| Ссадили |
|
|
|
| 03.11.2009 | ||||||
Страница 3 из 4 – Что вы сейчас сказали? – направил на меня из-под сурово, как поется в знаменитом сталинском фильме, нахмуренных бровей взгляд старший таможенник, за спиной которого маячил все тот же Левинсон. – Сказал, что понапрасну время теряете. В то время как из страны миллиарды долларов вывозят. – Миллиарды, говорите? – переспросил невозмутимый таможенник. – Долларов? – Бакинских рублей, как говорят детишки. И марок, и фунтов, и франков, и йен – вот товарищ не даст соврать, – кивнул я в сторону финансиста-рыночника. Но тот молчал, пристально вглядываясь в темноту за окном. – А где декларация, с которой вы выезжали за пределы Российской Федерации? – Не знаю. Да мне и декларировать-то нечего! Ни золота, ни денег, ни оружия, ни наркотиков… – Протокол составлять будем? – обратился старший к своим коллегам. – Какой протокол?! – возразил я, все еще с надеждой поглядывая на попутчика, надеясь на его участие. – По поводу миллиардов йен? – Я предъявил журналистское удостоверение, но должного действия оно не возымело: изъяли. Дверь в купе захлопнулась. – Ну, дают, – сказал я. – Да, – неопределенно пробасил Касьянов. – Что ж ты не подтвердил? – Я не Счетная палата, – он как давеча по-гагарински ослепительно улыбнулся. До отхода поезда оставалось немного, когда по путям прошел стрелочник, постукивая по колесам, дверь открылась и явились трое милиционеров. – Гражданин такой-то? – обратились к Касьянову. Тот сидел неподвижно, как сфинкс. Приблизились, изготавливая наручники. – Такой-то, такой-то? Пройдемте. – Его бы, наверное, взяли в оборот, если б не вмешался проводник, расставивший все по местам. – Значит, вы? – перевели они стрелки на меня, но еще соблюдая внешний пиетет. – Пройдемте, гражданин! – Не пройдемте, – заупрямился я. – Поезд отходит. – Иди, говорят. Не ясно? Русский язык не понимаешь? Оказание сопротивления в состоянии алкогольного опьянения… – Кто – в состоянии? Да мы вообще не пьем! Скажи им, Михалыч!.. Михалыч молчал, сосредоточенно глядя в окно. Молчал его аккуратно стриженный затылок, венчавший малиновую богатырскую шею. – Михалыч, мы ж с тобой еще не спели!.. На запястьях моих гулко защелкнулись наручники. Я попытался оказать сопротивление при исполнении, но меня зафиксировали и нагнули. Как смертника, которых так и водят – лицом вниз. Сумку и связку «Путешественников» проводник выбросил из вагона, когда меня вели по хляби перрона в привокзальное отделение. Журналы рассыпались, молоденький сержант принялся поднимать их, вымокшие в луже, благоухающие свежей типографской краской. Мелькнуло мое купе фирменного поезда «Лев Толстой», в котором уже стоял Лева. Я отчаянно рванулся за удаляющимися огнями, представив себя найденным в реке, распухшим, с водорослями в ноздрях. Но был утихомирен коротким сильным ударом по почкам. – Мы тебя тут живо уделаем, – обрисовали мне ближайшую перспективу. Отобрав документы, деньги, ремень и шнурки, чтоб не повесился сразу, заперли в обезьяннике, пропахшем мочой и блевотиной. Наручники были тесны, запястья болели. Под храп, хрип и прочие органические звуки и выделения явно нетрезвого мужского организма, лежавшего в углу камеры, я сидел, задаваясь вопросом: о чем же молчал мой высокопоставленный попутчик, о чем размышлял, вглядываясь в российские дали, сокрытые мраком за окном бизнес-класса, когда меня уводили в наручниках? Что он там видел? И еще я вспоминал, как на заре моей издательской деятельности, еще только задумывая «Вояж», сидел в московском обезьяннике с валютной проституткой Анжелой, звавшей меня в даль светлую. Эх, жаль, что отказался. Часа через полтора вывели на допрос. Разглядывая мои многочисленные удостоверения, в том числе международное журналистское, денежные купюры, разложенные по степени изношенности (как будто Паниковский из «Золотого теленка» делил), листая «Путешественник», старлей признался, что в детстве собирал марки и мечтал быть пиратом, влюбленным в красотку Мэри. Объяснил, что-то какой-то Левинсон навел, дал проводнику бабок, чтоб меня ссадили с поезда, им-то по барабану, дали пару сотен финских марок, они для всех эти Левинсонов, Шнеерсонов, Рабиновичей не люди – волки позорные! – И таможенникам – дали? – спросил я. – Они и вызвали наряд. А что за шишка с тобой в купе ехала? – поинтересовался чуть позже, когда я предложил отметить наше знакомство, и он откомандировал сержанта в привокзальный коммерческий ларек за водкой и «сникерсами» (другой закуски не было). – Из-за него весь базар. – Замминистра, – объяснил я. – Наверняка и министром будет. Крепкий мужик. Специалист по рыночной экономике. Касьянов Михаил зовут. – А в углу камеры у тебя кто, по-твоему, пердит? – вдруг почти также, по-гагарински заулыбался, осветился изнутри мрачный старлей. – Он и есть Касьян. Мишка. Наш. Местный. После Афгана срок отмотал, в Чечне потерял ногу по колено, а все туда же. Вчера из-за бутылки ларек подломил на рынке. Снова сядет. Вот, бля, рыночная экономика! Этот твой – как все они. А ты говоришь. – Ничего я не говорю. Сними наручники. – И сниму! Что думаешь – не сниму?! – Сними. И снова посылай в ларек гонца-сержанта. Возьми там денег, сколько надо. – И пошлю! Что думаешь – не пошлю? Я скоро их всех так пошлю… Ездят тут – туда, сюда… А толку? Не люблю я их. – Кого? – уточнил я. |
||||||
| Последнее обновление ( 16.11.2009 ) | ||||||
| < Пред. | След. > |
|---|