| Часть I. Глава I |
|
|
|
| 06.11.2009 | |||||||||
Страница 6 из 7 - …Скажи, а он всегда был однолюбом? – спросил я Лену. - Всю жизнь, с первого мгновенья, что себя помню, росла в стопроцентной уверенности, что в мире нет ничего более надёжного, стабильного, нерушимого, чем моя семья – отец с матерью. А это, понимаю теперь, трижды побывав замужем, дорогого стоит. Если б хоть намёк был на какую-то неверность, в таком гадюшнике, коим является театральный мир, рано или поздно стало бы известно. - Да, я помню, на каком-то вечере в ВТО Марк Захаров рассказывал, как они, все народные СССР, по дороге куда-то в купе поезда расслабились, стали, как водится у мужиков, хвастаться своими похождениями, победами… И лишь Ульянов был как кремень: никогда, ни при какой погоде! К твоему художественному творчеству он как относится – я имею в виду, не дочкины рисунки, которые, естественно, лучше всех, а объективно? - Положительно, ему нравится. Вообще, это не мой был выбор – что я пошла по художественной стезе. Я не любила рисовать и никогда не рисовала, как другие дети – цветными карандашиками или красками в альбомчиках. Но родители, отец, конечно, прежде всего, отдали меня в художественную школу, потом – в институт, не в Суриковский, конечно, но в Полиграфический, учиться на художника книги, что было тогда весьма престижной и высокооплачиваемой профессией. - В институт, признайся, чего уж теперь, по блату поступала, отец за тебя просил? - Видит Бог – нет! Поступила я по основному конкурсу. Но лишь курсе на четвёртом я почувствовала к этому делу вкус. И стало понемногу получаться – какие-то книжки, проекты, я вкалывала... - Но трудолюбие у тебя от отца. - Да, трудолюбие, работоспособность. Чувство ответственности. Но, повторяю, прорезалось это далеко не сразу. Лишь с пониманием и жизни, и того же отца, который пахал всё время… Дети должны видеть, что родители работают, это очень важно, это передаётся. Я занималась офортами, а это многотрудная техника, связанная с кислотой, травлением, медью, печатью, но она мне безумно нравилась. Работала я всегда в реалистической манере. Отец никогда не принимал абстракционизм, сюрреализм и прочие измы, в чёрном квадрате Малевича видел лишь чёрный квадрат, не более. Хотя никогда не был категоричен, говорил, что, мол, может быть, не совсем понимает, надо подумать… В восторг пришёл от моего автопортрета, который я сделала перед зеркалом. - Скажи, а недостатки хоть какие-нибудь имеют место? А то просто святой, да и только… - Он никогда ни в чём никому не мог отказать. Его постоянно о чём-то просят: играть бесплатные концерты – и он играет, хотя все остальные работают только за деньги; идти по поводу того, чтобы дали квартиру – и он шёл хлопотать, хотя иногда даже плохо знал того, кто просит; просили устроить ребёнка – и он идёт, устраивает, половине театра уже устроил! Собратьям своим актёрам вообще ни в чём не может отказать, каждый божий день помогает, только что не в отпуске. Мать орёт, я его тоже долблю… Но он просто не способен отказать. - Теперь деликатный, я бы сказал, вопрос. Как правило, отец, пускай подспудно, тайком, но ревнует к мужчинам свою дочь, тем более единственную. Особенно в начале. Что-то доктор Фрейд пытался объяснить по этому поводу, другие психоаналитики, но не буду углубляться… Ты на себе ревность отцовскую когда-нибудь ощущала? - Мне в этом смысле безумно повезло. Потому что отец был демократом, внутренне – ещё задолго до официального назначения нас всех в СССР демократами. Он был по сути, от природы и рождения демократ. Он никогда не был диктатором, самодуром, деспотом, не навязывал свою волю. И если был против чего-то, то всегда аргументировано и доказательно объяснял, почему. Причём объяснял очень тщательно, подробно, вдумчиво. И прислушивался к мнению оппонента, то бишь моему. Что же касается моих молодых людей, мужчин, то ему могло нравиться или не нравиться, но право выбора он всегда оставлял за мной. Отец искренне считал, что это моя жизнь, мой выбор. - По твоим словам выходит, что ему вообще наплевать было. А если б ты какого-нибудь чернокожего вождя Тумбу-юмбу из Института Патриса Лумумбы привела на Пушкинскую? Или, скажем, мужчину, который по возрасту, что нередко с девушками случается, превосходил бы самого отца? - Нет, ему, конечно, было не наплевать. Он обожал меня и ревновал, естественно. Но – этого не показывал. Мать могла чего-нибудь вякнуть. Отец – никогда. - Яростным, разъярённым ты его помнишь? - Да! Папа был очень сдержанным, терпеливым. Когда в детстве я плохо себя вела, в чём-то была виновата, мать тут же начинала орать, потом забывала, так и сходило. А отец молчал – молчал раз, молчал два, три, пять, десять… И иногда, когда был с моей стороны уже явный перебор – его прорывало. Он обращался в бешенного зубра, который носился по квартире и мог всё смести на своём пути! - Не колотил он тебя? - Ни разу в жизни! Ты сам-то это можешь себе представить? - Но нецензурно-то хоть выражался? Слышала матерщину из его уст? - Этого добра у нас было навалом – недаром и я стала заядлой матерщинницей! - И как выражалась крайняя степень его ярости? - Он мог наорать. Но это, конечно, было не самое страшное. Самое – когда начиналась многочасовая воспитательная беседа. Он садился в кресло в кабинете, вызывал меня, что называется, на ковёр и начинал прорабатывать. Говорил о том, как ему за меня стыдно, как я позорю его фамилию… И здесь уж я могла отвечать, не отвечать – ему было по барабану, потому что необходимо было выговориться, вылить всё. Продолжались его монологи порой несколько часов! То есть желая того или нет, но всей мощью своего актёрского темперамента, энергетики, эмоций, таланта, который рыдать заставлял тысячные залы и многотысячные стадионы, он обрушивал на меня, маленькую… Однажды я даже сознание потеряла: сползла по стене и упала в обморок. Отец дико испугался, стал меня откачивать. А когда я пришла в себя, его самого от страха за меня впору было откачивать… |
|||||||||
| Последнее обновление ( 18.11.2009 ) | |||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|