| Валаам |
|
|
|
| 04.11.2009 | ||||||||||||||||||
Страница 2 из 16 Я поднялся по крутой лестнице, вошёл в святые врата, вытащил фотоаппарат, поражённый панорамой Спасо-Преображенского собора вблизи, но меня остановил прямо-таки тюремно-армейский окрик стражника: - Мужчина не снимаем! Фотографировать запрещено, вам неясно?! Побродив в толпе туристов, я с облегчением вышел, спустился на причал с желанием тут же и воротиться в Сортавалу и Петрозаводск, но метеоры отходили через несколько часов и свободных мест не было. Тут подошёл ко мне местный житель Валерий, с которого я начал заметки – в кепи со ввязанной, набитой ватой рыбкой и с бегающим взглядом: поначалу он произвёл впечатление умалишённого. - Эх, прокачу! С ветерком!.. После круиза с Валерой, жаловавшегося на сплошной обман кругом, уговорившего дать деньги вперёд и тут же вдвое сократившего оговоренный и оплаченный маршрут, я встретился с Владимиром Высоцким, бывшим директором Валаамского музея-заповедника. Его манера вести себя почему-то тоже показалась не совсем адекватной. С негодованием отринув даже намёк на какую бы то ни было аналогию с тем Владимиром Высоцким (каждый второй, если не первый турист не удерживается от соблазна), он начал экскурсию (которые ему явно смертельно надоели за десятилетия, но жить-то надо) своеобычно: - Когда апостол Андрей Первозванный в III веке… - Простите, когда? – переспросил я, включив диктофон, чтобы записать рассказ главного здесь по статусу экскурсовода. - Я же сказал, в III веке, - не без раздражения отозвался В.Высоцкий. - Апостол, ученик Христа? Так сколько же он прожил?.. После его «коммерческой» экскурсии, постояв на вечерне, я прогуливался окрест, ожидая поселения в гостинице и приглядываясь к монахам и туристам, не столь многочисленным уже к исходу дня. Вот так приезжать в действующий монастырь, не на экскурсию, не в музей, а пожить в стенах, пообщаться по возможности с монахами, с настоятелем мне не доводилось. Не исключено, что этот первый, неискушённый и непосвящённый взгляд у кого-то и вызовет интерес. Повторюсь, как на исповеди: я, крещёный во младенчестве в Новодевичьем, проживший более полувека в России, посещающий храмы не только на Рождество и Пасху, в Спасо-Преображенском Валаамском ставропигиальном мужском монастыре чувствовал себя, как в чужом, - словно в каком-нибудь валлонском аббатстве, где святые отцы варят отменное пиво и делают сыр. (В валлонском – может быть, благодаря крепости пива – порой даже быстрее осваиваешься.) В высоких камилавках, клобуках, рясах, мантиях, схимах, кукулях, аналавах монахи важно, многозначительно перемещались по монастырскому пространству, общаясь друг с другом, как я заметил, на один манер (в котором что-то было подобное общению сержантов в «учебке», где все кроме них - салаги), а с туристами – на другой. Но я не сразу понял, в чём именно разница. Сделал несколько попыток заговорить с монахами, но безрезультатно: они проходили мимо, будто вовсе не замечая меня с болтающимся на груди фотоаппаратом или поспешно отворачиваясь, как от срамного. Когда же я всё-таки попробовал сфотографировать одного, высокого, атлетически сложенного, с чёрной окладистой бородой, то пошёл он на меня, изменив курс следования, сверкая чёрными глазами, так, что я понял: быть мне битым. Но обошлось. Хотя было к этому близко. - Я монах Дорофей, - мрачно назвался объект моих фотографических притязаний. – Недавно пострижен. Занимался вольной борьбой… Ни я, никто из братии вам ничего не скажет и фотографировать себя не позволит. Всё – с благословения владыки. - Каждый чих здесь? - Повторяю: всё. И никак иначе. Но вряд ли что-нибудь получится – благочинный не любит этого, лучше не соваться. А фотографию мою сотрите. Вот так. И удалился, отбрасывая длинную зловещую тень, в трапезную. Не оставляло чувство, что некий стареющий режиссёр, которому не даёт покоя былая слава и успехи молодых, снимает, согласно нынешней моде, в так называемом mainstream с «Утомлёнными солнцем – 2» и «Ассой – 2» продолжение стереоскопического фильма нашего детства, много лет демонстрировавшегося в малом зале кинотеатра «Октябрь» на Калининском проспекте в Москве: «Таинственный монах – 2». Поселившись-таки в Игуменской гостинице, в прекрасном номере с видом на храм, поздно вечером я спустился к причалу. Работало открытое кафе на берегу, вокруг барражировали выпившие люди, просили закурить или добавить на стакан. Коротышка, поначалу показавшийся безногим, но имевший ноги, кривые, чуть ли не вдвое короче положенного по нормальным человеческим пропорциям, под музыку, которая врывалась в него через наушники, яростно делал вид, что играет на гитаре, саксофоне и ударных, надувал щеки, танцевал, изображая то ли молодого Майкла Джексона, то ли ещё какого-то негра. Был там и мой знакомый Валера – трезвый, злой, он надеялся найти клиентов осмотреть остров с воды белой ночью. - Финики особо любят, - пояснил. – Как устроился? Вообще-то – как тебе у нас? Я поделился смутно-тревожными своими впечатлениями. - Это ещё что! Такое узнаешь про этих монахов, волосы на голове дыбом встанут! 2. Весь следующий день, порой предпринимая безуспешные попытки прорваться к владыке Панкратию, беспрерывно занятому, или к благочинному Давиду, к которому «лучше вообще не соваться» (братия, якобы, прозвала его за рвение Дэвидом Духовним), я бродил по монастырю и острову как неприкаянный. Прибивался иногда к экскурсиям, но ничего нового, вдобавок к тому, что уже прочитал в путеводителе и в «Валаамской тетради» Е. Кузнецова, некогда работавшего здесь экскурсоводом, не слышал. Побывал на Игуменском кладбище. Сходил, присаживаясь, чтобы передохнуть, в тени на берегу и читая очерки прославившейся в своё время сочинениями о Ленине Мариетты Шагинян, в которых рефреном повторялось восклицание: «Валаам – жемчужина Ладоги!», - в скит Всех Святых, что в трёх километрах от монастыря, самый большой, первый, возникший ещё в 1793-м году, и самый некогда суровый по уставу: там не ели даже рыбной и молочной пищи, посещение богомольцев и поныне весьма ограничено, а женщины допускаются в скит лишь один раз в год – на праздник Всех Святых (остальные 364 дня они передают записочки о молитвах от ворот, из дубовой аллеи). Сходил и в Новый или Северный Иерусалим - в Гефсиманский и Воскресенский скиты, неподалёку от которых, в Никоновской бухте, и сегодня, как в прошлом веке, причаливают туристические теплоходы из Питера. В 1901-м году отец Маврикий, побывавший в Иерусалиме, привёз частицу «Гроба Господня». И вся территория здесь получила топонимику Святой Земли. На вершине горы, названной Сионом, был воздвигнут ансамбль Воскресенского скита. Лещёвое озеро стало Мёртвым морем, протока – рекой Иордан. Был разбит Гефсиманский сад, в котором построена деревянная церквушка Успения Богородицы и часовенка напротив и за которым простиралась Иосафатова долина. На скалистой гряде, названной горой Елеоном, тоже была поставлена деревянная часовня, освящённая в честь Вознесения Господня… Создавался Воскресенский скит на пожертвования купца Сибирякова. Храм скита двухэтажный. Верхняя церковь освящена в честь Воскресения Христова, нижняя – во имя апостола Андрея Первозванного, просветителя скифов и славян, через 28 лет после Вознесения Христова отправившегося проповедовать Благую Весть поначалу в земли иверийские, в нынешнюю Грузию, на Кавказ, а затем вверх по Днепру на Север. С незапамятных времён существующий в Валаамском монастыре апокриф гласит, что Святой апостол побывал и на островах сих и воздвиг на скале каменный крест в знак того, что быть Валааму в веках оплотом Апостольской Церкви. Ближе к закату солнца, почти не скрывавшегося в течение дня за тонкими облачками («Бог вам помогает! – не по-монашески приветливо улыбнулась паломница, проходя мимо меня, фотографирующего пейзаж с монастырём. – Здесь это редкость».), отправился к Никольскому скиту, что в полутора километрах от центральной усадьбы.  Валаам с высоты птичьего полета. 1990-е... Спустившись с холма, на котором расположен монастырь и хозяйственные постройки, большей частью обшарпанные, полуразвалившиеся, но ещё жилые, я углубился в роскошный сосновый бор. Воздух напоён был запахами разогретых солнцем смол, мхов, соцветий лепестков лесной герани, земляники, таволги, ромашек, сапфировых перелесков, ковыля, клевера… Я шагал по дороге и вспоминал рассказ Виктора Грицюка, фотохудожника, моего доброго приятеля, с которым мы на рубеже веков готовили специальный выпуск «Путешественника», посвящённый мировым святыням христианства. Предварял тот выпуск (идея издания принадлежала Иосифу Орджоникидзе, тогдашнему вице-мэру Москвы, обеспечившему и материальную её поддержку) благословение Святейшего Патриарха Всея Руси Алексия. Привожу его, как молитву, которая от повторения не стареет: «Дорогие братья и сестры! Не каждый в наше многотрудное время может совершить паломничество в Святую Землю, не каждый имеет возможность даже съездить к чудотворной иконе Божией Матери в Почаевскую Лавру – она уже в другом государстве, и не все могут позволить себе отправиться на Валаам, где возрождается один из духовных центров Православия – Спасо-Преображенский монастырь… Но душа взыскует чуда, жаждет прикоснуться святых мест, намоленных, отмеченных духовным подвигом подвижников и страстотерпцев веры Христовой, Церкви нашей Православной. Путь к святыням христианства – это путь к вере, любви и надежде. Весьма отрадно, что журнал «Путешественник» взял на себя благородную миссию совершить на своих страницах вместе с многочисленными читателями путешествие к местам, издревле отмеченным высокой верой и подвигами духовными. В добрый путь все, кому дороги православные святыни, кто ищут утешения и спасения в вере Христовой!» Виктор Грицюк, объездивший едва ль не все монастыри на пространстве бывшего Союза ССР, прилетел сюда одним из первых журналистов, когда обитель только начинала возрождаться, в начале 90-х. Те давние «постные» его впечатления, на мой взгляд, любопытны. - Вылетали мы из питерского аэропорта Пулково-2. Десяток монахов долго заносили в салон коробки, узлы, чемоданы, ящики с апельсинами из Марокко. Последней внесли огромную икону, обёрнутую мешковиной, устроили её в заднем конце, за рядом последних кресел. Из-под нечаянно отвернувшегося уголка ткани внезапно вспыхнула позолота, и стала видна воздетая вверх рука Спасителя, словно благословляющая пассажиров. Это был светлый и приятный для нас знак! Взлетели. Надсадно воя, вертолёт повлёк нас над бесконечными болотами, утыканными «спичечными» сосёнками, над прозрачными заснеженными лесами, над скованной льдом Ладогой… Валаам возникает внезапно, окольцованный по периметру белым контуром льдов, словно выскакивает из белой пустоты. Заходим со стороны Дивного острова и быстро снижаемся около Преображенского монастыря, к той самой площадке, откуда вывозили последних калек и ветеранов островного дома инвалидов. Их несли вереницей на носилках и везли в колясках. Площадка была отгорожена верёвками с висящими на них красными флажками… Наш вертолёт встречала толпа народу. Были там и монастырские насельники, и продавцы магазина, и много жителей посёлка. Все ждали первый рейс за зиму. А в монастыре ждали икону для иконостаса Преображенского собора и заморские цитрусовые витамины, без коих, видимо, трудно пережить Великий пост. Поместили нас в маленькой комнатушке деревянной одноэтажной гостиницы, где проживают трудники и останавливаются монастырские паломники. Из крана текла ледяная ржавая вода и теплело лишь когда хорошенько протопишь голландку. Нас навещал молоденький послушник со светлым, простым лицом и прямым взглядом, в серой поношенной рясе и лихо скошенной скуфейке. Он неуловимо походил на ожившую дореволюционную фотографию, лица на которой поражали нас иным достоинством, словно известно им было нечто нам недоступное. |
||||||||||||||||||
| Последнее обновление ( 11.12.2009 ) | ||||||||||||||||||
| < Пред. |
|---|