Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
История - мое хобби! Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
04.11.2009
Оглавление
История - мое хобби!
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5

– Пгавда? Печально. Это пгошло как-то мимо меня. Кстати, о хобби. У Володи было пгелюбопытнейшее хобби – гоняется по альпийским лугам за какой-нибудь ночной кгасавицей или махооном, накгоет сачком, пгиколет к доске и гассматгивает часами в лупу… Так и гегоев своих гоманов… Вы читали «Лолиту»?
– Одно из любимых моих произведений.
– Если бы не его нимфетка, Набоков бы так никого и не заинтегесовал. Он всегда был символистом, хотя отгицал это. Да, печально… С некотогых пог я стараюсь не замечать ухода людей, котогых знала и любила. Столько их ушло… Так вот, покойный, как вы сообщили, Владимиг Владимигович выгазил надежду, что мы с ним когда-нибудь увидимся в Госсии. Он, пгавда, не любил Москвы, она казалась ему пговинцией. А я выгосла на Тверской, котогая почему-то у большевиков стала называться Гогькой, хотя такие сладкие были булочки у Филиппова! Не говогя уж пго восточные сладости Елисеева! Но пойдемте дальше. Это аганжегея, здесь каминная…
– Сколько же всего у вас комнат?
– Не знаю точно, около двадцати. Тегеза, сколько у нас комнат? – спросила княгиня Вера Николаевна экономку по-русски.
– Двадцать три, мадам, – сделав книксен, ответила независимого вида Тереза, тоже по-русски, почти без акцента.
– Ах, да, муж еще отметил, что говно столько было ступеней на лестнице в подвал дома Ипатьевых, где большевики казнили нашего госудагя-импегатора со всей фамилией. И столько же лет, кстати, он цагствовал. Мой батюшка пгедупгеждал его… А здесь у нас кухня.
В огромном, метров двести квадратных, помещении с колоссальных размеров газовыми и электрическими плитами, холодильными камерами, разделочными столами, стряпали повара и поварихи в белых колпаках. Пахло оливковым маслом, специями, кислыми щами.
– Вот это кухня! – не удержался я. – У вас сегодня званный обед?
– Конечно! Мы же с вами отобедаем? Я уже много лет не обедала с гусскими из Госсии. Эмигганты ведь народ своеобгазный. Я почти не поддегживаю отношений с нынешними, экономическими. Видимся с Зиночкой Шаховской, Волконскими, иногда с Анненковыми… Знаете, быть может, внучка заедет. Ее сынок звонил. Шалопай, он газбил свой «Harley-Davidson» в пух и пгах, нужны деньги на гемонт: стоимость целого авто! Вместе с такими же безумными юнцами он носится ночами по Пагижу, пгедставляете? Однажды он мне пгедложил покататься с ним. Я чуть не отпгавилась к пгаотцам от ужаса! Хотя, как все гусские, очень люблю быстгую езду. Кстати, я уже много лет являюсь президентом парижского Клуба «Mersedes». Но пгошу в гостиную. Я, честно говогя, уже пгоголодалась, а вы?
– Да так как-то, – пожал плечами я, вспоминая умопомрачительный запах уличной шаурмы.
Гостиная потрясла. Такую роскошь мог себе позволить в былые времена разве что князь Юсупов. Картин и скульптур великих мастеров хватило бы на областной музей.
– Это все… подлинники? – ошарашено спросил я, разглядывая полотно Веласкеса.
– Нет, гисуют на Монмагтге, – рассмеялась княгиня. – По двести фганков за штуку… Ну конечно подлинники, мой дгуг! Мы с супгугом всегда покупали кагтины: Губенс, Гембгант, Тинтогетто, Эль Ггеко, Кганах, Дюгег… А в бигьягдной много габот Пабло, Магка, Сальвадога, котогый без Галы был настолько стеснительным и неуклюжим, что все задевал, гонял, гасколотил у нас в пгихожей стагинную голландскую вазу…
– Дали? – уточнил я.
– Ну да, Дали. Скажу вам, Сегж… Сегежа, что без нашей гусской Леночки Дьяконовой, Галы не было бы никакого Дали. Кстати, Леночка ведь спегва сводила в постели с ума Поля Элюага и дгугих поэтов-сюггеалистов. А неотесанный и никому неизвестный испанец Сальвадог Дали достался «Гале» девственником, и та убедила его в том, что ни на одну дгугую женщину у него не будет hard on, не встанет. И Пакассо не было бы без нашей Татьяны. Не говогя уж о Шагале, котогого вовсе невозможно пгедставить без Витебска и гусских бабенок! – последнее слово княгиня произнесла со смаком. – Вы согласны со мной, юноша? – Она коснулась моей руки – от прикосновения или от слова «юноша» прохладные мурашки поползли у меня от верхнего шейного позвонка к копчику. Или, как говорят йоги, от Вишну – через чакры – к Кундалини. Не на шутку испугавшись этого движения и почему-то вспомнив о Родионе Раскольникове и о Германе из «Пиковой дамы», я вдруг воскликнул с энтузиазмом:
– О, да!
– Но пгошу к столу. Садитесь сюда, на свет, чтобы мне хогошо было вас видно.
Сама княгиня привычно села на старинный резной стул спиной к свету, так что лицо ее осталось в тени. Стулья были истинным произведением искусства. Блюдца и приборы были золотыми (чуть позже украдкой я даже попробовал их на зуб).
– Пардон, это что – чистое золото? – не удержался я перед тем, как приступить к трапезе, машинально (как в советском общепите) протирая ложку накрахмаленной салфеткой.
– А что, золото бывает ггязным? – с изумлением взирая на мои манипуляции, осведомилась княгиня, и подала Терезе почти незаметный сигнал все передо мной заменить. – Впгочем, вы пгавы, молодой человек, бывает. Скажем то, что было обнагужено в личном сейфе у большевика Свегдлова – слитки из выгванных у людей зубных когонок, укгашений, согванных с расстгелянных, повешенных, газогванных лошадьми… Но пгиятного аппетита, mon cher! Давайте с вами хлопнем за встгечу, как говагивал мой супгуг: он не дугак был выпить, особенно за компанию с хогошенькими женщинами.
Чокнувшись, мы выпили по стопке. Закусывали соленьями, семгой, севрюжьей икрой, помазанкой из брынзы с грецкими орехами, чесноком и острым перцем, миниатюрными свежими помидорчиками и огурчиками, оставляющими во рту послевкусье весны.
– Позвольте полюбопытствовать, – пригубив брусничной воды, деликатным тоном осведомился я, – а кто был ваш супруг?
– Его фамилия, боюсь, вам ничего не скажет. Двогянин. Достойнейший человек. Выпускник пажеского когпуса. Они были однокашниками с будущим пгемьег-министгом Финляндии, потом служили в кавалеггагде. И впоследствии тот помог моему супругу наладить бизнес по тогговле лесом. А Госсию я покинула ни с чем, в одном лишь летнем платьице. В ноябге 20-го года. До сих пог помню тот пгонизывающий ледяной ветер на палубе. А каюты все и когидогы были заняты, люди лежали вповалку. Все это, – она обвела зажатой в руке золотой вилкой гостиную, – загаботанное. И многие, в особенности наши, гусские, этого по сей день пгостить не могут. Ну да Бог им судия.
– А батюшка ваш?..
– Да вы кушайте, Сегж! Вы совсем ничего не едите! Давайте с вами еще по маленькой. Голубчик, положи нашему гостю сальцо наше домашнее с гогчичкой и зеленым лучком. Вот угогь балтийский…
– Что, пардон? – не понял я.
– Угогь.
– Угорь? Извините.
– В Смольном институте я была самой кагтавой, – она улыбнулась так, что на мгновенье – точно в синематографе – лет на восемьдесят стала моложе. – Гекомендую угогь. Какое-то вгемя мы жили в Финляндии, пгямо на бегегу, питались исключительно гыбой, могепгодуктами. А это минога, отведайте, сделайте одолжение. Мой папа, – с нажимом на последний слог вегнулась она к моему вопросу, – был московским генегал-губегнатогом. Сейчас у вас какой-то ггек, не пгавда ли?

Последнее обновление ( 16.11.2009 )
 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков