| Армения. Воспоминания о будущем |
|
|
|
| 03.11.2009 | |||||||||
Страница 3 из 7 Могут быть очень ласковыми. Так хорошо умеют сказать: например, «хогус ктор» – это в переводе «часть моей души». Или «сирелис», как меня один нежный мальчик называл, сын очень большого человека, то есть «любимая», «ворэт кунэм, сирелис», - обращался он ко мне с безобидной, в общем-то, просьбой. Или ещё вот это мне нравится: «кьяанкес» - «жизнь моя»… А главное – не жлобы, не жмоты, хотя, конечно, тоже попадаются такие… за лишний червонец удавится!» - «Так вы сюда на заработки пожаловали?» - «А ты знаешь, какая у учителей зарплата, милый?! Упрекать учительниц в безнравственности – это верх безнравственности и цинизма!» - «Да помилуй бог упрекать женщину!» - «В общем, приятное с полезным сочетаем, - улыбнулась Мария, голубоглазая широкобёдрая преподавательница словесности, глядя мне в глаза. – Мы до утра будем разговоры разговаривать?..»Позже, когда курили, глядя в потолок, я спросил, какими судьбами, и она рассказала, что первым мужчиной в её жизни был дядя Андроник, с которым папа служил в армии, лысый и весь волосатый, даже майка на спине топорщилась от волос. И потом умолял никому про это не говорить, даже слёзы лил по утраченной ею девственности. Говорил, что жена умерла, но выяснилось, что не умерла, а ушла к другому, его начальнику, но для него всё равно, что умерла. И болел он, и друг его предал, и маму он недавно похоронил… Так его жалко стало, что когда приехал к ним в гости в следующий раз, Маша сама к нему ночью пробралась, чтобы утешить. И он опять плакал. Рассказывал про вечные страдания армянского народа, пересказывал страшную книгу о геноциде… Несколько эпизодов той книги Мария мне пересказала – эпизодов настолько жутких, что мне показалось, будто и на моей спине волосы встают дыбом. Прошли годы. Мария повзрослела, окончила институт, вышла замуж, развелась, снова вышла замуж за латышского инженера, доброго, скромного и любящего её человека… И вдруг что-то в ней заговорило, будто проснулось – потянуло в Армению. Съездила в отпуск к дяде Андронику - раз, другой, он познакомил со своими друзьями… С тех пор она часто приезжает в Ереван, встречается с мужчинами. Пользуется у них успехом. Среди её «поклонников и близких друзей» есть даже секретарь обкома партии. И высокопоставленный священнослужитель. «Плачут у меня на груди. Утешаю их». - «А азербайджанцы были?» - поинтересовался я. «Был один, Тофик, не номинальный, но фактический хозяин нашего городского рынка. Ничего мужик. Тот не плакал. Разве только однажды – когда грузин-карманник, как потом выяснилось, вытащил у него целлофановый пакет с дневной выручкой. А армяне плачут: вспоминают что-то своё – плачут, музыку слушают – плачут… Душевный, что ни говори, народ. И к русским испокон веков хорошо относятся, особенно за то, что от резни спасли. «Ты для меня, - говорит секретарь, - олицетворение самой России!» И ну плакать! По-настоящему, сиськи впору полотенцем вытирать! А ты знаешь, кстати, что слово «сиська» - армянское, учёные доказали. Есть название Сис, то есть малый, Арарат – и это от русского «сись», «женская грудь». Поскольку в XV веке армяне и русские говорили на одном, якобы, языке, санскритском, термин «сис» является общим, термин «сис» в дальнейшем принял в армянском форму «циц», «грудь», а Малый Арарат действительно имеет форму идеального конуса, похожего на женскую грудь. «Вот это да!» - искренне восхитился я неожиданному лингвистическому открытию. …В окрестностях Ехегнадзора мы провели день, повидали Нораванк – Красный храм, Гладзор, посетили средневековые ванны на горячих источниках и искупались в них, чувствуя себя какими-то древними римлянами времён упадка и развала империи, посетовали на то, что ванны разваливаются, нет никому дела до этих источников, а можно было бы создать здесь лечебный курорт не хуже пресловутых Карловых Вар и Баден-Бадена, - и на следующее утро выехали в Зангезур. Геворг и местные его друзья рассказали, какие немыслимые пробки были на дорогах во время недавнего празднования 700-летия Гладзорского университета – сотни тысяч человек съехались со всего СССР, со всего мира. - Это был национальный праздник! Гладзор был культурным и научным центром всего Сюника, его называли вторыми Афинами! Здесь преподавали величайшие философы, риторы, историки, архитекторы, мастера резьбы по камню, математики! Например, всемирно известные Ованес Воротнеци, Степанос Орбелян, Момик!.. Ты наверняка слышал эти прославленные в веках имена?! - Кто же их не слышал! – кивал я с энтузиазмом. - Былого не вернёшь, но необходимо нам раскапывать свои корни, порубленные, оставшиеся глубоко в земле. Ты читал нашего писателя Гранта Игнатьевича Матевосяна? «Человек и животное отличаются друг от друга памятью, между человеком и скотиной стоит память, знаешь – нет? Память в тебе, значит, горишь ты, человек со своими счетами, со своим беспокойством, а нет в тебе памяти, - вот в поле корова пасётся, она беспамятная…» - Красиво, конечно. Но кто об этом только не писал? А толку?.. Вечером в ехегнадзорской гостинице мы с Геворгом отменно закусывали и выпивали, хорошо шёл коньячок. Он рассказывал мне о своих предках. Прадеда зарезали в 915-м, деда в 38-м расстреляли, другого деда после войны посадили, потому что был в окружении и в плену, дядю уже в наше время посади… - Тоже оказался в плену? – удивился я. - Предрассудков, - отвечал Геворг. – Цеховик у меня дядя. Представитель, один из ярких, так называемой теневой экономики. - Джинсы шил? - И джинсы тоже – от «Wrangler'а» под микроскопом шов не отличишь. Да лучше, клянусь! А дублёнки – загляденье! Даже из Болгарии к нему на стажировку приезжали! - Тоже цеховики? - Там легче с этим делом… А вообще, в Армении, как, впрочем, и у вас в России, и везде, - говорил мне Геворг, щедро подливая и подкладывая на тарелку долму, - прежде всего погибали те, кто думал не так, как нужно было, чтобы сохранить жизнь. И в глубокой древности, когда ещё ничего не было, и потом, и во времена геноцида, и в сталинские годы, когда сносились храмы, и никто не обращал внимания на слёзы Хосровадухт, хотя, конечно, и тогда она была и молила о пощаде, сносились головы, а бежать было невозможно. И вот теперь лишь второе поколение армян живёт спокойно более-менее, если можно так сказать – дядя не сказал бы. Но кто знает, что ждёт нас, быть может, даже в ближайшем будущем? В том краю, к которому мы приближаемся, в Нагорном Карабахе, исконно армянском… Ладно, поживём - увидим… Но я верю, я вижу, как армянская нация, не просто, а в высоком понимании, возрождается. Воскресает, если хочешь. Взять памятники наши – разговаривал с реставраторами, да с простыми рабочими в Нораванке? Понял, что не из-за денег они восстанавливают монастырь, построенный великим Момиком?.. …Мы едем в Зангезур. В Ереване приятели советовали лететь туда самолётом, сорок минут – и на месте. Но Геворг сказал, что он мне не враг, а друг, и не имеет права лишать возможности увидеть то, чего нигде больше не увидишь. И я понимаю смысл его слов. Природа Армении говорит об Армении гораздо больше, чем города и сёла. Не уму, не чувствам, которые доверчивы и порой наивны, не силам, - но душе. Ведь душа, размышляю, оглядывая окрестности, это прежде всего страдания, а много ли сыщется земель, вынесших большие страдания, со столь космической щедростью политых кровью, как армянская земля, каменистая, обнажённая, незаживающая? Мне приходилось ездить по армянским дорогам на военных грузовиках, на легковых машинах, на телегах, на танках, боевых машинах пехоты, бронетранспортёрах, и я с армии ещё помню это чувство, когда смотришь, смотришь на бесконечные камни, на молчащие горы и холмы, и всё прежнее твоё и будущее постепенно отступает, ты остаёшься один на один с Арменией. И тревога, едва ли не отчаяние овладевает, понимаешь – никогда и себе не объяснить и уж тем паче не передать то настоящее, вечное, что подплывает, точно Ноев ковчег, причаливает, заполоняет все клеточки, не оставляя места привычному, суетному, и тут вдруг въезжаешь в ущелье, лишь полоска голубого неба над тобой, и начинает возносить тебя музыка, неземная, но скалами рождённая, этим величайшим органом планеты Земля, и когда чувствуешь, что близок предел, ещё чуть-чуть – и душа не выдержит, оставит тебя или расколется, - обрыв, как в симфонии, и снова пустыня, холмы, валуны, камни… А храмы Армении, даже руины – как суть не спор и соревнование с природой, но продолжение и одухотворение природы. «Впаяна древности в почву; и камни природные – передряхлели скульптуру; и статуи, треснувши, в землю уйдя, поднимают кусты; не поймёшь, что ты видишь: природу ль, культуру ль? Вдали голо-розовый, жёлто белёсый и гранный хребтик сквозным колоритом приподнят над Гегаркуником, Севан отделяющим; почвы там храмами выперты, храмы – куски цельных скал». |
|||||||||
| Последнее обновление ( 14.12.2009 ) | |||||||||
| < Пред. |
|---|