Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Валаам Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
04.11.2009
Оглавление
Валаам
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16

      В А Л А А М  
                                                                   1.
 - …На Бога бочку не качу я, упаси меня Господь! – осенял себя крестом Валерий, поглядывая на иконку Богоматери Валаамской, укреплённую рядом со штурвалом, и прибавляя газу на траверзе Святого острова. – Правда, я на Него не тяну, не подумай! И не против там монахов! Но чё они нас с острова-то выдавливают?
   В интонациях здорового хитрого подозрительного мужика, сторговавшегося лишь с 20-процентной  скидкой со ста евро обвезти на своей моторке вокруг Валаамского архипелага, слышались сопливые мальчишеские нотки: «А чё они!..»
 

Image
Путешествие Кижи-Валаам
- Мы тоже люди! Не монахи, конечно, куда нам, но православные! Я родился здесь и вырос, мамка у меня тут лежит! Те, кто согласился съехать на квартиры в Сортавалу, однокашники мои, которых всего и осталось-то, на пальцах одной руки пересчитать, даже беспалой, хе-хе, - они теперь, кто не на кладбище, бутылки собирают! Я так не хочу! И здесь останусь! – в медальном его профиле была неодолимая суровость полководца Жукова, вставшего на защиту Москвы.
   Вспомнился мне житель Соловков Витька Афанасьев, которого, должно быть, и на свете давно нет (учитывая отчаянную его сущность). Что-то было общее и в коренных жителях этих, и в архипелагах, Соловецком, Валаамском. Но здесь, конечно, всё на порядок более цивильно. Сколь глаз хватало,  вокруг простиралась сине-зелёно-золотая благодать. Отражаясь от вздымающихся тёмных волн и далёких куполов, слепило солнце, разбавленное брызгами. Высились по берегам ели и сосны, бесстыдно, с неким даже эксгибиционистским вызовом выставляя напоказ обнажённые ветрами и дождями, но цепляющиеся за каменистые обрывы корявые корни. Промахивали над головой чайки с розово-голубыми крыльями, базланисто перекрикивая мотор и словно вопрошая: «Чего припёрся-то в чужой монастырь?»
   Монастырь поначалу и вправду предстал чужим. Быть может, потому, что слишком долго я сюда стремился, исподволь много лет твердя про себя на разные лады и разное, в зависимости от переживаемого в тот или иной отрезок жизни содержание и смысл в это странное имя вкладывая: «Валаам… Валаам…»
   Когда после взрыва Чернобыльской атомной станции сочинённый евангелистом Иоанном «Апокалипсис», где иносказательно предрекается эта катастрофа, стал для многих едва ли не настольной книгой, я вычитал, что на острове Патмос его автор, наставляя на путь истинный язычников, живших в распутстве и безудержных вакханалиях, утверждал, что одним из виновников этих пороков является пророк Валаам, научивший Валака «ввести в соблазн сынов Израилевых, чтобы они ели идоложертвенное и любодействовали»: «Покайся, а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст моих». Не знал я, существует ли связь между библейским пророком Валаамом и остров на Ладоге. Но чем-то извечным, может быть, потусторонним веяло от самого этого слова, будто вопиющего в пустыне: «Ва-ла-ам…»
   Как-то в середине 1980-х годов (вспомнил я это, купив книгу на пристани Валаама у Катерины, но о ней позже) я заехал к моему литературному «крёстному», написавшему предисловие к первой публикации моих рассказов, Юрию Марковичу Нагибину на дачу в Красную Пахру. У него в разгаре было застолье, не помню уж, по какому поводу – выхода ли на экраны очередного фильма по его сценарию, книги или публикации в «Новом мире» повести «Терпение», о которой и зашла тогда речь. А может быть, всего вкупе, да вдобавок ещё и возвращения из большой поездки по Италии, где Нагибина много с удовольствием издавали и куда он часто наведывался, в последнее время с Аллой, своей последней импозантной супругой.
   Всё у них на даче было импозантно, изыскано: чёрный кафель, чёрная сантехника с золотистыми смесителями, чёрная ванна на втором этаже – пожалуй, единственная тогда в СССР, фолианты на полках, светильники, картины, гобелены, скульптуры, ковры, массивная резная  антикварная мебель, начиная с потрясающего письменного стола в его кабинете, за которым работал кто-то из столпов… Импозантны были и гости за столом: по последней моде одетые благоухающие женщины, знающие себе цену, состоявшиеся и состоятельные мужчины, знающие толк (кажется, представители славной советской торговой, снабженческой мафии – соседи Нагибина по тогда уже элитному дачному писательскому посёлку).
   Шёл обычный светский разговор тех лет – об экстрасенсах, лечебном голодании, о том, кто чего где достал, купил, куда съездил отдохнуть, на какой премьере побывал, с кем познакомился… Хозяин поддерживал разговор, но скучал. Уловив это, кто-то из женщин, женщины всегда читали больше, вежливо переключился на творчество именитого соседа. И я помню, каким тревожным диссонансом зазвучал застольный разговор о Валааме, выселенных туда через несколько лет после войны из городов инвалидах войны – безруких, безногих калеках, которые не должны были смущать своим видом народ, героически восстанавливающий страну, семимильными шагами продвигающийся к коммунизму, а особенно интуристов.
   В повести шла речь о том, как женщина, красивая, умная, доктор наук, с мужем и двумя великовозрастными детьми отправилась на круизном теплоходе на остров Богояр (Валаам) и там вдруг встретила обрубок – мужчину, потерявшего на войне ноги, свою первую и единственную в жизни любовь. Тогда повесть «Терпение» прозвучала на всю страну, комментировал её  и по радио «Свобода» давно эмигрировавший прекрасный писатель Виктор Некрасов, кажется, высказывая недоверие автору в том, что тот мог свободно посетить остров, на который выселены калеки, ибо все подобные заведения в Союзе засекречены и закрыты для посещения. Оторвался эмигрант от почвы и советских реалий – открыт был Валаам для туристов. А повесть Нагибин написал сильную. Сцены есть потрясающие. «Раз к концу дня, по обыкновению на большом взводе, он сцепился с девкой из магазина, поставлявшей им краденые папиросы. Девка его надула, чего-то недодала, но не денег было жалко, взбесила её наглость. Он преследовал её на своей тележке по Гоголевскому бульвару от метро до схода к Сивцеву Вражку. Девка была здоровенная, всё время вырывалась, да ещё со смехом. А ударить бабу по-настоящему он даже тогда не мог. Так дотащились они до спуска на улицу, здесь он опять ухватил её за карман пыльника. Она дёрнулась, карман остался у него в руке, а он сорвался с тележки и кубарем полетел по ступенькам. При всём честном народе. На тележке же штаны не обязательны, из всё равно не видно за широким твёрдым кожаным ободом. И тогда он сказал себе: всё, это край. И подался на Богояр.
 - Хорошая история? – спросил он злорадно.
   Она не ответила. Обняла его, навлекла на себя, поймала сомкнутые губы и откинулась назад…»
 - …Нет, Юра, это правда или ты придумал? – хриплым голосом пытала выкрашенная под седине, беспрерывно курившая несмотря на негодующие протесты Аллы и ломавшая в китайском блюдце сигареты с будто окровавленными фильтрами околокиношная дама. – Как там у тебя? «Под искалеченным и мощным мужским телом билась не только любимая плоть, но вся загубленная жизнь. Она была почти без сознания, когда он её отпустил…» Гениально! А что, они действительно любовью могут заниматься без конечностей?..
   Нагибин рассказывал гостям о своей поездке, образно, живо, ярко, он был хороший рассказчик. Но всё фальшивее звучала невидимая струна, натянутая между ломящимся от дефицитных яств столом на даче именитого и очень хорошего советского писателя и кинодраматурга, в промежутках между Римом и Токио совершившего в каюте «люкс» круиз по Ладожскому озеру с заходом на остров Валаам, – и руинами Валаамского монастыря, населённого остатками калек войны.
 - …Отец инвалид войны был, - рассказывал Валерий, сбавляя ход в протоках, чтобы не напороться на корягу. – Из тех, которых сюда со всего Союза свезли. А мамка санитарила – посрать их на себе таскала. Ну, заделал он ей меня – и дёру!
 - Без ног? – дивился я.
 - Нога-то у него была. Одна, правда, в наличии. На ней и драпанул. А может, утоп. Здесь их много утопло да замёрзло, толком никто не считал: одним обрубком больше, одним меньше. Особливо «самоваров», у которых ни рук, ни ног… Но я отсюдова не уеду! Так и передай владыке, если будешь интервью брать!
   К концу дня я снова зашёл в гостиницу при монастыре, где по благословению самого игумена Панкратия (замолвил слово Петрозаводский архиепископ Мануйл) обещали меня поселить. Но комната-келья всё ещё не освободилась. Высокая худая женщина в чёрном попросила немного обождать. Так и сказала, деликатно, но без тени улыбки на вытянутом, с острыми чертами бледном лице:
 - Обождите, пожалуйста.
 - А вы нездешняя будете? – уловив акцент, спросил я.
 - Нездешняя, - сухо ответила она.
 - А откуда? Простите моё любопытство, я журналист, приехал о Валааме написать…
 - Журналистов здесь много бывает. – Глаза её белёсые под очками были абсолютно бесстрастными.
 - И всё-таки, из далёких вы краёв? Вас как зовут?
 - Ксения. Из Германии. Работаю управляющей игуменской гостиницей. – Отвечала она односложно, поджимая нитевидные губы.
 - Ксения – и немецкое имя?
 - До принятия православия я была Эльке. И это всё, извините. Ни фотографироваться, ни давать интервью я не стану, - как отрубила. – Тем более без благословения владыки, - добавила, чтобы смягчить. И удалилась в подсобное помещение, куда посторонним был вход воспрещён.
   Выйдя на монастырский двор, я подумал, что примерно такая же могла быть и управляющей концлагерем. Вообще я чувствовал себя в стенах монастыря весьма неуютно.
   С самого утра, как приплыл из Сортавалы на метеоре «Андрей Первозванный». Некий Владимир Высоцкий, который по договорённости должен был встретить на пристани, не встретил. Когда толпа туристов схлынула, я пошёл вдоль сувенирных лавок и лотков, рассматривая товар. Разговорился с молоденькой большеглазой продавщицей, не банально зазывавшей:
 - Купите Нагибина, лучший рассказ о Валааме!
 - Неужели тут не только открытки, но и рассказы покупают? – изумился я.
 - Нет, вы первый будете! – улыбнулась она словно с каким-то подтекстом.
 - Ладно, буду…
   Выяснилось, что зовут кареглазую Катей, а в её ширпотребно-туристический ассортимент, точь-в-точь такой же, как ассортимент соседок и соседей по торговому ряду, художественная литература затесалась потому, что Катя учится на филологическом факультете Минского университета. Сюда приезжает не первый уже раз к знакомым на лето, подработать, а главное, потому что нравится на Валааме.
 - Атмосфера особенная, какой нигде больше нет, правда. Может быть, потому, что намоленные острова. И такие люди здесь бывали, не говоря уж о священниках: цари  Александры I и II, Чайковский, Куинджи, Шишкин, Рерих!..
 - Правда?
 - Здесь потрясающие истории!
 - А ты как на юру тут целый день. Симпатичная, в маечке коротенькой, в бескозырке с игривой надписью «Valaam»… Не пристают?
 - Туристы? Ещё как! Одни и те же шутки и скабрезности.
 - Ну а… - повёл я глазами в сторону проследовавшего мимо монаха.
 - Что вы!
 - Они тоже люди.
 - Вы здесь поживёте и поймёте сами, - осерчала на что-то Катерина.

Последнее обновление ( 11.12.2009 )
 
< Пред.
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков