Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Теперь во мне спокойствие и счастье Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
06.11.2009
Оглавление
Теперь во мне спокойствие и счастье
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16
Страница 17

Я лежала под одеялом, слушая его перепуганный шепот. Как-то очень отчетливо представила его маленьким. Я привыкла к тому, что от застенчивости он сначала говорит, а потом думает. С другими он не такой. С Наташей Саушкиной, со своими друзьями из института, с Костей. Почему он краснеет, заикается от волнения, словно шестиклассник перед молодой учительницей? На Новый год танцевали медленный танец, я прижалась к нему почти случайно – и почувствовала, как плечи и руки его каменеют. Однажды зашли поздно вечером ко мне; пили чай, кроссворд разгадывали, болтали до половины третьего; предложила остаться, – он остался и просидел, не шелохнувшись, всю ночь в кресле. Никто ко мне раньше так не относился. И не называл Ксюшенькой.
Я представляла ночь, тысячи километров тайги. Вспоминала, как умоляла брата взять меня с собой в Сибирь; летели ночью, голубые звезды плавали рядом с блестящими крыльями, луна, полная, зеленоватая, лежала словно блин на гигантской темно-синей сковороде. Я старалась найти внизу хоть какое-нибудь жилье или дорогу, но ничего не видела, только покрытую снегом, с отражающимися в нем звездами и луной, тайгу, – час, два... Я о многом мечтала той ночью, прижимаясь носом, губами к ледяному стеклу иллюминатора. И теперь, в зимовье, рядом с Олегом, слушая его беспорядочный шепот, потрескивание дров и храп кого-то из хозяев, ясно вспомнила, о чем тогда мечтала.
А вдруг он действительно меня любит? На этой мысли Ксения замерла, как бы пытаясь накрыть пугливую желтую бабочку. Ни о чем больше не думать. Никогда. Любит? Ее?..
Нет, – вздохом она нарочно спугнула бабочку. Конечно, он ее не любит. «Лю-бит...» Таким же смешным и фальшивым казалось это слово в детстве, когда читала романы про любовь.
Ксения поверила только одному роману – «Манон Леско», который перечитывала, когда одноклассницы увлекались еще прекрасными принцессами. Испугалась того, что пробудились в ней мечты быть похожей на женственную, нежную, неверную Манон, – и так глубоко запрятала эти мечты, что сперва стала пираткой на мальчишеском корабле, плывущем за сокровищами, а когда пришло время и подруги одна за другой вступали в сонм взрослых женщин и мужчин, была убеждена: для нее вход в этот мир заказан в отместку за детские мечты, словно кто-то злопамятный и жестокий подслушал их.
Еще не мужчина и уже не мальчик, думала Ксения, ему плохо одному, вдалеке от московской квартиры, где он смотрел телевизор, а мама приносила ему большую чашку молока и бутерброд с вареньем; вдалеке от любимой Слободы на улице Чернышевского... Зачем она сюда прилетела с ним, в тайгу? Зачем рассказывала о себе? Чтобы пожалел?
«...Простила уже давно. Давай спать».
«Ты знаешь, Ксюша...»
«Я знаю, что хочу спать».

Холод, твердый, липкий, пробирался под оленьи шкуры, на которых они спали, в каждую щелочку; охватывал и сдавливал зубастыми тисками руки, ноги, голову, сочился к самому сердцу. Охотники ушли еще до рассвета, угли в печке остыли. Олег медленно сел на лежанке, окоченевшими руками затянул торбаса. Посмотрел на Ксению, – она успела захлопнуть непослушные от холода веки. Встал, подбросил щепок, долго чиркал спичками, шепотом чертыхаясь, наконец печка недоверчиво загудела. Олег заглянул в кастрюлю, поставил ее разогревать. Надел рукавицы, доху и вышел.
Было ощущение, что мозги примерзли к черепу. Хотелось о чем-нибудь подумать, вспомнить, но не получалось. Бесцветная морозная пелена, гладкая, кое-где ложбинки и рябь – и больше ничего. Олег вернулся, снял кастрюлю, сел рядом и долго смотрел на Ксению. Полчаса, час, может быть, дольше. Она то дремала, то отчетливо слышала, как постукивают о горячее железо дрова; слышала сухой, рваный кашель Олега.
«Ты простудился?» – спросила, открыв глаза.
«Мороз, – на лице его, как лампочка на елке, зажглась мальчишеская радость, и захотелось, чтобы он лег рядом и целовал ее своими растрескавшимися губами; она почувствовала незнакомую, женскую нежность. – М-мороз. Градусов пятьдесят пять».
«И что же мне делать?» – улыбнулась Ксения.
«В смысле?»
«Мне выйти нужно».
«Ну... – опустив голову, Олег сильно потер пальцами лоб. – Как-нибудь...»
«Представляешь, месяцами так люди живут!»
«Годами. Как ты спала?»
«Чудесно. Только жарко. А тебе?»
«И мне было жарковато. Особенно под утро. Прямо-таки сауна какая-то, а не зимовье».
Доели запасы строганины, потом суп, который теперь казался вкусным. Весь следующий день сидели у печки, смотрели на огонь и грызли сухари. Олег рассказал, как ходил на охоту со своим фокстерьером Томом и зверски убил ворону-грача, а потом, через много лет, на охоте вспомнил глаз вороны и не смог выстрелить в лося, нарочно промахнулся. Ксения – первый человек, которому Олег это рассказывал. Для него это очень важно, хотя может показаться, что пустяк. Ему с ней очень хорошо. Не хочется ничего скрывать. Олег поцеловал ее в щеку...
Нежность сменялась скукой, скука – голодным раздражением, раздражение – усталым безразличием.
Прошла ночь. Кончились дрова, и за ними нужно было идти в морозный туман. Кончались сухари...
Если бы к обеду вертолет не прилетел, они бы возненавидели друг друга. Вертолет прилетел: завизжал, завыл, загромыхал прямо над зимовьем...
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)



Последнее обновление ( 17.11.2009 )
 
След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков