Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Теперь во мне спокойствие и счастье Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
06.11.2009
Оглавление
Теперь во мне спокойствие и счастье
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16
Страница 17

Вернулась в комнату. Перечитала письмо. В Лиссабоне третий день дождь: лиловая брусчатка, белые стены, малиновые крыши... Он есть у нее, единственный. Родной братик. Сильный, мужественный. Но и брат ничего не знает. Никто на свете не знает. И никогда не узнает.

«...Добрый вечер», – сказала Ксения, протягивая Олегу меню.
«Здравствуйте, Ксения, – он назвал ее по имени и покраснел, наверное, долго готовился. – Вот... зашел поужинать».
«Сегодня ни капусты, ни бифштексов нет. Котлеты с гарниром будете?»
«Буду, – кивнул Олег. – И чай».
На кухне она попросила положить котлеты, которые предназначались для обслуживающего персонала и их семей. Чай налила индийский, тоже не из общего чайника. Зачем? – она улыбнулась про себя, вспомнив, как он дал «на чай» двадцать копеек; почему-то показалось это трогательным.
«Можно, я п-провожу вас?» – заикнувшись, спросил Олег.
«Нет, спасибо, – ответила она. – Нельзя».
«А завтра... вы свободны вечером?»
«Не знаю».
«Может быть... мы встретимся?»
«Зачем?» – Ксения посмотрела на него так, что саму ее передернуло от этого взгляда.
«Ну... – Олег пожал плечами, разглядывая свои руки; стало жаль его, такого столичного, худого, неуместного в гостиничном ресторане, среди криков, грохота, шальных таежных денег. – В кино сходим».
«Нет, я не смогу».
«А п-по...»
«А послезавтра я работаю», – резко перебила Ксения и отошла к другому столику.
Через день он снова пришел в ресторан, но свободное место было только за столиком, который Ксения не обслуживала. Она не взглянула на него. Он пришел еще через день; Ксения попросила Наташу Саушкину обслужить его. Наташа что-то долго рассказывала Олегу, наклонившись над столиком в своем сильно декольтированном платье; он улыбался, тоже что-то говорил, поправляя очки, косясь на декольте.
«Наталья опять с новым мужиком, – сказала Ксения, садясь после смены к Андрею в машину. – Толик ее вернулся к ней, но сейчас в Улукуне... Давай проедем до набережной».
«А что такое?» – не понял Андрей.
«Просто покататься хочу», – Ксения зевнула, прикрываясь ладонью.
«Давай. А как подруга твоя поживает?»
«Какая подруга?»
«Ну, эта, с кудряшками, в серебряных штанах?»
«Костя?»
«Да, гитарист...» – ухмыльнулся Андрей.
«Дурак ты», – сказала Ксения.
Они развернулись на площади, проехали до набережной, свернули направо и остановились. Шел снег. Ждали минут пятнадцать, пока в конце улицы не увидели одинокую, похожую на колобок фигуру Наташи Саушкиной.
Ксения вдруг чмокнула Андрея в колючую щеку, неровно-радостно забилось сердце. Уже дома, лежа в темноте с открытыми глазами, подумала: почему таким знакомым показался голос москвича? Правда, только в первое мгновение...
ИГОРЬ ОЛЕГОВИЧ КУЗЬМИН
(ИЮЛЬ 1981 ГОДА)

Попов все утро проверял аппаратуру, весной полученную лабораторией из Ленинграда, – эхолот, промерный лот, нивелиры, теодолит для измерения береговых уклонов, водной поверхности – и остался доволен. За завтраком Никифор задумчиво слушает начальника, кивая и важно поддакивая.
– Наконец-то порыбачим! – вдруг вспыхивают оранжевыми огоньками его глазки. – Должны поймать, однако! Рыбы у нас в Реке много, о-о-оа!
– Ведь единственная по-настоящему рыбная река осталась, Игорь Олегович, – говорит Попов. – Вот я, знаете, в прошлом году в командировке был на Нижней Волге. Так разве можно сравнить? Ну, сом, ну, осетр, как говорится, раз в год по обещанию. А у нас! И нельма, и омуль, и ленок, и сиг, и чир, и муксун, и таймень...
– Отец мечтает только о таймене.
– Обязательно будет таймень! Помнишь, Олег, какого ты прошлым летом на Аласохе взял? Два пуда! Красавец!
– Я тогда засолил его и в Москву отправил. Он-то и заманил сюда отца.
– Очень правильно сделали, что приехали, Игорь Олегович! Пониже спустимся, красотища начнется неописуемая! Вода в горных речушках, знаете, прозрачная, как... в бассейне «Москва» прямо!
– Рыба ищет, где глубже, а человек ищет, где рыба, – изрекает Никифор народную мудрость. – Однако вкусный какой картофель, а!
После завтрака в кубрике начинается шахматный турнир. Абсолютным чемпионом становится Олег, второе место занимает Попов, а последнее – Никифор. Никифор долго не соглашается с матом в три хода, который ставит ему Ксения; говорит, что читал какую-то умную шахматную книжку и там такого не было.
За день проходят километров двести.
Перед вечером справа, на крутой лесистой Арсукчан-Хая показывается поселок Арсукчан. «Геолог Рогов» швартуется в самом конце причала, за буксиром. Кирпичные трех-, четырехэтажные дома в центре, клуб, ресторан, который ремонтируется уже третий год. В столовой и в магазине на площади пиво свежее, воздушное, не хуже пльзеньского.
– Не ожидали? – с гордостью пожимает им руки Иван Ильич, инструктор райкома партии, жилисто-энергичный, в очках, похожий на студентов, отправлявшихся под гитару за туманом и за запахом тайги. – Пиво у нас замечательное. Ниже, кстати, вы пива уже не найдете. Советую пить впрок.
Иван Ильич, заядлый спиннингист, предлагает экскурсию по поселку отложить на завтра, потому что к началу вечерней зорьки можно успеть на Вторую речку, что впадает в Реку километрах в двадцати от Арсукчана. Суржумцев недовольно кряхтит, но соглашается; через час «Геолог Рогов» взбудораживает устье неширокой извилистой речушки.
На моторке поднимаются километра на три. Саша лихо разворачивается, едва не напоровшись днищем лодки на торчащий вверх корнями плавник. Алюминиевый нос вонзается в тину. Стихает. Теплые прозрачные струи стекают с лопастей поднятого «Вихря». Вода выглаживается, снова смыкается над ней предвечерняя дремота.
В начале десятого солнце ложится на верхушки лиственниц, продольно разделяя лучами речушку. Одна за одной взлетают откуда-то из-под земли эскадрильи мошки, роятся в теплом меркнущем воздухе. Смачно всплескивает в камышах окунь, в ответ ему ухает под берегом щука, кругообразно сморщивая черное зеркало, – сердце часто бьется, лоб покрывается испариной. Кузьмин никогда не был страстным рыбаком, но раза три-четыре в год друзья вытаскивают его из замкнутого круга командировка – редакция – командировка на Валдай или в Карелию.
Торопливо сменив глубинную блесну на «Байкал», Кузьмин бросает и тут же вытаскивает небольшого крепенького окушка.
– Можно поздравить, пап? – спрашивает с другого берега Олег. Ксения стоит рядом с ним, засунув руки в карманы штормовки, и смотрит на Кузьмина.
– Малюсенький совсем... Будешь так кричать, всю рыбу распугаешь!
– Нет, Игорь Олегович, – отзывается из-за кустов Иван Ильич. – Здесь она не пугливая, не то что у вас в Подмосковье.
Ксения что-то говорит мужу; по интонации, которую доносит полированная гладь воды, по тому, как смотрит сын в его сторону, Кузьмин понимает – о нем. И делается неуютно на открытом берегу; по зарослям ивняка он проходит за излучину, к неширокому рукаву, поворачивающему направо.
Течение угадывается по едва пульсирующей жилке в середине. Кузьмин старается неслышно вытягивать из ила сапоги. Так тихо, что раздражает шуршание штормовки и постукивание грузила об удилище спиннинга. Мошка гудит и пищит вокруг головы нимбом, но лишь самые отважные решаются прорваться сквозь поле «Дэты». Хватает «Дэты» ненадолго.
Шагов через тридцать Кузьмин находит удобный пятачок, с которого и ловит в небольшой заводи до конца зорьки. Не раз случается вытаскивать одновременно двух зеленовато-лиловых окуней – на блесну и на грузило; они заглатывают тройнички всем рыбьим существом своим, и трудно высвободить крючки, проникающие в нутро, колючее и склизкое.
Но не из-за окуней забывает Кузьмин о «Дэте» и, окровавленный, пританцовывает на илистом берегу. (В заповеднике неподалеку от Баку, куда его привезли на черной «Волге», он наловил еще больше щук, и буквально за десять минут, но старался не вспоминать о той рыбалке.) Первая, самая крупная щука тянет на три девятьсот. Как шла она, вспарывала, пенила, мутила заводь, уходила в камыши, под корягу, выпрыгивала из воды, изгибаясь мощным, изумрудным в последних солнечных лучах телом! Кузьмин-таки вытащил ее, бросил в росистую траву; теперь, сидя у костра, он снова чувствует в руках выгнутое дугой удилище, басовый звон натянутой лески; глядя на торчащий из ведра кончик хвоста своей щуки, он испытывал бы почти мальчишескую радость, если бы не... строчка эта, навязчивая, как мошка: «Теперь во мне спокойствие и счастье...»
– Это что, – хрипло нудит багровеющий кэп Собакевич, сжимая в бесформенной ладони кружку. – За Сарандыгом таймень пойдет, это да! А щук-то я те где хошь, хоть в луже натаскаю. Не рыба – сор.
Вечер теплый. Клубится влажный туман. В беззвездное небо летят пушистые искры и застревают в лапах лиственницы. Пахнет горячей смолой, рыбой, почему-то арбузом. От тройной ухи, сваренной Сашей и Никифором под командованием Ксении, оторваться невозможно; стоя на коленях у костра, Ксения вновь и вновь наполняет миски.
– Нашей Реке нет на земле равных, это самая великая на свете река, на берегах которой протекла вся моя жизнь и которую теперь хотят зачем-то перегородить... – вдруг запальчиво произносит Никифор.
– Окончательно-то еще не решили, – говорит Саша, барабаня ребром ладони по колену.
– О-о-а! Все равно могут перегородить! – отхлебывает из кружки горячий чай Никифор. – Ты, Саша, еще очень молодой, не понимаешь.
– Но ведь электроэнергия нужна? – обводит взглядом сидящих вокруг костра Кузьмин; ему хочется говорить, спорить – все равно о чем.
– Конечно, нужна, – говорит Спиридон Капитонович Попов. – Нужно много электроэнергии.
– Я где-то читал, – вытерев о траву руки, Кузьмин с удовольствием разминает сигарету и закуривает, – что на одного жителя здесь воды приходится во много раз больше, чем в других районах страны, и в то же время воды не хватает.


Последнее обновление ( 17.11.2009 )
 
След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков