Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Армения. Воспоминания о будущем Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
03.11.2009
Оглавление
Армения. Воспоминания о будущем
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7

   Татевский монастырь был основан в IX  веке на месте известного в Армении святилища. Больше семисот селений принадлежало монастырю, он играл важную стратегическую роль. В его университете развивались все важнейшие науки, творили крупнейшие учёные, учился, а затем много лет преподавал выдающийся живописец и философ Григор Татеваци. В трудах философов Татева отмечается первичность бытия и вторичность сознания («Именно здесь, а не где-то там в Иерусалиме или в Германии зародился исторический материализм!» - уверил Геворг), исследуются проблемы случайности и необходимости, причинности и целесообразности…
   Храм Погоса и Петроса построен в конце IX века. Он во многом отличается от строившихся в Армении прежде купольных базилик – в западной части храма были устроены приделы, на углы стен которых опирается купол, восточные устои не слиты со стенами алтарной апсиды… Позже всё это развивалось в армянской архитектуре. Гладкие фасады храма украшены изображениями человеческих лиц, к которым обращены головы змей с высунутыми жалами – у армян змея почиталась как покровительница жилища. Были в храме чудесные фрески – сидящий на троне Христос в окружении трёх пророков и четырёх святителей, грандиозная композиция Страшного суда, сцены Рождества… Но фрески почти не сохранились.
   Сохранился, простояв без малого одиннадцать веков, монумент «Гавазан» - качающийся восьмигранный столб высотой восемь метров, с великолепным хачкаром наверху.
 - Все землетрясения выдержало это чудо Татева, - говорит Вазген. – И храм спасло от разрушения. В X веке сюда ворвались арабы, крушили всё и вся, насиловали, убивали, жгли, но, увидев это чудо, поражены были!.. Я прямо вижу, как воины, забыв обо всём, окружили столб и толкают со всех сторон, кричат, визжат от восторга, а он раскачивается, но не падает, возвращается в исходное положение. Как ваш Ванька-встанька.
 - Как ваша Армения, - говорю я и заслуживаю рукопожатие Вазгена.
 - Да, - говорит Геворг. – Как Армения.
 «…Прикончить одним ударом топора или кинжала, - вспомнился мне рассказ Марии Иакимовны, точнее, её пересказ древней книги, - было бы слишком большим благом для гяуров. Быстрая смерть считалась милостью. Если у женщины на руках был ребёнок, то его поднимали на кол или на кинжал на глазах у матери, а затем насиловали женщину и отрезали ей голову. С женихом и невестой поступали так: на глазах у связанного жениха все желающие насиловали невесту, затем у жениха отрезали половой член и впихивали в рот невесте, после чего обоих связывали вместе – губы к губам – и бросали, чтобы они погибли в мучениях, - это казалось забавным. Беременным вспарывали живот и насаживали плод на кинжал или, свалив женщину на землю, плясали у неё на животе, выдавливая плод. Была «сельская игра»: армян-подростков закапывали так, чтобы из земли торчали только головы, и под неописуемый восторг односельчан косцы косили их косами. Турецкие крестьяне вообще любили развлечения. Взрослых армян убивали, а 7-10 летних мальчиков оставляли себе для сексуальных удовольствий. Но через несколько дней каждый крестьянин должен был привести своего мальчика на площадь. Собиралось всё село. Играли музыканты, били барабаны, крестьяне танцевали с кинжалами, веселились и женщины. На  возвышении располагался главный мясник. По одному «хозяева» подводили к нему своих мальчиков, тот опрокидывал их спиной к себе на колени, и, зажав нос и подняв подбородок одной рукой, другой перерезал горло…»
 …Побродив по монастырским стенам и башням, мы садимся с рабочими в тени храма на камни и осколки с орнаментом. Крановщик недовольно что-то сверху кричит, но его зовут обедать. Жара. По испачканным известью лицам струится пот. Усталые, увитые узловатыми вздувшимися венами, с известняковыми полумесяцами под ногтями руки неподвижны – отдыхают. Их двенадцать человек, рабочих, восстанавливающих монастырь, и все – из села Татев.
 - Как двенадцать апостолов, - говорю я, но меня не понимают.
 - Приехали вначале ереванцы, - рассказывает Мурат Арутюнян. – Высококвалифицированные каменщики, ничего не скажу. Но у нас свой камень, местный базальт. Он очень твёрдый, потому и рисунок держит века. А они к нему не привыкли. Взяли камень похуже, но с которым работать легче. Дело это? Восстановили надвратную церковь Аствацацин, но не из того камня, да и купол на целых полтора метра ниже сделали! А гонору было! Кунэм!.. Пытались доказать, что это мы ничего не смыслим и не можем, а они – ереванцы, на втором месте в мире мастера по камню!
 - На первом, - уточняю, - в Сан-Франциско?
 - Не знаю уж. Может, в Иордании, которые ещё много веков назад Петру в скале высекли. Тоже, кстати, армяне.
 - Доказали?
 - Кунэм ворот! Ни хрена они не доказали! И, получив деньги, уехали. Нам теперь придётся перестраивать, ничего не поделаешь. Зато теперь в бригаде все свои, чужих нет. Не для отчёта, не для какого-то там дяди в управлении или министерстве и даже не для денег…
 - Все сплошь бессребреники? – усомнился я.
 - По армянским меркам – так. Для себя делаем.
 - Монастырь?
 - Монастырь, - ответил Мурат. – Здесь будет музей Зангезура, целый музейный комплекс.
 - У меня пятеро детей, - говорит мастер Амаяк Микаелян, потомственный каменщик, седовласый седобородый человек с библейски скорбными глазами. – Пройдёт много лет и внуки спросят у родителей: а чем дед занимался? Сыновьям моим не нужно будет много говорить. Приведут сюда и покажут. Вон оттуда, снизу, с дороги. Вот чем ваш дед занимался. А до него руины были.
 - И внукам будет прятно, - согласился я.
 - Что может быть важнее этого в жизни?
   Мы садимся за длинный стол. На столе лаваш, сыр, помидоры, зелень, мацони. То же самое, думаю я, чем поддерживали силы строители Татева одиннадцать веков назад. Также неторопливо, обстоятельно заворачивали они в лаваш сыр и зелень, и также вкусно, благодарно принимали посланную Богом, заработанную руками пищу. Те строили, эти восстанавливают, точнее, заново строят. Жизнь продолжается.
   После обеда мастер Амаяк Микаелян берёт инструменты и возвращается к камню, на котором с утра начал выбивать рисунок. У других мастеров и по реставрационному плану на такой сложный, тонкий, кудрявый рисунок уходит месяц, а то и больше. У Микаеляна из Татева – три дня, от восхода до заката.
 - Можно я посмотрю на вашу работу? – спрашиваю.
 - Вообще-то я этого не люблю, - мрачно отвечает мастер. – Но вы там в Москве всё равно ничего в камне не понимаете.
   Он работает. Угрюмо. Сосредоточенно. С выражением тёмного лика под стать камню. Я смотрю. Вокруг стены монастыря, белёсые от солнца, надвратная церковь, храм Погоса и Петроса, пока без купола – и они тоже смотрят на работу мастера. Придирчиво. Они ждут. Но мастер не торопится. Он работает, забыв, кажется, обо всём. И даже о внуках своих, которые приедут сюда через много лет и увидят, - он не думает в эти мгновенья. Составляющие вечность. Он работает. Творит, по миллиметру отсекая всё лишнее. Не для того, чтобы вспомнили. А потому что иначе не умеет. И пока он творит, он равен Богу, как равен тот, построивший мост, построивший Гехард… Мастер знает это, но никогда не признается себе в этом, потому что в одночасье перестанет быть Мастером. Он работает. А мы с Геворгом сидим. И нам становится стыдно.
 - Чем помочь вам?
 - Вон тот камушек не принесёте?
   Сняв рубахи, мы тащим валун, потом другой, потом помогаем Мурату, другим рабочим… И так проходит день. Один из самых счастливых в моей жизни. Потому как чувствую себя причащённым. Хоть и ломит от усталости спину.
   Вечером беседую с Амираном Бадишяном, главным архитектором проекта реставрации.
 - Я счастлив, что попал сюда по распределению после архитектурного института. Многие ребята с нашего курса восстанавливают памятники. У нас в Армении около 30 тысяч памятников и из них больше 500 всесоюзного значения. Представляешь, сколько работы?
 - Ну а строить новое, стать Трдатом, создавшим Айя-Софию, или Растрелли, Корбюзье, Нимейером не мечтал в институте?
 - Кто ж не мечтал! Но нельзя строить новое, равнодушно взирая на то, как старое гибнет. Нельзя строить новое, не причастившись своими руками и своей головой к вековой мудрости зодчих. Иначе это новое в процессе строительства уже станет безнадёжно старым. Тому слишком много примеров. Из ничего ничего и получается. Я так думаю. Работы на Татевском монастыре будут закончены года через три-четыре. Надо построить купол храма Погоса и Петроса.

Последнее обновление ( 14.12.2009 )
 
< Пред.
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков