| Валаам |
|
|
|
| 04.11.2009 | ||||||||||||||||||
Страница 4 из 16 С о. Порфением, о. Борисом, его супругой и сыном мы взошли на пассажирский катер с просторной палубой, расселись и, помолившись, отчалили. - …И всё-таки неспокойно у вас там, на юге? – продолжил я начатую за завтраком тему. – Беслан, Кисловодск, Цхинвал… Как с верой-то обстоят дела, особенно у молодёжи? Ислам наступает, теснит? - Неспокойно – это мягко говоря, - отвечала матушка Татьяна, жена о. Бориса. – Они же дружные, если даже не родственники, не из одного тейпа, всё равно друг за друга держатся, стеной встают. А наши казачки терские всё больше порознь. Хотя, конечно, отбиваются, как могут. Но что они могут, если те все вооружены до зубов и уверены, что ничего им толком не будет, чтоб ни натворили. Наезжают, как в старые времена, при дедах и прадедах набеги совершали, бьют наших, грабят, девчушек насилуют, прямо в парке у нас недавно, сразу десять человек на одну, красавица-девчушечка, вице-мисс города была… И с собой увозят, в рабство, ещё с 80-х, потом продают в бордели арабам… - Ты, матушка, попридержала бы язык, - пробасил о. Борис смущённо, имея в виду мою журналистскую специальность. - А что, неправда, батюшка? – восклицала она. – Нельзя же всё время вбухивать и вбухивать туда – так никаких денег не хватит! Да и наглеют они с каждым миллиардом. Я вот что скажу: нет на них генерала Ермолова! - Который за каждого убитого русского солдата аул сжигал! – вдохновенно вступил в беседу о. Порфений. - Ну, может, не за каждого и не аул, - уравновешивал степенный о. Борис. – Спуску не давал. Но верно ли это было, Бог весть. - Мой отец тоже терский казак, - говорил я, - из ваших мест, из села Нины Ставропольского края. Много горя хлебнул с мальчишества. Чего только не пережил – и голод страшный, с людоедством, и издевательства кавказцев, к которым они с матерью бежали от голодомора через заградотряды мордоворотов: русским мальчишкам там насильно обрезание делали… Так вот он говорил, что только силу они уважают. Силу и деньги. У кого больше, тот и прав. Вот даже нашим братьям по вере, православным грузинам показалось, что у американцев больше. Чего ж о магометанах говорить? Правы они по-своему… - А вы знаете, что сказано было в Указе, принятом в апреле 1944 года Президиумом Верховного Совета СССР? Я книжку недавно читала. О чеченцах был такой, о карачаевцах… Вот как говорилось о наших ближайших соседях, балкарцах, я слово в слово помню: выселить «в связи с тем, что в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками территории Кабардино-Балкарской АССР многие балкарцы изменили Родине, вступали в организованные немцами вооружённые отряды, вели подрывную работу против частей Красной Армии, оказывали фашистским оккупантам помощь в качестве проводников на кавказских перевалах, а после изгнания Красной Армии с Кавказа войск противника вступали в организованные немцами банды для борьбы против Советской власти». - Полноте, матушка, - промолвил о. Борис. - А что, батюшка, ты не согласен, неправда, думаешь? Просто Сталин захотел – и выселил? - Россия должна быть сильной, - сказал о. Борис, поднявшись в полный свой огромный рост, расправив богатырские плечи; буйные свинцовые волосы его и полы рясы раздувались на ветру, тяжёлый крест на груди сурово раскачивался из стороны в сторону. – Должна быть, - повторил, как заклинание. – Иначе беда. - Сильной – да, - подначивал я священнослужителей. – Но всё-таки, если ударят по одной щеке… - Приехали к нам однажды буддийские монахи, - перебил о. Порфений. – Слушали, слушали рассказ об истории монастыря, старцах, восстановлении, братии, укладе, скитах… И говорят: «Очень хорошо, очень нам всё понравилось. Только мы что-то в толк взять не можем, а каким видом боевого искусства занимаются ваши монахи?» Растерялся тут благочинный. «Да как сказать… - отвечает. – У нас, собственно, один вид: ударили тебя по щеке, подставь другую». Задумались китайцы. Озабоченные уехали. - Да, ударили по одной, подставь другую, - повторил о. Борис. – Но бывает так, что и ответить надобно. - Оглоблей по башке! – конкретизировала мысль батюшки белокожая голубоглазая дебелая плавная матушка. – А то терпим, терпим… - Бог терпел и нам велел! – басил могутный о. Борис, озираясь на окружающую благодать. «А он бы неплохо смотрелся с палицей, - подумал я. – Или с ручным противотанковым гранатомётом РПГ-29, например». - Я старую книжку читала, в храме сохранилась с дореволюционных ещё пор, - гнула свою линию матушка. – Там сказано, все города на Северном Кавказе и многие в Закавказье выросли из русских военных крепостей. Заново был построен Тифлис. А описывали его до этого так: «полуразорённые смрадные гнёзда, жалкие слепившиеся груды тесных домов, таинственных переходов, узких тупиков, похожих на трещины, саклей, взмостившихся на чужие крыши, мазанок, прилепившихся на эти сакли…» - Так может быть, они так и привыкли, так и хотели жить? - В почти первобытных пещерах? А почему не на ветках? Хотели они – а теперь вот в НАТО хотят… Наш князь Воронцов, царский наместник - кстати, знаете, да, наместниками своими государь ставил только людей очень состоятельных, миллионщиков, чтобы никакими взятками их с толку было не сбить, как теперь сплошь да рядом… - Не говорите, матушка: только так сбивают с толку, - посетовал и я. - Князь положил начало плановому градостроительству. Он пригласил на Кавказ из России и Европы лучших архитекторов и создал на месте почти полностью разрушенного персами Тифлиса прекрасный город с широкими улицами, площадями, водопроводом, театром. В книжке так сказано: «Всюду прокладывались новые улицы, пустыри покрывались общественными сооружениями, через Куру перекидывался Михайловский мост, подобного которому ещё не было и в старых русских городах». Нет, вы представляете? Всегда у нас так было, да и будет – себе или никогда, или совсем уж в последнюю очередь… Ладога катила из-за горизонта иссиня-бурые с золотистой каймой волны. Катер причалил к Святому острову. Поклонившись поклонному кресту, испив захватывающей дух своею чистотой и свежестью водицы из родника, мы поднялись по тропинке вглубь острова, с наслаждением вдыхая запах расплавленной солнцем обильной сосновой смолы. О. Порфений рассказал нам, что с 1474 по 1503 год здесь в вырубленной в скале пещере жил отец Александр, который основал Свято-Троицкий монастырь на реке Свири, неподалёку от города Лодейное Поле. - А зачем он жил в пещере? – робко поинтересовался отрок. – Как? - Не задавай глупых вопросов! – одёрнула его матушка. – Не понимаешь, что ли? А ещё сын священника, прости Господи! Пристыженный отрок умолк и больше уж голоса не подавал, лишь всё вокруг фотографировал. Мы подошли к пещере, перед которой – деревянный поклонный крест, поставленный ещё в середине XVIII века. Стали молиться. О. Порфений предложил спеть, но матушка, виновато улыбаясь, призналась, что «с пением не дружит». Сам о. Порфений, небольшой, компактный, ловко, привычно, будто проделывал это по десять раз на дню и сам живал в таких жилищах, ловко прошмыгнул, а затем и вышмыгнул из пещеры. Любопытствующий отрок – следом. Пришёл черёд матушки, которую я не без некоторого сомнения пропустил вперёд, подозревая, что в процессе проникновения в пещеру преподобного возникнут осложнения. Но я ошибся: крупная, впечатляющих форм матушка довольно споро пробралась, помолилась внутри и выбралась на свет Божий, вся будто лучась, просветлённая, хотя, казалось, дальше просветляться-то и некуда. Попросив о. Бориса следовать с зажжённой свечой за мной, дабы запечатлеть в подземелье, согнувшись почти вдвое, я углубился. Пещера оказалась глубокой, но тесной. Жилое помещение составляло от силы три квадратных метра. «Как же он здесь жил?» – успел я задаться вопросом, прежде чем свет Божий заслонила фигура о. Бориса. Я сфотографировал священника, пробиравшегося почти на четвереньках со свечой в руке, с требником и ещё какой-то священной книгой, с напряжённым, наливающимся кровью, покрывающимся испариной и не внушающим оптимизма лицом. Он будто закупорил проход. Наглухо. Честно говоря, я перепугался не на шутку. Памятуя отчаяние, охватившее меня много лет назад, когда мальчишками играли мы во дворе во взятие Берлина, скатали из снежных шаров бункер Гитлера, я заполз туда, а мой кореш Веня вход в бункер для надёжности завалил… Отец Борис читал молитву, я, согбенный, стоял в кромешной тьме, потому что свечи, должно быть, от нехватки кислорода погасли, и слушал, думая о том, как хорошо, как солнечно наверху и надеясь, что всё кончится и Бог поможет нам выбраться. Но вскоре и я ощутил недостаток воздуха. «Отец Борис, вы извините, конечно, но…» - «Вот беда, застрял!» – прокряхтел во тьме богатырь. «И что ж нам теперь делать?» - «Усилить молитвы», - был ответ. И Бог помог – не без содействия о. Порфения, вытягивавшего о. Бориса, на обратном ходу то и дело застревавшего; понадобились ухищрения, чтобы снова узреть свет Божий, увидеть воочию Святой остров, который теперь, после ниспосланных испытаний, показался поистине раем. И всё-таки, встав полукругом, мы пропели песнопения за Александра Свирского и за чудесное наше с о. Борисом избавление от напасти. - Вот, - наставлял о. Порфений, - вы десяти минут не выдержали, а преподобный отец Александр двадцать девять лет там прожил, день в день! - Мельчают люди, - соглашался о. Борис, а матушка посмеивалась над своим гигантским батюшкой и, ворча, прикидывала, как стане починять порванную рясу. В ожидании, пока освободится от дел насущных и уделит нам внимание начальник скита отец Василий, мы прогуливались по острову, по деревянным галереям, любовались видами. Легенды ходят об о. Василии на Валааме: будто совершил немало подвигов на Кавказской войне, в том числе и ратных; в Абхазии крестил целыми селениями; и, будто бы, не существует для него авторитетов в миру – приплывшего на Святой остров президента В.В. Путина «папа Вася» встретил с распростёртыми объятиями и возгласом: «Во-ва!» - что, якобы, вызвало оторопь у иерархов и игумена, но положительную реакцию – у главы государства, с коим затем в скиту имела место и продолжительная беседа с глазу на глаз. С нами о. Василий, как ни уговаривал его о. Порфений, беседовать и даже поздороваться отказался, сославшись на нездоровье. На обратном пути к причалу о. Порфений, чувствуя себя как бы немножко виноватым – столько плыли, ожидали – показал нам (будто это что-то объясняло или оправдывало, хотя какие могли быть оправдания?) «пенёк папы Васи», стоящий среди сосен над обрывом, с которого открывается на Ладогу, всё время меняющуюся, но всегда, и днём, и звёздной ночью с отсветом вечности, божественная панорама: - Вот здесь и сидит он. Думает. Может, войну вспоминает или ещё что. Надеюсь, не истолкуете превратно. Знаете, как говорят? Кто хочет быть опытен, поезжай в Оптину, кто хочет получать тычки и калачки, поезжай на Соловки, кто суров, тому Саров, а кто упрям – тому Валам! О. Борис раскатисто расхохотался шаляпинским басом – ему понравилась поговорка. У поклонного креста мы увидели трёх воинов-спецназовцев в униформе и священника. Молились. - У нас на юге после событий в Беслане и всего такого это обычная картина, - заметила матушка. - Вы интересовались, - сказал мне о. Борис, - наступает ли магометанство? В последнее время гораздо больше стало креститься – семьями крещу, а то и действительно селами, аулами. |
||||||||||||||||||
| Последнее обновление ( 11.12.2009 ) | ||||||||||||||||||
| < Пред. |
|---|