Черногорцы? Что такое? |
04.11.2009 | |||||||||||||
Страница 2 из 11 Остров Вранина. Миновав «живописный», как сказано в путеводителях, а по мне, так безликий, доживающий свой век в нынешней своей роли рыбацкий посёлок, я вышел к старейшему в окрестностях озера, XIII века православному монастырю святого Николы, бывшей резиденции Зетской (Зетой именовалась в старину Черногория) епархии. Побродив по заросшим развалинам, присел перекурить на камень у церкви, возле остова трёхэтажного дома, построенного черногорским князем Николой I – Николаем Петровичем Негошем для Елены и других своих дочерей, которые должны были жить здесь отшельницами-монахинями. Густо пахло водорослями, рыбой. Облетали, задиристо горланя, зыря глазом и как бы проверяя на вшивость меня, чужака, с высоты нескольких метров жидким тёплым помётом чайки. Я сидел на камне, оказавшимся могильным, со стёртой надписью. Глядел по сторонам. И вдруг сверкнула молния… Быть может, конечно, смотрю я на то видение уже нынешними, постчерногорскими глазами, но привиделся мне в послеполуденной паркой пасмурности, пронзённой, точно шпагой, молнией, в белёсо-дымчатой с кровавыми прожилками ауре абрис Григория Распутина – классический, знакомый по фотографиям и фильмам. В первое мгновение я подумал, что снимают какой-то телесериал. Но ни камер, ни осветительных приборов, ни режиссёра не было. Никого и ничего. Лишь приближающийся в рясе старец – как воплощение сослагательного наклонения, которого, как известно, не знает история. Помутилось в глазах. Я вдруг поймал себя на безумном ощущении, что остров этот – не просто уцелевшая после затопления часть суши, а твердь, подобная Арарату, и в недавнем прошлом могла бы сыграть в истории человечества роль, изменив само течение истории, направив по другому руслу. Не будь я уверен в обратном, решил бы, что даже не упился какой-нибудь местной самогонной сливовицей, а обдолбался, обкурился гашиша или перенюхал кокаина, – столь многозначно, многоцветно, апокалипсически вспыхнуло в сознании явление, непередаваемое словами. Что-то вроде «Я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его. И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её!» - но чего можно было и избежать Божией милостью и молитвами из этого монастыря, теперь лежащего в руинах, из этого дома, поросшего бурьяном. Если б не дошёл он (как я загадал), исчез. - Добра вэчэр, - кивнул, проходя мимо, священник – обыкновенный чернобородый чернобровый черногорский священник, ничем особенным не примечательный, за которым ковыляла следом дворняга с отвисшими болтающимися чуть не по земле сосцами, вновь, кажется, беременная. - Добра, - отвечал я, приходя в себя и чуть ли не физически чувствуя, что Черногория с Россией связана некоей пуповиной, во всяком случае, до недавнего времени была. Остров Грможур, зеленовато-карий (у каждого острова там свой оттенок). На нём сохранилась турецкая крепость, которую Николай Петрович Негош, будущий «тесть всей Европы», использовал как тюрьму (и тоже рассматривал в отчаянии как один из вариантов «пристройства» своих многочисленных дочерей, но отказался от затеи – а не исключено, что жаль). Абсолютно невозможен был побег из этого черногорского «замка Иф». В случае побега осуждённых, тюремщики сами доматывали их сроки, порой получая и пожизненные – остроумное изобретение поэта и драматурга Николая Петровича. Всего двум узникам удалось бежать, точнее, уплыть на тюремной двери, использованной в качестве плота. Но графа Монтенегро, к сожалению, не случилось. А может, просто не нашлось своего Александра Дюма. На острове Старчево расположен одноимённый монастырь, построенный в XIV веке и недавно восстановленный. Там, на территории монастыря – дом и усыпальница легендарного славянского первопечатника, а Скадарская печатня была основана на 70 лет раньше, чем типография Ивана Фёдорова в Москве, Божидара (имя каково!) Вукова, которому мы, посредством сперва Проспера Мериме, отыскавшего публикации, а затем нашего Александра Сергеевича Пушкина обязаны «Песнями западных славян». Там есть, например, такие вот поэтичные славянские сцены: …Но Феодор жене не поверил: Он отсёк ей голову по плечи. Отсекши, он сам себе молвил: «Не сгублю я невинного младенца, Из неё выну его живого, При себе воспитывать буду. Я увижу, на кого он походит, Так наверно отца я узнаю И убью своего злодея». Распорол он мёртвое тело. Что ж! – на месте милого дитяти Он чёрную жабу находит… «Наше всё» вообще был к Черногории неравнодушен (а в его короткой гениальной жизни ничего не было просто так). «Черногорцы? Что такое? – Бонапарте вопросил. – Правда ль: это племя злое Не боится наших сил?..» Это о том, как черногорцы надавали люлей самому Бонапарту. Написал Пушкин и о Карагеоргии (основателе королевской династии, вожде Первого восстания против четырехвекового турецкого ига, казнившем своего отца, отказавшегося участвовать в восстании, и своего брата и вынужденном бежать в Россию) стихотворения «Песня о Георгии Чёрном», «Менко Вуич грамоту пишет», «Дочери Карагеоргия», кое позволю себе процитировать, ибо в нём, как мне думается, черногорская квинтэссенция: Гроза луны, свободы воин, Покрытый кровию святой. Чудесный твой отец, преступник и герой. И ужаса людей, и славы был достоин. Тебя, младенца, он ласкал На пламенной груди рукой окровавленной; Твоей игрушкой был кинжал, Братоубийством изощренный… Как часто, возбудив свирепый мести жар, Он, молча, над твоей невинной колыбелью Убийства нового обдумывал удар И лепет твой внимал, и не был чужд веселью! Таков был: сумрачный, ужасный до конца. Но ты, прекрасная, ты бурный век отца Смиренной жизнию пред небом искупила: С могилы грозной к небесам Она, как сладкий фимиам, Как чистая любви молитва, восходила. Проплыли и растаяли в цвета голубики сумерках острова, на которых я высаживался ненадолго: Бешка, Ком, Старчева Горица и Морачник с руинами монастырей, церквами, часовнями XIV века. Напоследок вырулил мой сумрачный рулевой к Острову чаек. И там ожидало бесподобное зрелище: в последних отражениях бронзовых лучей выпроставшегося из-под облаков и мигом закатившегося солнца ослепительно взметнулась в небо чем-то встревоженная многотысячная стая серебристых чаек: здесь самое многочисленное в Черногории, если не во всей Европе их гнездовье. 3. Црные принцессы На ночлег рулевой, умудрившись так и не произнести ни слова, привёз меня в лагерь археологов, ведущих раскопки на одном из островов вблизи границы с Албанией. Экспедицию, как выяснилось, возглавляла его дочь Милена, заместитель директора музея в Белграде: лишь представляя её, «похожую на дочь Карагеоргия», Зоран нарушил молчание, голос у него оказался тяжёлым, хрипло-шершавым, но с едва обозначившейся теплотой в отношении красавицы-дочки. Сам он некогда преподавал в Белграде что-то вроде марксизма-ленинизма, но по какой-то причине был вынужден оставить кафедру и Белград, вроде бы был преследуем по политическим мотивам, даже сидел в тюрьме, и потом вернулся сюда, на озеро, на свою малую родину, родину предков. Милена в 80-х годах училась в нашем МГУ, свободно, с распевным по-старославянски акцентом, чрезвычайно для нашего уха благозвучным, говорит по-русски. За ужином – а на столе был каймак – верхний слой, снятый с топлёного молока, козий сыр, помидоры, копчёная ветчина, крупный, почти без костей скадарский карп и форель. - Неплохо питаются черногорские археологи! – оценил я. Пили домашнее вино, белое и красное, а также ракию, лозу по-здешнему. Говорили, естественно, об истории, храмах и монастырях Скадарского озера. Я спросил Милену о том, что не давало покоя – о Вранине, с каким-то нервическим смешком намекнув на видение. Оказалось, что Милена – автор нескольких статей о связях Черногории с Россией и, в частности, именно о дочерях Николы I. - О них столько слухов, мифов, легенд! Расскажите, милая Миленочка, кто они – црные принцессы? Что, действительно, сыграли роковую роль в истории России? - У нас каждая вторая роковая! – басовито рассмеялась Милена, в очках с роговой оправой, вся крупная, сильная, с тяжёлыми кистями рук, будто специально вылепленными для археологических раскопок, а также для того, чтобы давить, например, лимоны, а может быть, не привели господи, и неверных мужей; с черногорским, короче говоря, шармом. - И вы? - Я первая, надеюсь. Вас действительно интересуют дочери Негоша Николая Петровича? – уточнила она тоном следователя прокуратуры. – Наверное, более тех, что подвизались в России? Добро, я расскажу, что знаю. Вы на диктофон хотите записывать? Нового я не сообщу. Милица, Стана, Елена, Мария, Анна. Девочек у Николы было больше, чем наследников, и он подумывал, не поселить ли их на острове, где вы были, как монахинь. И начал уже строить дом с комориками, с кельями. - А что, в самом деле, мог бы? - Вы ещё не поняли нас, черногорцев? Конечно, мог бы. А буквально несколько лет спустя на вопрос британского дипломата: «А что вы вообще можете экспортировать из своей нищей Черногории, камни?» - князь ответил: «Вы недооцениваете моих дочерей!» Но тогда, в 1882 году, испытывая мучительную слабость ко всему русскому… - Почему мучительную? - Я так давно не говорила по-русски, забыла. Мучительную потому, что тогда, как и теперь, Сербия, а особенно Черногория была на границе – Европы и Азии, христианского и мусульманского миров, католического и православного, славянского и всего остального. И так же, как теперь, её тянули в стороны, как женщину. - Женщину? – не понял я. – Хотите сказать, что у Черногории женский характер? Так в этом смысле с Россией вообще никто не сравнится! |
|||||||||||||
Последнее обновление ( 19.11.2009 ) |
След. > |
---|