Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Расселина, или Прикосновение к вечности Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
03.11.2009
Оглавление
Расселина, или Прикосновение к вечности
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6

                                         РАССЕЛИНА, ИЛИ ПРИКОСНОВЕНИЕ К ВЕЧНОСТИ

Расселина… Неожиданно. Мощно. Но передает ли смысл?.. Или все-таки что-то менее оригинальное – «Кусочек рая», например? «Прикосновение к вечности»?..
Я долго размышлял над тем, как озаглавить рекламные заметки о Мальдивских островах – о фантастической природе, рыбалке, дайвинге, шикарных отелях «Royal Island», «Nika Hotel», «Kurumba Village» и т.д.
Порой смыслом, квинтэссенцией журналистского материала, интервью становится то, о чем собеседника не спросил (и, соответственно, на что не получил ответа). И это свербит. Гложет. Чудак я, чудак, твердишь. На букву «м». Так было, например, с Габриэлем Гарсия Маркесом, с которым я встретился в Гаване: на приеме в честь открытия фестиваля латиноамериканского кино с ним, автором романа XX-го века «Сто лет одиночества», мы обменялись (хотя время беседы никто не ограничивал) мнениями по поводу погоды в Москве и Гаване, оттенков цвета кожи кубинских мулаток, формы бедер, бюстов, ног, чемпионата по бейсболу, а о литературе и философии условились поговорить потом, чего, естественно, никогда не случилось. Так было с Команданте Фиделем Кастро: нам, группе журналистов, было отведено двадцать минут, я ваял, подобно скульптору отсекая все лишнее, обкатывал, оттачивал вопрос, достойный исторической личности, «последнего романтика» – но задать его не успел или не решился. Так было во время московской Олимпиады с Владимиром Высоцким, с которым я едва не столкнулся у ресторана ВТО на улице Горького, где он кого-то поджидал и был, кажется, склонен поговорить, а через два дня умер. Так было с легендарным мореплавателем Жаком-Ивом Кусто, которого на книжной ярмарке в Париже я не сумел толком расспросить, успев лишь напрячь вопросом о судьбе сокровищ с затонувших кораблей… Очевидно, что история не знает сослагательного наклонения. А жизнь человеческая вообще состоит из упущенных возможностей – у кого-то в большей, у кого-то в меньшей степени (у меня, например, были десятки, если не сотни). И все же напишу: если бы я знал!..
Интервью, о котором пойдет речь, я себе не прощу.
В декабре, еще до привычного уже предновогоднего столпотворения в международных аэропортах, я улетал на юг купаться. Наталия Толстая, ведавшая в нашей компании вопросами туризма, так и сказала: «Я договорилась, за рекламу в «Путешественнике» по бартеру тебя отправляют на юг позагорать и покупаться». По-матерински сказала. Как говорили во времена СССР, отправляя отпрысков в «Артек» или Евпаторию. В ее распахнутых серо-голубых глазищах в пол-лица, фактурном абрисе, во всем арийском облике (в Германии, где она прожила с мужем-офицером много лет, её уверяли, что она как женщина могла бы служить образцом арийской нации) было исконное материнство. Однажды известный всей стране депутат Государственной Думы, до седины работавший под Ивана-дурака, получив у Наталии документы на поездку на какой-то шикарный курорт, сообщил мне, что не возражал бы, если б она его уматерила. А художник-монументалист Зураб Церетели настолько проникся жизнеутверждающими монументальными формами нашей сотрудницы, что дал согласие на интервью при одном условии: «Наташенка просто будэт ходыт туда-суда!..»
   В обтягивающих кожаных брюках, наклоняясь, поколыхивая бюстом, она подолгу разглядывала многочисленные буйные рисунки, будто специально для этого разложенные на полу. Зураб, бросая на нее пылкие взоры, нашептывая «вах, вах!, делал зарисовки и через пень-колоду на полугрузинском-полурусском отвечал на мои вопросы, а я, задавая их, чувствовал себя не журналистом, а сутенером. Надо отдать должное: оплатил Герой Социалистического Труда интервью щедро (недаром 50-рублевые купюры еще в советском Тбилиси таксисты с нежностью называли «зурабками», расплачивался он ими даже если на счетчике были копейки). Но я в себе ощущал после того интервью некоторое раздвоение личности – на представителя второй древнейшей профессии и сутенёра.
В машине, когда ехал в аэропорт, слушал по радио новости. В центре Москвы рано утром было совершено заказное убийство – взорвали «Мерседес-600», погибли трое. Инфляция понемногу шла на убыль, но оптимизма это никому не внушало. В Кемеровской области вновь завалило шахтеров. На Камчатке замерзали тысячи людей – зима, как всегда, наступила неожиданно, топливо завезти не успели. России угрожали эпидемии гриппа и СПИДа. В Ростове вновь дал о себе знать сексуальный маньяк, насиловавший и расчленявший девочек. Продавали за рубеж младенцев. В Северном море потерпел катастрофу российский танкер, вылилась нефть…
– Веселые у нас новости, – отметил я.
– Куда уж веселей, – угрюмо согласился молодой водитель. – Сталина нет. Или Гитлера. Козлы, бля, страной правят. Лишь бы спиздить успеть побольше…
На световом табло в зале вылета сообщалось, что рейс задерживается. У газетного киоска встретил университетского приятеля, с которым не виделись лет десять. Он направлялся в Нью-Йорк и никак не мог накуриться перед десятичасовым «некурящим» полетом. На радостях выпили – сперва в кафе на втором этаже, потом на первом. И я уже был, что называется, хорош, когда объявили посадку. В автобусе, подвозившем пассажиров к трапу, обостренное внимание мое привлекла группа крупных, модельной, как показалось, внешности девушек ярко выраженного славянского типа. Их сопровождали двое чисто конкретных стриженых пацанов в кожаных куртках, с цепями на бычьих шеях. Меня, с любопытством взирающего, они сразу окружили атмосферой недружелюбия.
– Хули зенки вылупил, борода? – тихо осведомился один из них, кадыкастый.
Я сделал вид, что вопрос относится к кому-то другому.
В самолете мое место оказалось неподалеку от этой явно не туристической группы товарищей. И часа через полтора после взлета, где-то над степями Украины или уже над горными вершинами Кавказа, когда стюардессы развезли по салону подносы с горячим ужином, я, предложив выпить джина, купленного в duty free, заговорил с одной из девушек. Звали ее Надеждой. Ей было восемнадцать. В Дубаи она направлялась через подмосковную турфирму, занимающуюся устройством соотечественниц на работу за рубежом, в частности в ОАЭ. Взяв девятьсот долларов, ей обещали, что она будет ухаживать за детьми и престарелой мамой шейха, а скорее всего, эмира-мультимиллионера, который, якобы, выбрал именно ее, Надежду, из тысяч кандидатур, имеющихся в иллюстрированном банке данных. Намекнули, что эмир давно подыскивает и молодую жену-славянку… Подивившись откровению с первым попавшимся попутчиком, не обращая внимания на волчьи взгляды пацанов, я, вроде бы как умудренный опытом в журналистике, связанной с туризмом и его окрестностями, зачем-то рассказал о судьбе подруги знаменитого бандитского авторитета Мансура, той самой Верке, с которой однажды, когда все только начиналось, ночевал в ментовке, которая позже позировала нам в качестве фотомодели для конкурса «Мисс «Вояж» в купальнике и без, и которую застрелил Мансур в своей осажденной омоновцами квартире на Петровке, где в камине сжег и незадачливого архитектора.
– Я работать еду, – напомнила Надя.
Я стал приводить многочисленные примеры подобных заграничных «трудоустройств боннами и нянечками», кончившихся плачевно, в дешевых портовых борделях, работающих по конвейерному принципу… Девушка, не отказываясь от наливаемого мною джина, внимательно слушала меня во все свои огромные светло-серые глаза. Я предлагал свою помощь, хотя представления не имел, в чем конкретно она могла бы выразиться. Я был на редкость красноречив. Она молчала, потупившись. А когда стюардесса объявила, что самолет снижается и через двадцать минут совершит посадку в аэропорту города Дубаи, я, пристегивая ремень, понял: она, Надежда, знает, едва лишь самолет приземлится, у них, у девушек, похожих на жеребят, «быки» сопровождающие или встречающие отберут паспорта. И никакого эмира не будет. Будет ад. Она летит впервые. И заранее все знает.
– Ты… девушка? – зачем-то уточнил я напоследок.
– Да, – едва слышно ответила она, разглядывая бассейны и сады на крышах многоэтажных домов.
Я еще мог бы спросить о семье и услышать в ответ, что отца нет, мама больна, братишку или сестренку нечем кормить, а тут хоть какая-то надежда… Мог бы. Но зачем, когда надежд у Надежды не было? В светло-серых глазах ее была обреченность.
Когда толпой шли по узкому коридору аэропорта, кадыкастый пацан незаметно для окружающих, но весьма конкретно пнул меня острым носком ботинка точно в наружную лодыжку. Я аж присел от боли. Хотел догнать, ответить. Но не ответил, трусливо сделав вид, что чего-то ищу в своей сумке. Надежда, рослая, голенастая, с распущенными по плечам волосами, не оглянулась. И мы с ней не встретились, как в кино, взглядами.
На Дубаи долго задерживаться не стану. Хотя самый, пожалуй, крупный в мире магазин беспошлинной торговли в аэропорту своими смешными ценами на мировые бренды поражает не в бровь, а прямо в глаз.


Последнее обновление ( 02.01.2010 )
 
< Пред.
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков