| Ссадили |
|
|
|
| 03.11.2009 | ||||||
Страница 2 из 4 – За Россию! За то, чтобы восстала с колен и процветала!.. Нас триста лет татары гнули, да так и не смогли согнуть, за семьдесят так нас загнули, что хер за триста разогнуть!.. Отец мой сочинил, поэт Марков. – Счастливые вы – путешественники, писатели!.. – Да уж, – соглашался я. – Вам, министрам, можно только посочувствовать. – А на островах Бора-Бора был? А на Гаити? А на Тайване? Мечтаю взять отпуск, забыть про дебет с кредитом, про бюджетный дефицит, махнуть куда-нибудь на… Огненную землю! Спрашиваешь, будет ли обвал? Девальвация рубля? Обязательно – только я тебе этого не говорил. И обвал, и провал, и завал! За Россию! У тебя расстреляли деда? Всех. У всех. Триста двадцать миллиардов баксов ушло, представляешь?! Интересуешься, куда я деньги деваю? Так я тебе и сказал… На Западе не держу. Потому как держать-то нечего. И не за что. Не телка. А деньги я в квартиру, например, вложил. Напротив Газпрома жилые дома строятся, видел?.. Но я знаю мужиков, которые не в активах, а личных имеют по 200-300 лимонов. Зелени. Серьезные люди. Даже два процента с этих бабок – уже серьезно. Не нам чета. Но они не вкладывают. Если уж на то пошло, они вводят – притом в извращенной форме. Так, что мало России не кажется! Махнем? – Бутылка из-под коньяка была уже плотно набита окурками и видимость в купе приближалась к нулю. Официант внес очередную партию провизии: еще шипящий свиной шашлычок с розовой корочкой, бутерброды с черной икрой, каперсы. – Хорошо сидим, – пробасил Касьянов, задумчиво глядя в темноту за окном, и от трескучего баса зазвенели опустевшие стаканы. – Иногда хочется бросить все к чертовой матери!.. Сидеть, ехать в поезде куда-нибудь – лишь бы ехать… – Может, споем, Миша? – предложил я. – У тебя, я чувствую, чудесный волжский бас. – Споем. Но позже. – Михал Михалыч! – совершил очередную попытку проскочить Лева, но Касьянов лишь зычно икнул, а я, в свою очередь, хотя меня никто не домогался, вежливо, но настойчиво попросил не мешать людям отдыхать по-человечески; Лева, выходя, окутал всего меня с ног до головы атмосферой дружелюбия. – Свободный народ – журналисты, – одобрил мой поступок Касьянов и ответил кому-то по мобильнику, что находится на переговорах. – Не нам, чиновникам, чета. Окрыленный, я стал пытать финансиста по поводу демократизации, ваучеризации, приватизации, инфляции, девальвации, реструктуризации и прочего наболевшего. Он многозначительно отшучивался, пытаясь перевести беседу на анекдоты, путешествия, вино, девочек, будто нашего брата, журналиста, ничто другое и заботить не может. Туманно обещал помочь в случае чего, хотя в России ничего не случится, ибо все уже случилось. Но я с навязчивостью старой девы возвращался к обслуживанию внешнего долга, остаточному принципу финансирования и судьбам русской интеллигенции, к гласу коей не мешало бы чиновникам прислушаться, на презентации журнала, например. – Голыми танцевать не будете при луне? – осведомился вдруг Касьянов. – Лавэ много просить не будете? – Почему это мы должны просить лавэ и танцевать голыми? – возмутился я. – Для этого у нас существуют стриптизерши, то есть фотомодели. – Ничего хоть? – Во! – А что умеют? – Все! – Тогда обещаю быть на презентации. – Железно? – уточнил я. – Железобетонно!.. В купе вошли финские пограничники. Стали проверять паспорта. За их спинами маячил Левинсон, излучая нежность, целенаправленную мне под дых. Я злорадствовал, внутренне ликуя по поводу того, что наконец-то и наша взяла, теперь уж кашу маслом не испортишь, а чем дальше в лес, тем больше дров… Когда финны удалились, я предложил Касьянову спеть «нашу, студенческую», и фальшиво затянул «По диким степям Забайкалья». Он выслушал, но не поддержал. Поезд подходил к Выборгу. Попутчик мой сдул пылинку с предплечья. Вытащил расческу и, глядя на свое отражение в темном окне, стал выравнивать слегка сбившийся в процессе наших переговоров пробор. – Скажи, Миша, – риторически промолвил я, когда вновь под вагонами заскрежетало, застучали колеса на стыках. – Будет Россия? – Дрожащие огни печальных деревень, – задумчиво отвечал Касьянов, глядя в окно. – Умом Россию не понять, аршином… А ведь была держава. Государство. «Но и тогда, когда по всей планете, пройдет вражда племен… – Он разлил остатки, выпили. – Исчезнет ложь и грусть…» Как там дальше? – «Я буду воспевать всем существом в поэте шестую часть земли с названьем кратким – «Русь»! – Ты эмигрировать не думал? – поинтересовался Касьянов. – Думал. Чуть на француженке не женился, еще в СССР. Потом на немке чуть… Короче, не надумал. А ты? – Ну, жили бы, – он прикурил следующую сигарету от предыдущей, глубоко, вздыбив богатырскую грудь, затянулся, – в Финляндии или во Франции, считали б франки, кушали бы «Камамбер», пили «Божоле»… Тоска. – Да уж, – резюмировал я, запивая остывшим чаем. – Только у нас не соскучишься. Потом был наш паспортный контроль. Таможенники, потребовавшие от меня предъявить все, включая швы вывернутых карманов, несвежие носки в чемодане и ручную кладь, в которой заподозрили двойное дно и долго прощупывали сумку, то и дело с пристрастием интересуясь, не забыл ли я случайно что-либо или чего-нибудь указать в декларации, не завалялась ли в моей наволочке или под стелькой в полуботинке какая-то мелочь что ни на есть, не соблаговолю ли я поднять руки, повернуться, наклониться, расставить ноги?.. – Может, на безрыбье самому раком встать? – участливо предложил я. |
||||||
| Последнее обновление ( 16.11.2009 ) | ||||||
| < Пред. | След. > |
|---|