| Тихо сам с собою |
|
|
|
| 04.11.2009 | ||||||||||
Страница 3 из 8 Один из физкультурников сказал что-то смешное. Пошутил и другой. Темнокожая рассмеялась, захлопала в розовые ладоши и по очереди своими божественными, вывернутыми почти наизнанку губами поцеловала в тонкие бледные губы сперва одного, потом другого весельчака. После этого, обнявшись втроем, они удалились в густеющие над Лужниками сумерки. Но и в отрочестве, и в юности, да и теперь нет-нет, а всколыхнет столько лет будораживший воображение вопрос: что за упражнения выполняли тогда, удалившись, те физкультурники в одинаковых белых футболках и какова была в них роль той прекрасной тети Любы, годы спустя обратившейся в бессмертную «ночную черную царицу, рабыню сладострастия и неги»? Сознаюсь, что и Онане, всеобщему греху рукоблудия, предался я впервые, воображая ту длинноногую рабыню-уроженку мыса Доброй Надежды… Не я. Прыщавый алчный язычник. Который живет во всех нас. А бабушка в тот фестивальный день, если память не изменяет, или чуть раньше, когда только вернулась из казахстанских лагерей, упала в обморок и ударилась головой об унитаз, войдя в наше коммунальное место общего пользования и увидев вывешенный там моим отцом – «хулиганом» портрет товарища И.В. Сталина. Соседи, Лия Наумовна и Айзик Моисеевич, своих мнений по поводу экспозиции не высказывали, садились на унитаз молча, но с одобрением и моральной поддержкой, как сообщила потом их дочь Регина. Но я отвлекся. В капстраны меня не пускали, скорее всего, по причине пытливой плоти. Как сейчас помню звонок в зимней ночи: «Макаров?» – раздраженно пророкотала трубка. «Марков», – поправил я. «Сергей Александрович?» – уточнила. «Алексеевич», – поправил я. «Где эта француженка?!» – «Какая француженка?» – машинально ответил я, чувствуя, как душа уходит в пятки, леденеющие на кафельном полу в ванной, куда я удалился после первого в жизни полового общения с капитализмом. «Шлангом не надо прикидываться, – посоветовала трубка. – Она же у тебя в койке». – «Никого у меня нет в койке», – врал я, хотя готов был повиниться, представляя почему-то пургу и раскачивающиеся фонари над колючей проволокой казахстанского лагеря. «Мы все равно ее найдем. Тоже Высоцкий выискался… Соврал – пеняй на себя». Короткие гудки – как приговор. Я, студент «партийного» факультета журналистики, будущий международник, ведущий артист Студенческого театра МГУ (под руководством Р. Виктюка), в тот момент был убежден (хотя сравнение с легендарным Высоцким мне даже льстило): все то, что начиналось с коллекционирования марок британских, испанских, португальских, голландских колоний, со жвачки и монеток, которые мы, первоклассники, выклянчивали у иностранцев, приезжавших на автобусе осматривать новые районы столицы СССР, с заграничных глянцевых журналов, с джинсов «Ливайс», которые после многолетних мечтаний удалось втридорога купить у джигитов из нового цирка, выезжавших на гастроли в капстраны, с дисков битлов, с передач Сенкевича и воскресной международной панорамы, где показывали разные страны, с загадочных, малопонятных и манящих аббревиатур и словосочетаний «ABBA», «VOLVO», «шведская спичка», «шведская семья» – все кончилось этой ночью. И не видать теперь заграницы, как своих ушей. |
||||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|