| Он вернулся |
|
|
|
| 03.11.2009 | ||||||||
Страница 2 из 6 – Болит? – прошептал я, и он тут же открыл глаза. – Рука. Фантомная боль. Давно ее не было. – Как тебя? – Интересно? – Не хочешь, не рассказывай. – Из «сварки». – Что это? – Крупнокалиберный пулемет. – Что, и сразу… – Нет. Это уже в госпитале в Ленинграде. – Долго ты там лежал? – Два месяца. – Написал бы – я б приехал. – Зачем? – Ну… – Зачем это нужно? – Что? – не понял я. – Да все! – вскрикнул он. – Отъеб… вы от меня все! Вот на хрена, спрашивается, ты приехал? Не нужна мне ваша жалость, понял! Ничего мне от вас не надо, пошли вы со своими протезами!.. – Успокойся. С какими протезами? Отвернувшись, Миша долго молчал. Потом сказал: – Сосед обещает протез фирменный устроить. А мне в Ленинграде ясно сказано: «Ампутационная культя практически непротезируемая». – И ничего нельзя сделать? Он вышел из машины, сел у воды. – Давай мидий на завтрак поджарим, – сказал я. – Как хочешь. – Я быстро наберу, ты посиди. – Я помогу. Метрах в двухстах от нас торчали из моря ржавые сваи – останки недостроенного причала. Я нырял, отрывал мидий, крупных, иссиня-черных, облепивших под водой сваи, и передавал их Мише. Потом мы нашли на свалке лист железа, как следует вычислили его песком. Развели между камнями костер, положили железо на камни и высыпали мидий. Через полчаса они были готовы. – Эдик, – сказал Миша, – мне там снилось, что мы с тобой мидий едим. – На вот тебе самую большую и жирную. Сейчас я ее открою. – Не надо, Эдем, – сказал он. – Что? – Не надо мне самой большой и жирной мидии. И открывать не надо. Я сам. – Сам так сам, – сказал я. – Жаль, уксуса нет. Летом он у меня всегда в багажнике. Солнце поднялось уже высоко и грело по-летнему, когда мы раздобыли в поселке бензин и поехали обратно к Мысу. Море было ярко-синим, а небо – голубым. Сверкали на солнце кипенно-белые, розоватые, серебристые крылья чаек. Высились платаны и темные кипарисы вдоль дороги. – Красиво, – сказал Миша. – Да. Очень. Не рисовал там? – Какой! Вначале чуток, в учебке еще… Все думал – вот вернусь… Я скучал там по морю. – Ни разу порыбачить не удалось? – Карпов ловили в озере. На макуху. – На что? – Подсолнечный жмых. У нас так не ловят, Володька Шматов научил. И крабов ловили корзинами, майками, руками. – Крабов – это не хило, – сказал я. – Они там пресные. Маленькие. Но ничего, есть можно. Однажды с Витей Левшой наловили… – И что? – Да так, – помолчав, сказал Миша. И долго потом молчал. – Знаешь, Эдик, – он открыл окно, высунул голову, и ветер вздыбил белобрысый ежик волос. – А я все ж таки везучий. У нас каждый третий погиб. В батальоне спецназа. А я жив. Я вернулся. – Это же здорово! – вскрикнул я. – Здорово. Смотри, лодки. – Слушай, – сказал я. – Пошли завтра на рыбалку. В море. А? – Твоя «Жучка» все еще самая быстрая на побережье? – Кто ж ее сделает-то, мою «Жучку»? – я подмигнул. – Как и твоего «Чарли». – Лицо Миши было неподвижным, точно одеревеневшим. – Ну, так идем завтра? – Пораньше заходи за мной, – сказал он. – В крайнее справа окно постучи. – Да, я помню. – Хотя нет, не надо. Я на причал приду. – Мне спиннинг американский подарили. – У меня свой есть. Кто подарил-то? – Отдыхала тут одна. Кликуха у нее Ева Браун. Жена дипломата. В ФРГ жили. – Все обслуживаешь? – Э, слушай, мужа в ООН срочно вызвали, женщина в тоске и печали осталась и в полном одиночестве. – Развеял тоску? – Не знаю. Сказала, что имя свое я оправдал, в раю она побывала и что отдыхать только у нас на Мысе будет. Может, девчонок завтра возьмем? Как в тот раз, помнишь, перед самой твоей армией. Мэрлин с Брижит. Или других. Хочешь, я сделаю? Он посмотрел на меня, и захотелось исчезнуть и больше на глаза ему не попадаться. *** Утром на причал он не пришел. Подождав до девяти, я поехал к нему домой. Он лежал одетый на кровати, закинув руку за голову, и глядел в потолок. |
||||||||
| Последнее обновление ( 15.11.2009 ) | ||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|