Часть I. Глава II |
06.11.2009 | ||||||||
Страница 5 из 6 - Что значит самоходы? - В Сибири было два вида, два сорта, две породы, что ли, людей: крестьяне, самоходы, которые своим ходом, самоходом шли осваивать Сибирь, и чалдоны, то есть, чаловеки Дона, казаки. Так вот бабушка, у которой мы снимали флигель, была из самоходов. Купила я, говорит, наконец, самовар, подфартило. Но не могу понять: почему у тебя в одну дырку течёт, а у меня здесь – во все?.. Она заливала воду сверху прямо в трубу для топки. Вот до какой степени тёмный, дикий был народ. А ты говоришь. - Я ничего не говорю, я слушаю. - И в то же время – работящий народ. Сибирь ведь… «С-с-си-би-и-ирь, - писал Твардовский, - как сви-ис-ст пур-ги-и, С-си-би-ирь, С-си-би-и-ирь…» Народ, который постоянно выживал. Преодолевал большие трудности: короткое лето, холода, морозы… Чтобы жить, надо было трудиться. Трудиться не просто до того, как сам взопреешь, а до такой степени, что рубахи сопревали. Надо было вырубать, корчевать, пахать, таскать на себе… Вот поэтому и выработался такой тип сибиряка – сосредоточенного молчуна. Чего болтать-то?.. Сейчас, конечно, всё это размыто, растащено… Так что ничего толком о своих предках сказать не могу. Как-то во время гастролей в Омске ко мне подошел человек и сказал: «Я архивариус, хотите, ваше генеалогическое древо нарисую?» Я с сомнением к этой затее отнёсся, хотя и не был против. Он зашел не далее двух колен, двух поколений. Коротенькое такое деревцо получилось, в котором были не то рязанские какие-то Ульяновы, не то ещё откуда-то… - Не из Симбирска, случаем? Ведь поговаривали в свое время, что лауреат Ленинской премии Ульянов родственником, чуть ли не внуком приходится вождю мирового пролетариата. Мол, один из ваших родителей зачат во время ссылки Ильича в Шушенское. По годам сходится. Вот было бы весело и беспримерно, как говорится. - Ерунда! Хочешь, рассмешу на сон грядущий? - Спрашиваете! - Как-то на одном заводе меня попросили загримироваться под вождя пролетариата, вы, говорят, похожи, и обратиться к рабочим с выступлением, с которым он когда-то обращался к народу. Чтобы дисциплину подтянуть, план перевыполнить. Просьба была вполне серьёзной, партийная организация просила во главе с секретарем. Я опешил. Что это? Восстание из гроба? Это даже не памятник с двумя кепками, на голове и в руке, как в Грузии. Это Ленин с томиком Ленина в руках. - Ха-ха! И вы выступили? - Издеваешься? - Да нет, время было такое… - Недоумками надо считать людей, чтобы до такого додуматься! - Эти партийцы не виноваты, Михаил Александрович! Вы столько раз играли вождя мирового пролетариата! Но об этом, если позволите, как-нибудь потом. Знаете, там, в Афинах, я Толстого вспомнил, графа. Который, как известно, Гомера ещё худо-бедно принимал, а Шекспира не любил. Он так писал: «Странно и страшно подумать, что от рождения моего до трёх лет, в то время, когда я кормился грудью, когда меня отняли от груди, когда я стал ползать, ходить, говорить, сколько бы я ни искал в моей памяти, я не могу найти ни одного впечатления… Разве я не жил тогда, когда учился смотреть, слушать, понимать, говорить, когда спал, сосал грудь и целовал грудь и смеялся и радовал мою мать?..» И всё-таки Лев Николаевич поразительно, с раннего возраста себя помнил. А каковы ваши первые, самые первые воспоминания? - Это Толстой… Я же говорю тебе, что придумывать не хочется. Вот напрягаю мозги, и ничего в голову не приходит… Какие-то очень туманные воспоминания. Маленькая артель, производившая скипидар, отец был председателем этой артельки, и вот рабочие, занимавшиеся подсочкой… - Чем, простите? - Подсочка – это такая профессия. На крепкой сибирской сосне специальным ножиком делали надрезы, бороздки клинышком, и по этим бороздкам в подставленные блюдца стекала смола. Из смолы и делали скипидар. Одним из рабочих был некий Кочуба, пленный австриец, попавший в Сибирь. Помню его фотографию… Там вообще были замечательные переплетения судеб - вот если б этим заняться всерьёз… В Сибири очень много было пленных. Тито, кстати, был в нашей деревне, он ведь из тогдашней Австро-Венгрии. Ходовой, говорят, был парень, видный. Ни одной юбки не пропускал, по бабам так и шастал. Пока мужики не пригрозили голову оторвать. - По-нашему, по-сибирски? - Так что Иосип Броз Тито, маршал, мой земляк отчасти. Да и много там интереснейшего люду перебывало. Рядом на каторге декабристы были в своё время, знаменитое восстание каторжан в Екатериновке, где была очень крупная винокуренная фабрика, вошло в историю, там многих перерезали… Но я отвлёкся. Так вот Кочуба, здоровенный, с пышными усами, у которого жена была такая ядреная сибирская девка, давал мне, помню, конфеты из пайки, которую они получали. Помню, как за водкой перебирались… Не помню, конечно, отец рассказывал, как в праздник Великой Октябрьской социалистической революции 7-го ноября они переплывали через Иртыш в Тару за водкой. Ближе водку было не купить. А беда в том, что начиналась уже шуга… - Что? - Шуга, когда схватывало уже Иртыш морозом, большими клочьями, и проплыть просто так было нельзя, шугу надо было расталкивать, хотя запросто можно было перевернуться – гибель верная. И гибли… - А какие конфеты вам давал австрияк, не помните? - «Подушечки» разноцветные. Огромный в то время дефицит. Их вкус помню. - И больше ничего из раннего детства? - Еще Карла помню… - Михаил Александрович зевнул. - Карла, который у Клары украл кораллы? - Вот именно. Завтра весь день в море, так что будет время поговорить. А теперь – по каютам! - Ладно, спокойной ночи. Но, зайдя за супругой в кинозал, где показывали какой-то американский триллер со сплошными мордобоями, и вспомнив, как накануне отъезда из Москвы чудом не схлопотал, пытаясь выменять у фарцовщиков немного валюты на круиз, я не смог отказать себе в удовольствии пропустить стаканчик джин-тоника в ночном баре «Орион». - Добрый вечер, рада вас видеть! – улыбнулась нам буфетчица капитана Настя, взметнув пушистые ресницы, поводя скульптурными плечами - и противоестественным было бы капитану нашему не позавидовать. – А я уж думала, не придёте, устали. Как вам Греция, Афины? - Фантастика!.. Она удалилась, вся в перекрёстных мужских и женских взглядах, за джином-тоником. - Однако… Скажи, а что ты так взбеленилась за завтраком, когда я ГУЛАГ упомянул? – спросил я Елену. - Пошутить нельзя? - Нельзя. Тем более, здесь, где иностранцы и наверняка полно чекистов. Я же тебе рассказывала, как он отобрал у меня этот «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, который Тошка Табаков или Колька Данелия в нашей вечерней школе дали почитать на одну ночь. Отец входит, мрачный, и говорит: «Лена, послушай меня внимательно. Я прошу, чтобы в моём доме этих книг больше не было». |
||||||||
Последнее обновление ( 18.11.2009 ) |
< Пред. | След. > |
---|