5

Месяца за два до Олимпийских игр, поздно вечером заваливается Илья, необычайно возбужденный, с лихорадочно блестящими глазами. Но вином не пахло от него. «Она мне изменяет, я уверен». – «Видел сам?» – «Не видел – чувствую. Уверен». – «Ты под допингом?» – «С чего ты взял? Я эти шутки не люблю. Она мне изменяет, понимаешь? Спит с другим. В одной кровати. Я убью». – «Кого?» – «Не знаю еще. Но убью. Размажу по стене кремлевской». – «Почему кремлевской?» – «Все равно какой. Размажу». – «Что с тобой, Илюха? В клинику устроить? У меня профессор есть знакомый». – «Да пошел ты со своим профессором! Ложись в психушку сам. А я его размажу!» Он еще пробушевал, потом затих, обмяк весь. Мы сидели молча, слушая, как тикают часы. «Поехали к Тамарке?» – предложил я. – «К той, которая без комплексов? Валютной?..» – «Да, поехали, она все время спрашивает, как Илюша поживает?» – «Нет». – «Поехали, я говорю. Лечиться тебе надо. Срочно».
У Тамары были гости, но, увидев нас, она их быстренько спровадила. Подкрасилась, надела супер-мини-юбку, распустила волосы. Она была донельзя сексапильной. Выпили с Ильей на брудершафт, она измазала его помадой. Друг мой сразу опьянел. Она включила музыку и танцевала на ковре, поглядывая на Илью и приговаривая: «Надо же, какой большой, огромный, просто великан». Я вышел, чтобы не мешать, уснул на кухонном диванчике. Тамара разбудила меня в пять утра. «Иди». – «Куда?» – не понял я. «К нему. Он плачет». – «Что стряслось? Обидела? А вместе-то вы побывали?» – «С кем? Он от своей жены-мегеры на секунду отойти не может. Даже в мыслях. Все о ней, о ней… Она его замучила своей обширной эрудицией. И как он борется, не представляю – в комплексах от головы до ног. Хотела я придать ему в себе уверенности хоть чуть-чуть, старалась, дура, как ни с кем, а он заплакал у меня на животе, словно невинное дитя. Мне и самой хотелось плакать. И зачем ты притащил его?»
Илья, в одних трусах, сидел, как некогда в милиции, сжав голову руками, в полумраке и раскачивался. Я сел рядом. «Не могу я, – прохрипел он то ли мне, то ли Тамаре. – Не могу. Мне жить не хочется. Все ясно раньше было. Вот ковер, противник, или ты его сломаешь, или он тебя. Теперь сомнения по темечку долбят: сломаешь – ну и что? Кому теплей от этого? И что вообще изменится? Ради чего все? Смысл какой? Во всем живом ведь должен быть какой-то смысл. А впереди Олимпиада. Если золото я не беру… «Ты должен, должен олимпийским чемпионом стать, я всем ради тебя пожертвовала!» – «Да не бойся ты ее!» – «Что? Я боюсь? Максим! Я в жизни ни фига не сделал, только мускулы накачивал. И на лопатки клал. А это может и животное. Ты в зоопарке был? Гориллу видел?..»
Я смотрел по телевизору финал. В полуфинале Муромцев был дважды на ковре, «поплыл», но вырвал-таки у Хаджимурадова победу по очкам. Финал он выиграл у Фридриха Майнштейна (ФРГ) броском прогибом. Если в самбо и дзюдо десятки, сотни, тысячи приемов, то в классической борьбе их дюжина, не больше, лишь до пояса, руками, без ножных подсечек и захватов. И поэтому рассчитывать приходится на силу. Телеоператор крупным планом показал лицо Ильи в момент броска – я испугался, потому что никогда подобного не видел, я решил, что все, конец. Но друг мой встал, помог и немцу встать. Пожали руки, обнялись. Медали, гимн, цветы. И вдруг за два дня до закрытия Олимпиады – «экспертиза обнаружила в крови у русского богатыря стероидные анаболики!»
Звонил Илье – не брали трубку. Приезжал – не открывали. Ни Самсоныч, ни другие ничего не знали. Говорили, будто он уехал из Москвы. Я написал в Елабугу – ответа не дождался. Что мне было делать? Горько, стыдно вспоминать, но опостылело, я плюнул – и своих проблем хватало.
И увиделись мы года через два в Центральных банях. Он был пьян. Рассказывал каким-то странным темным волосатым людям в простынях, как побеждал в Мадриде и Чикаго, Токио и Будапеште, а ему из-под полы все подливали, и он пил и пил, на спор, что выпьет все. «А четверть можешь?» – «Это сколько?» – «Пять бутылок». – «А закуска будет? И за сколько времени?» Я подошел. Он долго пьяно на меня глазел, не узнавая, щурился, икал. «А-а… – проревел. – Корреспондент. Здорово. Ты куда пропал-то? А? Побрезговал? Давай поспорим на червонец – высосу пузырь без рук…»