ЧЕРНОГОРЦЫ? ЧТО ТАКОЕ?

                                                      1. Братья-гаишники
   Смотрю на подаренную игуменом Острожского монастыря икону святого Василия Острожского, вспоминаю летнюю поездку и думаю о том, что ни один, пожалуй, другой народ ныне уже не относится к русским так, как черногорцы. В том, что из всех православных государств православие Черногории наиболее присуще, убеждаешься в буквальном смысле слёту.
 - Добар дан! – остановив  на выезде из Подгорицы, приветствовали меня гренадёрского  роста дорожные полицейские, гаишники по-нашему; я осторожно, как бы на ощупь ещё ехал из аэропорта на взятом rent-a-car «Фольксвагене». – Нарушилак.
 - Пардон?
 - Француз?
   Я заговорил на английском эсперанто и сразу бы схлопотал немалый штраф, если б не опомнился благодаря выражению сморщившихся лиц блюстителей и не перешёл на русский с некоей даже старославянщиной:
 - Лепота тут у вас, братья!
   Они объяснили, в чём нарушение: были включены не только фары ближнего света, но и противотуманные, хотя день стоял ясный и солнечный, добар. Я стал разводить руками, улыбаясь снизу вверх, уверяя, что у нас это нарушением считаться никак не может, вот если бы я пьян был, превысил скорость, на красный свет проехал и сбил кого-нибудь на пешеходном переходе – тогда другое дело.
 - Другое, - согласились красивые блюстители и сообщили, что я всё-таки подвергаюсь минимальному в таких случаях штрафу в сорок евро.
   В ответ на что я извлёк из кармана двадцатку и протянул – они отпрянули, будто увидели на мне струпья. Что-то обсудив, исследовав мои водительские права с обеих сторон и документы на машину, полицейские, возвышаясь надо мной, как баскетболисты над тренером, сообщили, что будь я на самом деле французом или из любой другой страны, они бы доставили меня сейчас в участок и подвергли не штрафу, а аресту за покушение на дачу взятки. Но я – на моё счастье – оказался русским.
 - Ну да, мы ж братушки! – воскликнул я. – Хвала!
   Они поздравили с великолепной победой России над Швецией (шёл Чемпионат Европы по футболу). Осведомились, на отдых или по какой-либо иной надобности оказался в Черногории. Я ответил, что журналист, собираю материал для книги о святынях и священниках, хотел бы взять интервью у их митрополита.
 - Книга о святынях православия? – уточнили полицейские дуэтом.
 - Ну не о католических же! – заверил я.
 - Интервью у самого митрополита Амфилохия?! Он дяденька хороший, но сердитый, - предупредили. – Евреев не жалует.
 - За что? – наивно осведомился я.
 - Он считает, что на их деньги Югославию расчленили. И будут продолжать. Был Тито, хоть и ругали его все, а держал страну – как женщину, коих у него было миллион! Но об этом ты сам у него спроси, брат.
 - У кого? – не понял я. – На том свете у маршала Тито?
 - Ха, ха! Подгорица наша в прежние времена Титоград называлась. Нет, у митрополита спроси, лучше всего в воскресенье на божественную литургию поезжай в Цетинье. А монастыри на островах планируешь смотреть? А Никшич? Бар? Храм Рождества Христова? Ты слышал, как этой зимой в гололёд святой Василий Острожский, икона которого была в кабине, спас жизнь водителю фуры, чудом не рухнувшей с километровой скалы? И это ещё что, там такие чудеса творятся! Карта у тебя есть? Вот, держи от нас подарок, самая подробная, даже такие населённые пункты есть, которых уже нет в помине.
 - А за что ещё могут покарать на дорогах? – спросил я. – За скорость? За не пристёгнутые ремни? За пьянство?
 - За пьянство – да! Не так, как у вас. Но казнити.
 - Казнят?!
 - Наказание.
 - А я слышал, что чуть-чуть у вас можно.
 - Едва-едва.
 - А что порекомендуете?
 - Од грушка.
   Я открыл блокнот, один из блюстителей порядка на дорогах записал: «Вильамовка» (грушовая), зелёная бутылка «Такова».
 - Мало, когда за рулём, - ещё раз предостерегли. – А то врлы зло. Не добро. Ну, довидженья! Бог тебе, брат, в помощь!
   Не припомню случая, чтобы в результате общения с гаишниками я, растроганный, едва не прослезился (откупаясь от наших, даже в самых святых местах, приходиться чаще в сердцах материться).
   В избытке чувств изменив намеченный ещё в Москве маршрут, я не направился сразу к морю, а на дамбе свернул налево и поехал вдоль Скадарского озера. Это крупнейший пресноводный водоём на Балканах и одно из самых молодых озёр в Европе: площадь в зависимости от дождей, засух и прочих сезонных изменений – от 340 до 390 квадратных километров, глубина – до двенадцати метров; с километровыми глубинами Байкала не сравнишь, но впечатляет, особенно в преддверии неизбежного уже дефицита пресной воды в мире, - и ныне цена литра высокооктанового бензина сопоставима с ценой литра расфасованной воды, но то ли ещё будет. (Владелец «Архыза» Валерий Герюгов сказал мне, что в обозримом будущем предстоят уже войны не за золото, нефть или газ, а за питьевую воду.) Две трети озерной площади принадлежит Черногории, треть – Албании, где озеро именуют Шкодер, по названию городка на берегу.
   Сразу обращает на себя внимание обилие пернатых и цвет езера (так выражались и наши предки – сербский язык сохранил гораздо больше незамутнённых языковых родников и достопримечательностей) – не тот час уловимый, меняющийся: то мраморно-серый, подёрнутый золотистой паутиной, то бледно-сапфировый, то изумрудно-янтарный, то цвета выцветшего на солнце хаки.
   В местечке Лесендро, там, где когда-то проходила граница между Черногорией и Османской империей, мне показались достойными фотографирования руины крепости. В 1843-м году эта изначально турецкая крепость, перестроенная Петром II Негошем, должна была защищать черногорцев от турок. Но, как пишут историки, «предназначения своего не выполнила» и сразу после окончания перестройки была сдана туркам, а во владение черногорцев вернулась лишь три с половиной десятилетия спустя благодаря русским войскам (три слова эти должны будут употребляться здесь столь часто, что впору ввести  аббревиатуру – БРВ).
   Купив у старика копчёного угря за один евро (у соседа цена была уже 10, хотя товар  ничем не отличался), я уютно расположился в руинах, чтобы перекусить и подумать о том, как добирался сюда, к себе на родину, этот угорь за тысячи километров, то ли из Океании, то ли из Бермудского треугольника.
                                                      2. Острова в озере
   Перефразируя Толстого, скажу, что все счастливые селения счастливы по-разному, несчастные – более или менее одинаково. Мне немало доводится ездить по центральной и северной России - Вологодской, Ярославской, Новгородской, Тверской областям. Сотни вымерших деревень и сёл, зияющие пустыми оконными проёмами, точно выбитыми и ли выпавшими от цинги зубами, проваленными стропилами, догнивающими брёвнами – как чёрные, окаймлённые кипенно-белыми пальмами убийственного для всего живого борщевика знаки беды для страны, для нации. В истории православных народов ещё не было такого – даже во времена беспримерного голода, даже в войну – чтобы буквально за несколько лет, в одночасье с исторической точки зрения опустели, обезлюдили, отдали Богу душу деревни, существовавшие века, тысячелетия. И в этом мы тоже близки черногорцам. Пример особенно явственный – на островах Скадарского озера.
   Естественно, не догнивающие сосны и ели, а камни, чёрно-серые обтёсанные камни, ещё цепляющиеся друг за дружку и распавшиеся, растекшиеся, как слёзы возвышающихся вокруг гор. Кстати, здесь строили и из дерева, как в России, древесины было немерено, итальянцы и назвали страну Черногорией, так как покрытые дремучими лесами горы предстали пред захватчиками чёрными (да и встреча была соответствующей: дубинами и камнями).
   У нас, из известных миру, один Калязин (хотя их тысячи по бывшему СССР) – возвышающаяся над водой белая колокольня затопленного Никольского собора, которую Александр Солженицын окрестил «символом непотопляемости России». Здесь, на Скадарском озере полсотни островков-символов, не столько, конечно, потрясающих воображение, как калязинская колокольня, но задуматься заставляющих. Тем более что гораздо раньше, около тысячи лет назад, и не усердием воинствующих богоборцев-коммунистов оказались под водой или отсеченными водой от суши, а чуть ли не самим Богом, покаравшим за какие-то неведомые нам грехи потопом местного масштаба.
   Но немало памятников и уцелело на островах. Оставив машину в Вирпазаре («оживлённый базар» в переводе, славившейся озёрной рыбой, коей и ныне более сорока видов), я нанял катер, чтобы как следует осмотреть острова. Зоран, мой рулевой, кряжистый свирепый мужчина лет шестидесяти, был немногословен. Поначалу я вообще решил, что он глухонемой, и, честно говоря, порадовался сему обстоятельству, так как не хотелось дежурно, до немоты в скулах улыбаться, клясться, ломая язык, в вечном братстве народов, а хотелось повнимательнее вслушаться это загадочное молчаливое езеро с будто опрокинутыми в него синими горами.
   Да, чем-то определённо схожи умершие селения, храмы, крепости, думал я. Как подобны друг другу кладбища – независимо от географического положения, вероисповедания усопших, архитектуры надгробных памятников, национальных традиций и прочего. Дух общий, в котором неизбывно то, что не подлежит сомнению и, пожалуй, больше чем что-либо иное объединяет всех, обозначенных латинским термином homo sapiens.
   С обеда небо затянули облака, временами накрапывал мелкий тёплый дождь. Мы причаливали к очередному острову, я спрыгивал на берег и бродил по развалинам, а  рулевой тем временем возился с мотором, иногда со свирепым видом отправляя с мобильного телефона  эсэмэски. В какой-то момент (как много лет назад, в начале лихих 90-х в Болгарии, где на софийском вокзале цыганской наружности люди предлагали ночью подвести на машине за несколько долларов, но, слава Богу, я вовремя был проинформирован, что довозят иногда до ближайшей канавы, где поутру и обнаруживают незадачливых туристов с проломленными  черепами) я даже забеспокоился: уж не насчёт ли меня договаривается, мол, грохнуть этого козла-фотолюбителя, забрать всё, а концы в воду? «Черногорцы – племя злое», - Пушкин всегда точен в характеристиках… Нет, успокаивал я себя, мы их как-никак защищали, нас тут любят. По рулевому, правда, этого не скажешь. Но что ж он, не православный брат-черногорец? Болгары, впрочем, тоже братушки...
   А вокруг тихо было, безлюдно. Сияла белая зеркальность вод, подёрнутая лиловым оттенком водорослей.