ОН ВЕРНУЛСЯ

– Дней десять, как вернулся, – сказали в «Золотом руне». – В медалях весь.
Я сел в машину и поехал к нему домой, но Стэлла, его мама, посмотрела на меня как-то странно и сказала:
– Его нету, Эдем.
– Но он вернулся?
– Да. Вернулся.
– А чего такая невеселая, Стэлл? На мотоцикле он уехал?
– Нет. Мотоцикл разобранный в гараже стоит.
– Десять дней дома уже и до сих пор свой «Дуглас» не собрал? Не узнаю Мишку.
В кегельбане я встретил Надежду с подругами.
– Ко мне он не заходил.
– А к Мэрлин?
– Это у нее спроси.
Я поехал к гречанкам-близнецам, но ни Мэрлин, ни Брижит ничего не знали о Мишке.
– Хитяев мне вообще не писал, – сказала Брижит. – Если вернулся, у ребят торчит на «профилактике». Или на кортах. Где ему еще быть? Знаешь, кому он писал? Белоусовой. Официантке из «Грибков». Он с ней после Ленки ходил, перед самой армией. Хитяеву, если увидишь, привет передавай пламенный. От сестер.
Лиду Белоусову я отыскал в поселке.
– А может, его с кем-то спутали? Сейчас многие возвращаются.
– Может, – сказал я. – Мама родная спутала.
На «профилактике», как у нас называют станцию техобслуживания, Мишки тоже не было. И на кортах.
Я сел в тени перекурить и вспомнил, как он играл с международным мастером из Москвы. Мячику теннисному негде было упасть: мальчишки, да и не только мальчишки, сидели и висели на ветвях платанов, растущих вокруг кортов, на трехметровой ограде и на крыше раздевалки. Мы все, естественно, болели за Мишку, но он сперва проигрывал мастеру, одетому во все фирменное и с самой что ни на есть фирменной ракеткой. Мы орали, свистели, кто-то сбегал за барабаном, появилась откуда-то и труба, и палили из пугачей, – короче, как в Италии или в Бразилии на футбольном матче. На пляжах почти никого не осталось, все пришли смотреть. Жара была за тридцать, на солнце все пятьдесят. Майка международного мастера почернела от пота, модная лента с головы слетела и больше он ее не завязывал, потому что было не до того. «Это тебе не на Уимблдоне!» – орали мы, и девчонки скандировали: «Ми-ша! Ми-ша!» Перелом наступил под вечер, когда тени от игроков стали длинными. И в конце концов Мишка выиграл. Мы его качали, потом поехали на двадцати машинах, включив «матюгальники», у кого они были, сигналили вовсю, к морю и от радости забросили Мишку чуть ли не к буйкам. Поздно вечером в честь победы залудили грандиозный шашлык, Миша восседал между лучшими нашими девочками – дочками Нептуна, чувствуя себя королем, а они ему подносили и целовали его, и международный мастер его целовал, говорил, что против Мишки ни Коннорс не устоит, ни Макинрой, а потом подарил ему свою ракетку и «адидасы» подарил бы, если б они подошли Мишке по размеру.
Оставив «Чарли» на стоянке, я пошел по пляжам. Загорали, но мало кто уже купался. До прошлого понедельника вода была теплая, почти как летом, но шторм взболтал море, словно в миксере, выворотив со дна вместе с холодной водой всякую гадость. Теперь уж до весны. Однажды, правда, и на Новый год мы искупались. Мишка поспорил тогда, что сделает на самом верху второго причала, на подъемнике для лодок, стойку на руках, три минуты простоит и прыгнет в воду, крутанув сальто. Выиграл. Он всегда выигрывал, потому что проигрывать не умел. Бывают такие твердые парни.
Никитич, сторож на старом причале, бывший танкист, тоже Мишку не видел. Я вернулся к корпусам.
– Приветик! – хлопнула меня сзади Наташка, когда я сидел в «холодильнике» и пил кофе.
– Привет. Кофе тебе двойной?
– Не, спасибо. От него давление. Это правда, что Мишенька Хитяев вернулся из армии?
– Говорят.
– Наконец-то! А то я совсем без него танго разучилась танцевать. Он где?
– В том-то и дело, что не знаю.
– Ладно, я пойду. Передай, что вечером я его в «Золотом руне» буду ждать. У него волосы-то хоть немножко отросли, не знаешь? А может быть, он на озере?
– Поднимусь сейчас.
Через час я был на озере в горах, объехал его вокруг, покричал, но мне ответило лишь эхо. Стал медленно спускаться, то и дело останавливаясь и выходя к реке.
На Мише была синяя джинсовая куртка и красная рубаха – иначе бы я не заметил его за кустами. Он сидел на валуне, нависшем над водой, и смотрел вниз. Я хотел окликнуть, но что-то непривычное в нем меня остановило. Правый рукав его куртки был пуст.
Прошло много времени, а я все не решался подойти к Мише. Стало темнеть.
– Ты до утра там сидеть будешь? – сказал он вдруг тихо, но я расслышал и не понял, сам с собой он или относится это ко мне. – Эдик?
Он повернулся. Лицо у него было темным.
– Привет, – сказал он таким голосом, что я не решился его обнять.
– Здорово, Миша! Ты… ты вернулся?
– Как видишь.
– И… давно приехал-то?
– Неделю назад.
– Что ж ко мне-то не зашел?
Миша не ответил.
– Ну что, поехали куда-нибудь, а?
– Куда?
– Поехали к родителям моим. Сухенького примем этого урожая.
– Нет. Спасибо.
– Ну а… ты домой сейчас?
– Не знаю.
– Наташку видел в «холодильнике».
Я хотел сказать, что она ждет его в «Золотом руне», но не сказал.
– Брижит с Мэрлин тебе привет просили передать.
– Спасибо, – сказал Миша. – Ты извини, Эдем, но я хочу побыть один.
– Ладно, – сказал я и пошел к машине.
– Подожди, Эдик, – окликнул Миша, когда я уже открыл дверцу и занес ногу, чтобы сесть.
Он подошел, сел за руль.
– Дай мне повести.
– Пожалуйста, – сказал я, обошел «Чарли» и сел с другой стороны.
Миша снял с ручника, машина покатилась, он воткнул левой рукой вторую передачу, потом третью, и через минуту мы уже шли на скорости девяносто километров в час. Меня хоть и прошиб пот на первом же крутом повороте, но я молчал, держась за ручку. В темноте мы выехали на трассу, я думал, что Миша свернет к нам на Мыс, но перед самым носом грузовика он вдруг резко свернул налево и погнал вдоль моря. На обочине голосовали трое хипарей или панков – парни и деваха с разукрашенными в разные цвета волосами. Я думал, что Миша собирается остановиться, но, почти не снизив скорость, он пронесся мимо, одним колесом заехав на обочину и едва не сбив длинного парня, тот отскочил, кубарем покатился под откос.
– Ты чего, сдурел! Чего они тебе плохого сделали – хипуют себе.
– Ничего они мне плохого не сделали, – Миша еще прибавил газу.
На «Чарли» стоит форсированный двигатель от «шестерки», а на спидометре максимум 160, и поэтому стрелку временами зашкаливало. Дальний свет Миша не выключил, как ему ни сигналили встречные. Низко пригнувшись к рулю, он обгонял машины одну за другой, визжали на поворотах металлокордовые покрышки, мелькали звезды между скалами, буками и платанами, а справа держала нас на привязи лунная дорога. На переезде мы едва не угодили под скорый Ереван – Москва.
– Миша, – сказал я, но успел отдернуть руку от пустого рукава.
Часа через полтора кончился бензин. Миша ушел к морю. Я сел за руль и съехал на нейтралке.
Проснулся я от крика чаек, как мне показалось, но это Миша стонал.