| Кинофестиваль |
|
|
|
| 03.11.2009 | |||||
Страница 2 из 3 Вы в баскетбол играли, да? Знаете, о чем я думала на вокзале? О том, как вы в машину свою залезаете, – Лариса все время была серьезна, но вдруг рассмеялась и взяла его за руку, и сказала, что еще думала о том, что он обиделся тогда, в первый вечер, что она дала ему рубль, а он сказал, что обидно, конечно, рассчитывал по крайней мере на трояк, если не на пятерку, пойдемте в Александровский парк к Кремлю, там так здорово! Жена позвонила в тот же вечер – подруга ей сказала, что видела его на Калининском с девушкой, не жили они с женой уже несколько лет, но она звонила часто и продолжала тему, начатую больше двадцати лет назад, – что он неудачник, что вся его доброта и его романтизм ничего не стоят в этом мире, где нужны бульдожья хватка и стальные локти, как это ни пошло звучит, что мама предупреждала, но она, дура, не послушалась, что он украл у нее молодость, всю жизнь, остались крохи, кому она теперь нужна? Он искал билеты на фестиваль. Что с тобой, старина? – удивлялись в институте, потому что знали, что Селиванов равнодушен к десятой музе, а он спрашивал, где достать билет на комедию с актером, в которого все влюблены, ведь были же абонементы в институте, распределяли их! Почему тебе никогда не достается, саркастически усмехался ведущий инженер дорожного отдела Левченко, а «Птичье молоко», старикан, достать ты можешь? Так чему же удивляться, чего шуметь? Логику в институте изучали? Кто у нас распределяет билеты, как и все прочее? Верно, старикашка, ты догадлив не по годам – местком, а кто у нас председатель месткома? Секретарша Стелла, а что любит секретарша Стелла? Конфеты «Птичье молоко» любит секретарша Стелла, и без «Птичьего молока» билетов у тебя не будет ни на комедию, ни на трагедию, потому что не будет никогда, делай выводы. На площади у метро он снова почти настиг длинную машину, Лариса обернулась, махнула рукой и актер тоже обернулся, обнял ее за плечи и, ослепительно улыбаясь, прибавил газу; из выхлопной трубы вырвалось голубое облако, которое образует, сгорая, высокооктановый бензин, и вместе с бензином сгорали дни фестиваля один за другим, на Садовом кольце, где они договорились встретиться в предпоследний день, он не сразу узнал ее, потому что была она в широком длинном, почти до земли, индийском платье из магазина «Ганг», сверкали на солнце серьги, глаза ее утопали в серебристо-зеленых тенях, а губы были пунцовыми, но первое, что бросилось в глаза – копна кудрей на голове, «мелкий бес», опаздываете, мистер Селиванов, ну как я вам? – она повернулась в три четверти, это из того самого фильма, а знаете, какой купальник я сегодня купила у комиссионки на Комсомольском, пойдемте на пляж, только в городе, чтобы народу было много, шумно! Кинофестиваль затягивал их водоворотом, радостно, сладко было обманываться в эти дни московского лета, метущие по проспектам теплым ветерком пыль, бьющие фонтанами ВДНХ, МГУ, Пушкинской площади, разукрашенные бело-голубыми флагами фестиваля, шелестящие листьями, пахнущие первыми арбузами, теплым бензином, пестрящие афишами, фотографиями звезд, казалось, что золотистые тополя, дома, светофоры, троллейбусы, лица мелькают за окнами, а время остановилось, и праздник будет длиться вечно, меняя лишь заставки, сейчас они приедут на Ленинские горы на пляж, потом еще куда-нибудь поедут и еще, Лариса будет воображать себя кинозвездой, в которой слилось сияние всех звезд экранов мира, и вот они уже под музыку, хотя ни радио, ни магнитофона в машине нет, несутся по Воробьевскому шоссе по-над рекой, рассекая, разрубая пополам тени лип и берез, или платанов, пальм, слева Москва, а может быть, Буэнос-Айрес, справа – высотное здание МГУ, а может, Эмпайрбилдинг, и вот Лариса идет к нему от раздевалки в зеленом с черными цветами, с открытыми бедрами, наимоднейшем купальнике, улыбаясь, одной рукой она поправляет волосы, в другой держит платье, все смотрят на нее, и он, Селиванов, не сомневается, что это и есть она, та девочка, с которой он гонял обруч, которой сорок лет назад он помогал перебраться через канаву, но вместе они плюхнулись, проломив первый лед, и сушились в теплушке, она, о которой он думал, плакал, сидя на крыльце детского дома, завернувшись в одеяло, глядя на дождь, когда подошла к нему женщина, уборщица, учительница или повариха, и погладила его по голове, и все эти сорок лет являлась в разных лицах, это и есть она, теперь легко ступающая между распластанными по траве Ленинских гор телами, кажущаяся по сравнению с ними, припечатанными притяжением, грехами и лишним весом к земле, божественно невесомой, приблизившись, она опускается на колени, складывает платье и ложится рядом с ним, и он сообщает ей о билетах на комедию, которые все-таки достал, но таким тоном и с таким, кажется ему, выражением лица, будто не о билетах речь, а о полете в другие миры, я знала, знала, и пустяки, ничего, что я буду на четвертом, а вы на двадцать третьем ряду, – она чмокнула его в щеку и смутилась, но тут же забыла об этом, а вечером на речном трамвайчике он, в белом пиджаке, одолженном у Левченко, целовал ее кудряшки, жесткие душистые кудряшки, и глаза, милая девочка, она глядела на плывущую зеленоватую воду, вы моложе моих ровесников, они в двадцать уже старики, ничего им не интересно, а вы, нет, правда, у вас такие глаза необыкновенные, очень добрые и... как у ребенка, будто вы впервые все, я не знаю даже, как сказать, и такие руки у вас, – она взяла его большую руку, прижала к своей щеке, вы не смейтесь, пожалуйста, но я когда была девочкой, точь-в-точь такие, как у вас, руки меня гладили во сне, не смейтесь, вы на Дон Кихота похожи, это она, думал он, глаза ее, волосы, губы, голос ее повсюду и всегда были с ним, это она, которая однажды солнечным утром склонилась над его коляской и улыбнулась ему, которая плавала с ним на плоту в океане и жила с ним в башне до небес, и целую вечность смотрели они, лежа в траве, взявшись за руки, на облака, – это она, это она, я мечтала сыграть Наташу Ростову, всех бунинских девушек и женщин, и всех чеховских, и бальзаковских, всех я мечтала сыграть, ну почему, почему я такая бездарная, я хотела с восьмого этажа броситься, когда не поступила, но ничего, может быть, на следующий год поступлю в театральный, а кого больше всего на свете я мечтаю сыграть, так это Манон Леско, говорят, недавно фильм сняли, вы не слышали, хотя вы ведь не любите кино, смотрите, какое небо оранжево-фиолетовое, если бы не киноактрисой, то я мечтала бы стать художницей, мне все говорили, что я хорошо рисую! Они незаметно прошли весь Ленинский и весь центр, и когда часы из лампочек с маятником на крыше показывали четверть пятого, а на стене «Известий» ровно одиннадцать, они сидели на скамейке на Пушкинской площади, позади, на Тверском, высилась темная стена тополей, в неподвижной воде фонтана застыли, будто вмерзли, отражения голубых и белых флагов, никого кругом не было, тишина, лишь взъерошенный сизарь вышагивал по дорожке с другой стороны фонтана, слышно было, как шуршат под его лапками камушки, и еще «Волги» с тусклыми зелеными глазочками проезжали время от времени по бульвару, по улице Горького, почти беззвучно, плавно, и таксисты сонно смотрели на них из открытых окон. |
|||||
| Последнее обновление ( 15.11.2009 ) | |||||
| < Пред. | След. > |
|---|