|
Страница 12 из 17 И на столе был порядок, только необходимое. Рассказывая о задачах института, о коллективе, в котором Олегу предстояло работать, Данилов по очереди вытаскивал из высокого стакана уже отточенные карандаши и снова точил их. Грифели ломались, стружка ложилась на бумагу аккуратной волнистой ленточкой.
– Стальная деталь, которая годами великолепно работает в условиях Украины или Кубани, становится хрупкой, как стекло, в Якутии или на Таймыре. В итоге мы наносим себе серьезный ущерб, ибо машины живут в несколько раз меньше, чем могли бы, если бы основные детали делались из специального хладоустойчивого металла. Истратив дополнительные тысячи, мы сберегли бы миллионы – это не мои слова. Это слова академика Лаврентьева. Из-за несоответствия применяемой техники требованиям Севера, из-за транспортной неосвоенности территорий и других причин общая сумма годовых народнохозяйственных потерь – огромна...
Часто прерывали телефонные звонки. Директор просил прощения. Разговаривал неодинаковым тоном, но со всеми негромко, дружелюбно, начинал и заканчивал шуткой. Улыбка у него была располагающая; Олег скоро поборол волнение, но не мог понять: какое отношение к его будущей работе имеет то, что рассказывает директор?
С женой Данилов говорил так, будто они приехали в Среднеярск в свадебное путешествие. Сообщил, что в кабинете у него новый сотрудник из МГУ, Олег Игоревич Кузьмин, человек очень молодой и очень симпатичный, не разучившийся еще краснеть.
И все в тот день были к Олегу расположены.
Женщины в отделе, в коридорах, в курилке улыбались, с любопытством посматривали на него, многие казались привлекательными. Заведующий отделом пошел с ним обедать. Рассказывал о себе, о работе, о том, как попал в Среднеярск. Ученый секретарь Никита Саввич Головня таежным басом поинтересовался у Олега, не охотник, не рыбак ли он. Провел по отделам и лабораториям.
«Морозы, понимаете, зверские, – трещит и лопается все к чертовой бабушке! – широко улыбался Головня. – И жара летом случается, как в Конго. Континент. Весной за сутки поверхность какой-нибудь стены нагревается днем до сорока – пятидесяти, а ночью охлаждается до минус двадцати! Мощная солнечная радиация, прозрачная атмосфера. Вот и думаем: как строить, из чего? И еще. Топливо здесь чуть ли не на вес золота. Завозить приходится издалека, по Реке, по зимнику, вертолетами. А расходуется оно гораздо быстрее, чем на западе. Не по-хозяйски часто расходуется...»
Зашли в лабораторию отдела газовых гидратов. За перегородкой, среди мензурок, колб, всевозможных склянок, сидел худой, морщинистый, волосатый человек в растянутом свитере. Что-то нагревал на газовой горелке и записывал в тетрадь.
«Алексеич!» – окликнул его Головня.
Алексеич бросил хмурый взгляд, молча опустил голову.
«Алексеич, что как неродной, ей-богу! – усмехнулся ученый секретарь. – Говорил же тебе Данилов: будь проще – и люди к тебе потянутся. Покажи-ка вот человеку свои льдышки... Олег Кузьмин, из Москвы к нам по распределению. Хороший парень. Рекомендую, как говорится. Покажи ему свою надежду человечества».
Алексеич выключил горелку, закрыл тетрадь. Выбрался из-за стола. Он был почти на голову выше Олега. Молча вышел из комнаты, вернулся со стаканом воды. Поставил стакан на стол. Снял с полки металлический ящичек, вытащил из него пригоршню льда. Взял пальцами кусочек, бросил в стакан. Громко шипя, вспенивая воду, газовый гидрат мгновенно растворился. Бросил второй, третий... Потом выплеснул воду, убрал ящичек и вернулся за перегородку.
«Хоть бы объяснил человеку», – пробасил Головня.
«А что объяснять? – голос у Алексеича оказался неожиданно тонким, крикливым. – Через полсотни лет эти льдышки заменят газ, нефть и уголь. Нечего тут объяснять. Все ясно».
«Мрачный ты тип, Алексеич, – сказал Головня. – Ладно, трудись...»
Олега посадили у окна, из которого был виден весь Среднеярск, – институт стоял на холме. Теперь у него был свой рабочий стол, пахнущий лаком и клеем, с запирающимися на ключ выдвижными ящиками – первый в жизни, если не считать домашнего письменного стола, отцовской гордости, громадного, старинного, принадлежавшего якобы известному ученому прошлого века.
Отправляя после первого трудового дня телеграмму домой, Олег был счастлив.Гнетущее впечатление от Среднеярска Олег вспомнил лишь однажды, с улыбкой, когда было шумно, накурено, жарко; с новыми друзьями он обмывал свою первую в жизни зарплату.
Проснувшись на следующее утро, долго лежал в постели, прислушиваясь к воскресным голосам общежития; думал о том, как хороша все-таки абсолютно самостоятельная жизнь за многие тысячи километров от дома, от родителей. От себя, прошлого. В Сибири, где люди и отношения простые, ясные. Настоящие. Без притворств, без надуманного. И ты зависишь сам от себя. И все зависит от тебя: работать честно и упрямо, по-сибирски, идти к цели, не сворачивая, не отклоняясь и не уклоняясь. И, конечно, не сгибаясь. Ты прилетел сюда, несмотря на сопротивление «материалов» – вопреки продуманной, начертанной без тебя линии твоей жизни (аспирантура, кандидатская, работа на кафедре спокойная и не пыльная, и недалеко от дома, от библиотек, театров, выставок; потом и докторская, главное, тему найти позаковыристей, чтобы никого и ничего конкретно не касалось, а так, вообще), несмотря на то что все и вся были против, ты прилетел и докажешь, что человек многое может. Очень многое. Пусть другие ищут себя и не находят, сомневаются, хнычут. Пусть разочаровываются, утрачивают иллюзии. Ты будешь работать день и ночь. Будешь пробивать, отстаивать. Не сдаваться. И победишь. Чувствуешь, что, как бы трудно, пусть невыносимо, ни было, в конце концов победишь.
В комнату грозились подселить еще одного молодого специалиста из Ленинграда, но тот не приехал. Вторую кровать вынесли.
Олег купил в универмаге настольную лампу, полулитровую кружку для чая, занавески, маленький, в виде цыпленка, будильник. Ставил ровно на семь, в пять минут восьмого уже прыгал перед раскрытым окном, вращая руками.
Много раз в жизни он обещал себе регулярно делать зарядку. Бегал по утрам кроссы, – в Москве они жили рядом со стадионом, обливался холодной водой по пояс, как в армии, или даже принимал ледяной душ. Но терпения хватало ненадолго, максимум на месяц.
Олег прыгал, хлопая в ладоши перед грудью и за спиной, приседал на левой, на правой ноге и на обеих, вращал головой, туловищем, доставал руками пол. Он давал себе слово здесь, в Сибири, не признавать никаких оправданий слабости и, если даже очень не хочется, делать то, что нужно. А зарядку делать нужно – не для наращивания мускулов, как в детстве, а для того, чтобы всегда быть в форме, быть работоспособным. Все – ради работы.
И как здорово, говорил себе Олег, отжимаясь шестнадцатый, семнадцатый раз, что он понял: работа – главное, в работе – смысл жизни. Двадцать три, двадцать четыре...
В Среднеярске его рабочий день будет состоять из двух частей – в институте и дома. Дома он будет преодолевать недостатки своего образования. Громко звучит: Московский государственный университет... Но кто хотел, тот брал, и столько, сколько хотел.
После армии Олег с вожделением набросился на учебу, просиживал в читалке, до закрытия конспектировал и переписывал все лекции. Отец записал его в Ленинку. Олег отказывался ради нее от студенческих загулов и от многого другого. Три курса сдавал экзамены на «отлично», получал повышенную стипендию.
Но постепенно, уже после сибирской практики, после того, как его научный реферат занял на городском конкурсе первое место, был опубликован в «Вестнике» и ректор МГУ поздравил его, – постепенно Олег не то чтобы устал, зазнался или начал разочаровываться в своей будущей профессии, но как-то... задумался, отвлекся.
Во-первых, на то, чтобы переварить предательство друга и любимой девушки; во-вторых – мама с отцом в очередной раз окончательно решили разводиться, надо было доказать, что они неправы...
Да не это все главное. Накатываются порой, как долгие мутные волны, состояния в жизни, когда спрашиваешь себя: а зачем? ради чего? ну и что? – и все то, что раньше имело определенный продуманный смысл, вдруг затуманивается; и хочется что-то изменить, остановить или вернуть, а что? – не ясно; ты бродишь бесцельно по улицам, ни о чем не думаешь и думаешь обо всем; а еще замечаешь, что вода в Москве-реке темная, вздувшаяся, что кончается осень и тебе на год больше, чем прошлой осенью; и хоть занял твой реферат на конкурсе первое место, но Галуа-то в этом возрасте уже не было на свете...
Мутная, со щепками, мусором, волна отхлынула лишь к следующему году, к пятому курсу; но не совсем, должно быть. Во всяком случае сыграла роль в выборе места работы после диплома. Повлияла и на диплом: все были убеждены, что Олег получит «отлично», но он едва-едва вытянул на «хорошо». Профессор бы расстроился, если бы не лежал в это время со вторым инфарктом.
Читать, думать, конспектировать, говорил себе Олег теперь, в Среднеярске. Библиотека в институте неплохая, что-то можно будет выписывать из академической, что-то из Москвы. Надо четко определиться с диссертацией. Все курсовые работы были посвящены проблемам воздействия на окружающую среду крупных равнинных водохранилищ. Эта тема всю жизнь занимала Профессора и досталась Олегу по наследству. Лучшего, чем Среднеярск, места для практической работы нет. Нижне-Сарьякулшская ГЭС, недавно построенное, еще не до конца заполненное Аласохшское водохранилище, предполагаемая гигантская гидроэлектростанция на Реке, разговоры о возведении которой становятся все настойчивее с каждым годом, – все рядом.
Так что надо присесть на дорожку, думал Олег, окатываясь ледяной водой по пояс, – и в путь. Будем действовать, как говорит отцовский знакомый художник Лагунов. Будем действовать! Разберемся! – как говорю я. В институт Олег приходил без десяти девять. С тех пор как Данилов уволил нескольких сотрудников, никто не опаздывал. Перед книгой, в которой отмечалось время прихода и ухода, выстраивалась очередь. Книгу вела полная, всегда сонная немолодая девушка Зоя, младшая научная сотрудница. У нее был каллиграфический почерк, за который директор ее очень ценил. Сам он был на месте уже в половине девятого, бодрый, румяный, пахнущий одеколоном.
«Ну, что там у нас, Зоинька?» – спрашивал он ровно в девять, выглянув из своего кабинета.
«Все, Николай Григорьевич», – отвечала Зоя.
«Прекрасно, – говорил директор, потирая руки; и – секретарше: – Соедините меня, пожалуйста...»
Рабочий день начинался.
В обязанности Олега входило: сполоснуть и наполнить свежей водой графин; полить цветы, стоявшие так высоко, что женщинам дотянуться было трудно; оторвать листок настенного календаря; позвонить или сходить в соседнюю лабораторию, где работал такой же молодой специалист, договориться, кто будет занимать очередь в столовую; если не было каких-нибудь особых распоряжений начальства, например, с другими молодыми сотрудниками перетаскивать стулья и столы из конференц-зала на втором этаже на лестничную площадку третьего этажа, потом обратно, или приводить в порядок институтский архив, или красить пожарный щит, то по заданию заведующего отделом Олег сочинял письма на английском и дословно переписывал отмеченные красным карандашом абзацы каких-то странных научных сочинений об износе деталей стандартной техники на Севере.
|
