Официантка Наташа, в коротком, как будто она из него выросла, туго обтягивающем платье, наклонившись, что-то рассказывала. Пронзительно выла гитара-соло, тень ее хозяина извивалась Змеем Горынычем на задней стене ресторана. Хохотали, чокались сидя и стоя, курили, пили, спорили...
Ксения обслуживала все столы вокруг, кроме того, за которым сидел Олег. Она ни разу не взглянула на него. Неужели он обидел ее тем, что предложил сходить в кино? Абсурд какой-то. Или он просто физически ей неприятен. Длинный, в очках, краснеет, заикается...
Он отвык здесь от женщин, хотя каждый день видел их в институте, разговаривал с ними. О чем? О какой-то муре. Ей нравятся такие, как Андрей Мальцев, таксист с татуированными руками...
Через несколько дней Олег увидел Ксению на проспекте. Она шла под руку с Андреем. Потом – в его машине, снова на почтамте. Она Олега не замечала. На почтамте он почти подошел к ней, но в последний момент не решился заговорить и больно ушибся коленом об угол скамейки.
Как-то утром, чистя зубы в ванной, понял, что просыпается и засыпает с мыслями о Ксении.

И через месяц Олег конспектировал труды по износу давно не существующей техники, прерываясь, чтобы потаскать стулья, столы, съездить на склад за какими-нибудь приборами, с другими молодыми и не очень молодыми специалистами поработать денек на овощебазе.
По-прежнему он занимал очередь в столовую. Преуспел в разгадывании кроссвордов, и за это его уважали некоторые сотрудники, особенно две-три сотрудницы института – судя по взглядам и по тому, что слишком часто за день их приходилось встречать в коридорах.
По-прежнему он ждал, когда директор переведет его в лабораторию гидроэнергетики и водного хозяйства, где было свободное место.
Надоело вместе с завотделом изучать достоверную информацию о работе автомобилей, думать о том, о чем месяц назад не имел никакого представления, – как установить лебедку на буфере, утеплители, двойное стекло? Как быть с непригодными для работы на Севере рамами, рессорами, дисками, коробками передач? Как создать справочно-информационный фонд поломок в условиях низких температур?
Надоело переписываться с туго соображающими партнерами, выискивать каждое слово в техническом словаре. У фирмы закупили партию мощнейших автосамосвалов. После небольших – двадцать пять – тридцать тысяч километров – пробегов полетели передние оси. Выяснилось, что для их изготовления использовался недостаточно хладостойкий материал. Были и конструктивные недоработки. Фирма почти согласилась, что некоторые конструкции машин недостаточно надежны для Севера, но потом потребовала дополнительных подтверждений того, что они эксплуатировались правильно и вовремя проходили профилактику. Дополнительно подтвердить это и на русском языке было бы непросто, тем более на чужом.
«Слушай, – говорил Олег лаборанту Саше Мельникову, когда после работы они ехали на автобусе в центр, – я здесь уже больше двух месяцев, но никак не могу понять... Одни постоянно в курилке, разговаривают про экстрасенсов, про отпуск или кроссворды разгадывают возле столовой. А других вообще не видно. В первый день Головня показал мне лабораторию отдела газовых гидратов. Там Алексеич, длинный такой, знаешь, с усами, в свитере, Эйнштейна чем-то напоминает?»
«Десятников Филипп Алексеевич».
«Я его с тех пор так ни разу и не видел в институте».
«Он вообще не вылазит из лаборатории. И болеет часто. С этим делом... – Саша звучно щелкнул несколько раз по горлу указательным пальцем. – Вышибут, скорей всего. У них с директором нелады... Десятников – выдающийся мужик. Из Ленинграда. Но потом, не сейчас...»
Саша рассказал Олегу о том, кто что делает и кто ничего не делает в институте, об экспедициях по рекам и озерам края, в которые каждый год ходят сотрудники его лаборатории гидроэнергетики и водного хозяйства. На восьмидесятый год планировалась экспедиция по реке Аласоха и водохранилищу.
Аласохшское водохранилище построили недавно. Оно было еще не до конца заполнено, режим его был неустановившимся. Строительству предшествовала борьба, в которой – Олег знал – принимал участие и Профессор. Не столько против Аласохшской ГЭС и сравнительно небольшого водохранилища выступали ученые, сколько против одной из крупнейших в мире гидроэлектростанций на Реке, – о строительстве гиганта говорили еще в шестидесятые годы.
Профессор доказывал, что громадная ГЭС противопоказана Реке, большая часть русла которой приходится на вечную мерзлоту. А такую гидроэлектростанцию, как Аласохшская, надо бы строить выше, в горах, и, конечно, не на такой богатой во всех отношениях, прекрасной реке, как Аласоха. Рядом было по крайней мере еще три подобных, менее богатых реки. Но быстрей, легче, экономически выгодней было строить на Аласохе – и построили, мало заботясь о будущем.
Водохранилище еще не успело заполниться, а нельмы, муксуна, тайменя, которыми славилась Аласоха, стало гораздо меньше. Бровка берега отступала в глубь материка быстрее, чем рассчитывали. Падал лес, местность заболачивалась...
На другой день Олег пошел к ученому секретарю. Тот обещал напомнить Данилову насчет перевода в другую лабораторию. Что же касается летней экспедиции на Аласохшское водохранилище, то тут все сложнее. Надо пробивать. Почему? Потому что каждую такую экспедицию надо пробивать. Директор в этих экспедициях не видит смысла. Институт своим флотом не располагает, приходится просить в филиале. А в филиале всего несколько подходящих для этого катеров, из-за которых постоянная грызня. Но надо пробивать, как пробивали в прошлые годы. Нет ничего невозможного. И не откладывать, понимаете, до тех пор, когда рак на горе свистнет, а написать заявку прямо сейчас. И утвердить у Данилова научное обоснование экспедиции, которое членкор Сердюк обязательно потребует.
«Попов Спиридон Капитонович, завлабораторией гидроэнергетики и водного хозяйства, сейчас в длительной командировке, – сказал Головня. – Вот ты и займись научным обоснованием».
Олег обрадовался почти так же, как в тот момент, когда увидел фамилию «Кузьмин» в списках поступивших в университет.

Работать приходилось по вечерам и по выходным. Партнеры согласились поставлять новые кожухи и передние оси, но решили прислать целую роту своих специалистов, и это потребовало дополнительной переписки. Завотделом неизвестно откуда приносил все новые и новые, еще более пыльные труды, которые Олег должен был конспектировать и переписывать. И стулья иногда надо было потаскать для разминки.
К середине декабря Олегу казалось, что он был на Аласохе, – настолько явственно сквозь графики и формулы, когда окна библиотеки были заполнены морозно-колкой чернотой, виделись шумящие на ветру, отражающиеся в воде лиственницы, ели, сыпучий белый песок в тени на откосе, плеск рыбы в камышах и мах крыльев птицы под облаками... Но Олег знал: лирика никому не нужна. Нужны факты. А фактов почти не было, влиянием Аласохшской ГЭС и водохранилища на окружающую среду еще никто почти не занимался.
Из института Олег выходил усталый. Но усталость была приятной – кое-что все-таки получалось.
Часто он возвращался в общежитие не кратчайшим маршрутом, но подолгу ждал экспресс, идущий к универмагу и гостинице. Бродил по проспекту, по площади, в центре которой уже установили елку; напряжением бицепсов, мышц спины и шеи старался не дать сорокаградусному морозу побороть себя.
Армейский полушубок, к которому мама пришила подстежку из гагачьего пуха, ни разу еще не подводил, но сапоги явно не были рассчитаны на среднеярские морозы. Давно Олег собирался купить если не торбаса, то хотя бы высокие ботинки из оленьей шкуры. Но не мог собраться и каждый вечер рисковал отморозить пальцы на ногах. Нетрудно было отморозить и нос. Многие среднеярцы заматывали лица шарфами. Олег ходил как истый таежник, как ученый секретарь Головня: не то что лицо, даже шею лишь слегка прикрыв шарфом, а уши шапки опуская в самых крайних случаях.
Олег удивлялся, что так долго не заболевает. В Москве бы давно валялся с температурой. Среднеярск – это не Москва, говорил он себе, изо всех сил колотя ногой об ногу, заглядывая в зал ресторана через щелочку между шторами и в который уже раз сомневаясь: зайти или отложить на завтра?
У входа по вечерам бушевала толпа, и поэтому оправданий себе искать было не нужно; и Олег откладывал, заходил в гостиницу погреться, перед тем как бежать на автобусную остановку или прямо в общежитие.
«Коля!» – как-то раз окликнул его разговаривавший с блондинкой-администраторшей соло-гитарист из ресторана.
«Вы ошиблись».
«Серый?»
«Нет, – Олег. А...»
«Точно-точно, Алик! Помнишь, в Москве, на Чернышевского? Костя Шиповников...»
Прошлой весной Олег видел этого Костю в Москве, в Слободе; о чем-то разговаривали, кажется, даже спорили о музыке. Прическа и брюки у Кости были другие, но манеру говорить – с придыханием, светлые глаза с поволокой, бескостные, идеально ухоженные женские руки Олег вспомнил.
Оба обрадовались. Стали перечислять общих знакомых, набралось человек семь.
Костя родился в Подмосковье, в Загорске. Потом с родителями жил в Хабаровске, почти окончил музыкальное училище. Подрабатывал на югах. Три года летал в Москву, поступал в консерваторию. Прошлую зиму играл в ресторане «Урал», там познакомился с ребятами: с Леней Болотиным, с Нечаевым, с Максимом Горычевым... В Слободе на Чернышевского был раза три. Однажды гуляли там несколько дней подряд, заблудился и никак не мог выбраться.
«Как здорово, слушай, встретиться в каком-то черт его знает... Среднеярске! Это просто гениально, слушай! Давно здесь? Я тебя вроде видел у нас в кабаке месяца два назад, а? Я у друзей, неподалеку, а ты где?»
«В филиальской общаге, знаешь? Заходи, отдохнем хоть. Вспомним... У меня сейчас дело срочное, но вечерком как-нибудь забегай, попозже, заметано?»
«Заколото, заметано, обязательно приду! – Улыбка у Кости Шиповникова была счастливая и такая же мягкая, как его рука. – Ты ужинал?»
«Да, только что».
На следующий день, к обеду, Олег почувствовал, что заболевает. Взял у Зои каких-то таблеток, проглотил, но лучше не стало. Дотянул до конца рабочего дня, чтобы не отпрашиваться. Добрался до общежития, в аптеку зайти сил уже не хватило.
Разделся, лег. Ломило кости, болели глаза. Немного согревшись под одеялом и полушубком, задремал.