| Армения. Воспоминания о будущем |
|
|
|
| 03.11.2009 | |||||||||
Страница 4 из 7 Я вспомнил слова влюблённого в Армению Андрея Белого, когда мы стояли под сводами вырубленного в огромной скале храма, храма, единственного, неповторимого… да это всё слова. Надо быть там. И мы были. Стояли молча. В углу молилась старуха. Группа туристов вышла, и стало тихо. Ничего подобного я в жизни не видел. Не бывал в храмах, где столь неуместны слова, где столь глубоко погружаешься на глубину мудрости «слово изреченное есть ложь», как в Гехарде. Вошла другая группа туристов, экскурсовод, пожилая женщина, с сильным и обаятельным, музыкальным армянским акцентом стала рассказывать по-русски: - Гехард – в переводе «копьё». Древняя легенда гласит, что здесь хранится священная реликвия – копьё, которое раньше хранилось в Эчмиадзинском монастыре. В VIII веке во время арабских завоеваний реликвию перенесли в монастырь Айриванк – убежище, затерянное в горах. С тех пор Айриванк, «пещерный монастырь», стал называться Гехардаванком. Время основания монастыря точно не установлено. С древнейших времён в одной из пещер этого ущелья бьёт родник ключевой воды. Язычники считали ключ священным, ему поклонялись и после утверждения в Армении христианства. Наиболее точные сведения о монастыре сообщает историк-католикос Ованес Драсханакертцы, скрывавшийся здесь в девятом веке от преследований арабского халифа. Арабский полк напал на монастырь, истребил монахов, разграбил имущество, разрушил и сжёг сооружения монастыря… Но ни завоеватели, ни стихийные бедствия, например, сильнейшие землетрясения, не могли остановить развернувшийся процесс бурного роста армянской государственности и национальной культуры. Главное сооружение Гехарда – церковь Катогике построена в 1215 году. Пещерные сооружения композиционно связаны с храмом. В скале с северной стороны на разных уровнях высечены две небольшие церкви с притвором, а выше них – большая усыпальница. До сих пор непонятно – хотя летаем на Луну, собираемся на Марс и в одночасье можем уничтожить всё созданное человечеством на Земле за тысячелетия – как технически был осуществлён этот сложнейший архитектурный комплекс, как производили подземную разбивку, которая должна была в строгой последовательности направлять инструмент мастера. Малейшее лишнее или неосторожное движение руки – и на тщательно обработанной поверхности архитектурной детали или в узоре убранства мог появиться неизгладимый изъян, который в обычной наземной постройке можно устранить простой заменой камня. Все высеченные в скале помещения имеют в вершине центрального свода световое отверстие, откуда, вероятно, и начинались работы. Надписи дают возможность составить представление о том, сколько времени требовалось на выполнение работ – не более двух лет на каждое скально-пещерное сооружение. В мире подобного не существует! Женщина рассказывала о том, как «выполнялись работы» - но, словно отношения к Гехарду слова её не имели. Восемь веков назад здесь происходило нечто такое – в результате чего возник Гехард, его храмы в скалах – чему в современном языке адекватного понятия просто нет. С этим надо смириться. И молчать. Вышла и эта группа. Лишь старуха осталась. И мы, молчащие. И вдруг дверь распахивается, врывается цапленогая, в мини-юбке, в больших дымчатых очках, с тяжело раскачивающимися серьгами экскурсоводша, а за ней приземистая вереница японцев – вспыхивают, рушатся вековые своды от фотовспышек, мечутся в апокалипсических судорогах тени по вековым стенам, бросается к выходу старуха, уверенная, очевидно, что дождалась-таки предсказанного конца света, - и тут же, в мгновенье ока погасли, сомкнулись своды, японцы уехали к следующему объекту, указанному в гиде. Но прежняя тишина не смыкалась. - Они уже в будущем веке живут, - угрюмо, обиженно, будто тишину Гехарда порвали или вовсе украли япошки, заметил Геворг и пошёл к выходу. – А может, так и надо? – сказал, когда мы вышли во двор и сели на скамейку. – Может, всё остальное – просто лирика?.. Мы философствовали, по очереди прикладываясь к бутылке чачи из портфеля, пока внизу на стоянке не остановился серебристый «Мерседес-500» и не вышли двое не по-нашему одетых и несуетливых, но похожих на армян мужчин и высокая седая женщина с чёрным бантом в густых волосах, в длинном, до щиколоток, платье, вся в драгоценностях – вовсе уж заграничного облика. Они вошли в храм и мы чуть погодя вошли, чтобы затем уже оставить Гехард. На том месте, где недавно молилась старушка, стоял на коленях иностранец, эмигрант или сын эмигрантов, и он молился, а спутники его с нездешним благоговением на просветляющихся лицах бродили под сводами. Я вспомнил рассказ ленинаканца Роберта Эммияна, рекордсмена Европы по прыжкам в длину. На соревнованиях в Мельбурне он получил болезненную травму, никто ещё об этом не знал, ни товарищи по команде, ни тренер, и к нему подошла пожилая крючконосая женщина, спросила по-армянски: «Больно, сынок?» И сказала: «Цаваттанэм, сынок, - пусть твои боли перейдут на меня». И боль – чудо? – отступила. А потом, когда разговорились, когда женщина поведала Роберту о своей многотрудной и многострадальной жизни – семья, спасаясь от геноцида, скиталась по миру, пока не добралась до Австралии, о несбыточной мечте когда-нибудь, хоть перед смертью увидеть Масис, Севан, показать внукам, уже взрослым, имеющим своих детей, Гехард – Роберт ответил ей этим древним мудрым армянским «цаваттанэм»… И вспомнил старика-армянина со стамбульского Гран-Базара. С женой Еленой и её родителями, а тогда я являлся зятем народного артиста СССР Михаила Александровича Ульянова, мы совершали круиз по Средиземноморью. Долго бродили по легендарному базару, вспоминая, естественно, генерала Чарноту из бессмертной картины «Бег», осматривая товары, щупая, прикидывая, прицениваясь, примеряя, но почти ничего не покупая, потому что денег было совсем мало. У павильона с изделиями из кожи в нас, в Ульянова вцепился взглядом из-под седых бровей-мочалок старик и пошёл за нами следом. Мы свернули налево – старик за нами, направо – старик за нами. Остановились в обувном ряду – он встал неподалёку, обратившись в слух: судя по позе, был туговат на ухо. Глядя на Ульянова и будто не веря глазам своим и ушам с отвисшими мочками, густо поросшими седыми волосами. «Жюкав! – закричал вдруг. - Маршаль Жюкав!..» На глазах у изумлённой базарной публики подошёл чуть ли не строевым шагом, отдал честь, назвался кавалером Ордена Красной Звезды Иштояном Гамлетом Артуровичем. Русских слов старик помнил всего несколько, но почти всё, что хотел сказать, было понятно. Пошли к нему в палатку, где он работал с внучкой, носатой коротконогой девушкой с библейскими чёрными глазами. Иштоян сварил кофе, внучка собрала на столик угощения. На стене висела групповая фотография чемпиона СССР по футболу ереванской команды «Арарат», в центре – лучший бомбардир сезона Иштоян. Торговец объяснил, что чемпион СССР – его двоюродный племянник. Сам он не был дома с ноября 1941-го, когда из Андижана был отправлен в лыжный батальон (хотя на лыжах ни разу до этого не стоял) под Москву, обороной которой командовал Георгий Константинович Жуков. Получил ранение, контузию. Год провёл в госпиталях, а едва вернулся на фронт, попал в окружение и в плен. Прошёл четыре концлагеря, трижды бежал, а четвёртый раз – из лагеря советского. Скитался по Европе до начала 50-х, пока не разыскал дядю, и осел в Стамбуле. Женился. Кем только не работал! Турции благодарен всем сердцем, если бы не турки, может быть, и не жил бы уже: приютили, обогрели, дали возможность зарабатывать, худо-бедно кормить семью. А теперь вот он на Гран-Базаре подрабатывает к пенсии, внучка иногда помогает. Артиста, играющего в кино маршала Жукова, продолжал старик Иштоян, он сразу узнал, но не мог поверить. Какими же судьбами? Что, так просто выпустили мир посмотреть, притом всей семьёй?.. А на другой день, когда Ульянов у него купил-таки, поторговавшись, но не устояв перед напором кавалера Ордена Красной Звезды, кожаную куртку, выпив с нами ракии, провозгласив тост и ещё выпив, Гамлет Артурович плакал и всё твердил, с гордостью указывая на константинопольские храмы, построенные армянскими зодчими: «Я вернусь, я обязательно вернусь на родину, в Армению, где похоронены мои предки, десятки, если не сотни поколений! Я вернусь, клянусь мамой, которая полвека уже на том свете…» 3. Встретивший нас житель Зангезура, куда мы поспели аккурат к обеду, нанизывая на шампуры посыпанные солью, перчиком, мелко нарезанным репчатым лучком промаринованные куски молодого барашка и чередуя их с добрыми шматами курдючного сала, возразил Геворгу: - Вот ты, Геворг-джан, возмущаешься этими сынами Страны восходящего солнца, мол, так у них всё просто, щёлкнул – и готов Гехард, и дальше поехали. Но хоть так пусть, я считаю. Ведь кто-то увидит эти слайды, а вдруг, да и отзовётся чьё-то сердце. Гехард сам выберет тех, кто его достоин. Не согласны? – обратил Вазген свой строгий взор из-под нависших черно-бурых бровей на меня. – Вот пещеры, в которых ещё недавно, четверть века назад жили люди… |
|||||||||
| Последнее обновление ( 14.12.2009 ) | |||||||||
| < Пред. |
|---|