Часть I. Глава I |
06.11.2009 | |||||||||
Страница 3 из 7 - Работа, что ж поделаешь. - Но и у меня работа, которую я должен сделать. За что вы нашего брата-журналиста так не любите? Я ж не папарацци какой! Помню, будучи еще студентом журфака МГУ по заданию газеты «Гудок» подошел в Малом театре, чтобы узнать ваше мнение о спектакле киргизской труппы, гастролировавшей в Москве, - так вы меня так шуганули! - Как? - Как чёрт от ладана шарахнулись. - Это ты ладан, я чёрт? – скривил он в усмешке губы. - Помню, там или где-то в другом месте кто-то и сказал: недолюбливает он вас, журналюг. - Да нет, долюбливаю. Когда просят, интервью даю. Отказывать – наотрез – мне не присуще. Всегда во мне, к сожалению, жила какая-то солдатская дисциплина: пригласили – пришел, предложили – согласился, приказали – сделал… - Часто приказывали? - Бывало. А журналисты, критики… Мне всегда жалко, да нет, просто с уважением относился к людям другой профессии, заработок, хлеб которых в той или иной степени зависел от меня. Старался не подводить. Знаю актёров, которые действительно не жаловали журналистов. Но это или странно, как, например, у Юлии Борисовой, которая всю жизнь не даёт интервью, такие у нее правила, устои, убеждения. Или – глупо, всё-таки актер – профессия публичная. - Не помните, когда и что впервые написали о вас? В те былинные времена, когда газетное, печатное слово было настолько увесистым, что могло и пришибить. В смысле посадить. - Помню. Году в 52-м был у нас такой знаменитый спектакль «Егор Булычов». Я там играл маленькую роль Яши. Спектакль получил Сталинскую премию. Говорили, писали о нём много. В том числе написали в какой-то рецензии и про меня. Что это очень убедительный молодой актер. - В «Правде» написали? - Не помню. В какой-то центральной газете. - Такая оценка партийной прессы, а тогда все центральные газеты были партийными, дорогого стоила. Вы двадцатипятилетний, были счастливы, признайтесь? - Как тебе сказать… Я вообще человек, не умеющий радоваться большой радостью… Но о себе говорить – дело неблагодарное. - Помню, вы рассказывали, как мама про вас в детстве говорила: «Нашёл – молчит, потерял – молчит». И объясняете это природной молчаливостью сибиряков. А откуда она, собственно? Вот ваших соседей по Сибири, китайцев, молчунами не назовешь… - Их много, китайцев. Они разные. Ещё какие молчуны есть. А о сибиряках давай потом. Гляди, Стамбул… Ты спросил, мечтал ли я о путешествиях? Мечтал. Смотрел книжки с картинками. - Помните вашу первую в жизни книгу? - Не помню. А придумывать не хочу. Хочешь взглянуть на наши с Аллой Петровной апартаменты? - Спрашиваете! Их поселили в лучшей на теплоходе каюте – так называемом капитанском люксе (по распоряжению капитана корабля, согласованному с министром). Люкс был двухкомнатным, не с иллюминаторами, как остальные каюты на нижних палубах, но с огромными окнами, зеркалами, коврами, люстрами, хрустальными бокалами и т.д. и т.п. - Поневоле возникает ассоциация, - сказал я, слегка придавленный роскошью, которую прежде видел только в кино. – С «Титаником». - Типун тебе на язык, - бросила через плечо тёща, всё еще раскладывая вещи, склянки, тюбики по полочкам. – Что, доволен? А кому спасибо надо сказать? - Сказать спасибо вам, Алла Петровна – значит, не сказать ничего! – воскликнул я. – Скажу честно: не знаю, как благодарить! Заход в Стамбул был предусмотрен на обратном пути. В Мраморном море солнце скрылось, помрачнело. - И что в нем мраморного? – сказал я за чаем в ресторане «Минск». - Кто-то углядел, - отозвался Михаил Александрович, в отсутствии супруги со смаком жуя булочку с маком (моя тёща контролировала калории даже в отпуске). – Увидел мраморным – так и пошло. А кто-то первым Чёрное море увидел чёрным. Или Красное. Океан - тихим. - Магеллан назвал Тихим. Вы хотите сказать – счастливцы, их первое впечатление увековечено, тогда как от миллиардов творений человеческого разума не осталось для потомков ничего? - Я так не хочу сказать. Слишком выспренно. Если проще – да, есть общее с искусством. Давай ещё по одной с кремом – и всё. Вышли из Мраморного моря через пролив Дарданеллы и оказались в Эгейском море. Было уже темно. По правому борту остался остров Лемнос, место свадьбы Диониса с Ариадной, по левому – Лесбос, прославленный в веках фиалкокудрой Сапфо. Это была уже Эллада. Поздно вечером, отметив с Еленой в нашей каюте отплытие и День взятия Бастилии (супруга моя как-никак училась во французской спецшколе, а «Столичную» я предусмотрительно захватил из Москвы), мы спустились в «Орион» потанцевать. Там было накурено, оглушительно, упоительно. Веселилась за бутылкой вина компания французов из семи человек. Вслушавшись, Лена поняла, что они празднуют свой национальный праздник. И мы были счастливы, хоть и не заказывали ничего в этом ночном валютном баре. Около двенадцати заглянул на минутку Михаил Александрович – в приталенном пиджаке в крупную черно-белую клетку, с позолоченными пуговицами. - Пиджак, пап, офигенный! – оценила Лена, успев сунуть мне между пальцев свою зажженную сигарету. – А почему раньше я его не видела? - Нравится? – довольно улыбался Ульянов, напружинивая плечи, обтянутые материей с отливом. – Сюрприз. - На тебя так смотрят… как в Москве. А ведь все иностранцы здесь, кроме нас четверых и команды. Никого, кажется, из наших, советских. Не поверю, что они все тебя знают! - Ни одна собака меня тут не знает. Просто пиджачок нравится. Вы, ребята, тут долго не засиживайтесь. |
|||||||||
Последнее обновление ( 18.11.2009 ) |
< Пред. | След. > |
---|