годы возрождения капитализма в России.
 …Зазвучали по трансляции песни в исполнении Лидии Руслановой – «Валенки», «По диким степям Забайкалья», «Очаровательные глазки»… Кое-кто из отдыхающих стал подпевать без слов, подтанцовывать.


Последнее обновление ( 18.11.2009 )
 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков