| Охота с дедушкой |
|
|
|
| 03.11.2009 | ||||||||
Страница 4 из 6 Но и Финляндия ихняя тоже Россия. Ты скажи: что может лучше быть хорошей парной после охоты? А?» «Ничего», – произнес я, садясь рядом с дедушкой. «То-то. Парились мы тут с этим... как?.. Ну этот, черный, нос такой. Да знаешь ты его, не первый раз к нам приезжает». «Откуда?» – уточнил я. «Да из этой, как ее?.. – От напряжения зашевелились дедушкины уши. – До него там этот еще был... который это... Ты, короче, понял меня, да?» – «Конечно». – «Ну так вот... О чем я?» – «Об этом, – напомнил я. – О черном, нос такой». – «Нос? Да нет, совсем ты меня запутал, тезка. Тебе сколько». Я ответил. «В твои годы я... – Дедушка умолк, услышав, видимо, далекий грохот канонады. Скупая мужская слеза покатилась по обвисшей, как драпировка, щеке. – Счастливые вы...» Вашими молитвами, хотел вставить я, но спохватился, что молитвы и дедушка – две вещи несовместимые. «Счастливые, говорю, – повторил он, глядя на раскаленные докрасна камни внизу, – вы с Маринкой. Только ты ее не обижай – мы, мужики, такой народ... сам знаешь. Что-то стало холодать. Вели-ка там поддуть маленько. Я прилягу, с твоего позволения». Выглянув, я начальственным баском крикнул, чтобы поддули маленько, хотя незащищенные кудри мои готовы были вспыхнуть, как солома, и собственное дыхание обжигало лицо. Дедушка лежал на спине на верхнем полоке, положив шапочку под голову. Тело и особенно лицо его было серо-буро-малиновым в крапинку, а лысина – багровой. «А что если он сейчас?..» – закралась подлая меркантильная мыслишка. Останусь в истории. Кто, спросят, был подле него в ту минуту? Такой-то... Размечтавшись, я не заметил, как ребята поддули, и столь старательно, что дышать стало невмоготу, разбухшие от возлияний извилины в моей черепной коробке стали медленно, но верно выпрямляться. А если вместе с дедушкой?.. Может, и земле в этой связи предадут где-нибудь неподалеку, между голубых елочек? Будет приносить цветы неутешная внучка, девушка моя, пионеры будут приходить и убеленные сединами ветераны, москвичи и гости столицы – хорошо. Я вздохнул, опаляя дыханием кончик носа, пригибаясь к полу, где жар был чуть менее густ. Дверь отворилась. Заглянула женщина в белом халате, с фонендоскопом на груди. «Андрей Егорович! – воскликнула, на меня не обратив внимания. – Андрей Егорович, ну сколько раз вам повторять – не мальчик уже!» Дедушка, казавшийся сваренным, открыл один глаз, попытался открыть другой, но потерпел неудачу, и лицо исказилось в гримасе, в которой многие, возможно, узрели бы нечто, располагающееся по ту сторону добра и зла, а я, ей-богу, увидел озорную мальчишескую улыбку (не исключаю, правда, что способствовал тому мой перегрев). Дедушку вывели под руки, а строгая женщина с фонендоскопом смерила меня взглядом, словно прикидывая, какой во мне рост и в порядке ли железы внутренней секреции. Простояв вечность под ледяными циркулярными струями, я вышел, заново рожденный, и приметил, что дедушку массируют за занавеской. «Ложитесь», – послышалось сзади. За спиной стояла, смазывая кремом руки, смазливая Люся. «Зачем?» – дрогнул я. «Массаж». – «Да нет, спасибо... как-нибудь потом». «Потом суп с котом», – мрачно предрекла девушка, и я послушно уткнулся лицом в кушетку. Люся принялась растирать мне надостные и подостные мышцы, подниматель лопатки и выпрямитель спины, и я почувствовал, как нервные импульсы от девичьих рук поступают в мой гипоталамус, а попросту говоря, в область предбугорья промежуточного мозга, и гипоталамус, бандюга, отдает приказ гипофизу, который в свою очередь дает ценное указание подчиненным ему периферическим эндокринным железам, вследствие чего неумолимо стали выделяться и с угрожающей скоростью заторопились, обгоняя друг друга, к месту назначения необходимые для высшего, но решительно невозможного в данной политической ситуации блаженства гормоны. Чтобы не дать маху и отвлечься, я стал Люсю интервьюировать, и она, оказавшаяся старше лет, на которые выглядела, исподволь раскрыла мне свою подноготную. «Я девчонкой была, в восьмом классе училась, шли мы с подругой по обочине, вдруг слышим сзади сирену, в мегафон что-то кричат, это машины из Москвы мчались сюда на охоту, первая останавливается, выходит Андрей Егорович, улыбается, как, спрашивает, звать тебя...» – «И что дальше было?» – «Ничего. Через неделю приехала к маме Зоя Степановна, сестра-хозяйка, у мамы шестьдесят рублей зарплата была, а нас пятеро, младшие братишка и сестренка маленькие, отца нет... Переворачивайтесь на спину. Не стесняйтесь, я давно уже массажи делаю. Зоя Степановна обучала, потом иностранцы: корейцы и из королевства Сиам. Специально ко мне едут генералы, министры, даже члены Политбюро. Но только когда Андрея Егоровича нету. Он ревнивый. А вас Тамара Андреевна велела помассировать как следует». Я перевернулся, но едва горячая ладошка скользнула по поперечной мышце живота к паховой связке, вздернулся. «Псих!» – крикнула Люся, отшатнувшись, когда я совершил внезапный скачок к двери. Тем временем в предбаннике перед камином генерал-лейтенант вспоминал минувшие бои. «Даю, значит, команду: накрыть их огнем к такой разэтакой, если по-хорошему не хотят!..» Официальные лица внимательно слушали генерала и следили за его жестикуляцией. Я вспомнил о моем однокласснике, который со спецназом тоже, может быть, оказался под огнем, ибо чаще пребывал по ту сторону линии фронта. Захотелось выпить, и я взял со столика треугольную бутылку с красной этикеткой, плеснул в стакан виски. «За нашу победу! – проговорил и влил в себя, не почувствовав крепости. – За ваши боевые заслуги!» «Спасибо», – генерал взял банку с пивом и так дернул за кольцо, будто это была граната Ф-1. «Накрыли?» «Накрыли», – ответил генерал, нацелив на меня взгляд и решив, как пить дать, что, попадись я ему в другое время, в другом качестве, он бы нашел стену, к которой меня поставить. «Сам-то не служил?» «Служить бы рад», – не совсем к месту процитировал я классика. И еще выпил. Генерал, судя по волнующимся желвакам, намеревался меня чем-то подколоть, но устрашился, что я пожалуюсь дедушке, и промолчал, хрустнув пальцами правой ноги. Виски, наложенное на предыдущее разнообразие, мною принятое на грудь, давало о себе знать. «А что вы такие смурные? Жизнь прекрасна – что удивительно! Народ и армия едины! Да здравствует нерушимый блок коммунистов и беспартийных! Слава Советской армии и Военно-морскому флоту! Мы придем к победе коммунистического труда! Коммунизм – это молодость мира и его возводить молодым!» Я бы еще долго цокал политическими подковами, мешая виски с пивом, демонстрируя свою политическую подкованность и широкий кругозор, если бы не вызвала меня по внутреннему телефону теща к себе на женскую половину, куда я незамедлительно и отправился, накинув поданный Зоей Степановной махровый халат. «Ты, говорят, там безобразничаешь», – выговорила мне Тамара Андреевна, сидя в кресле и наблюдая за тем, как педикюрша делает ей педикюр. «Да разве мог бы я себе позволить! Такие люди...» – «Ты пьяненький?» – «Слегка переварился в сауне». – «Садись, горе мое, – похлопала она ладонью по соседнему креслу. – И рассказывай. Маринка говорила, ты воспитанный. – Тамара Андреевна взяла высокий стакан с какой-то зеленой тягучей жидкостью, сделала два больших глотка. – Старушкам улицу помогаешь переходить и вообще... А?» «Пионер – всем ребятам пример», – сострил я, присаживаясь на край кресла. «Ты когда меня с родителями познакомишь? Они знают, кто у Мариночки дедушка? Впрочем, что я спрашиваю. Веришь, Маринка – копия я в молодости. Фигура, грудь, ноги... Не веришь? – Она приподняла простыню, обнажив мясистую ногу выше колена. – Покраснел, дурачок. Мне казалось, ты давно разучился краснеть... А по характеру она – вылитый дед». «Да ну?» – изумился я. «Тебе не нравится наш дед?» – «Очень нравится, но...» – «Ладно, понимаю я все. Но это ты напрасно, дуралей. Его мало кто знает как человека, а человек он замечательный, добрейший, искренний, – она выпила. – Хочешь? Надо было б нам, зятек, – она усмехнулась пьяно-сардонически, – на брудершафт выпить... мамой будешь меня называть? А если бы ты знал, как бабы по деду с ума сходят! Маринка говорила, ты... Ладно, не буду, а то опять покраснеешь. Ты меня всю жизнь благодарить должен за то, что Маринка девушкой тебе досталась. Все от мужика зависит, имей это в виду. Мы, бабы, как пластилин... Красивые у меня плечи? Один известный поэт о моих плечах два стихотворения сочинил. Ну, ладушки, ступай теперь к деду. Посмотри, чтобы он там не слишком», – она потрепала меня по щеке той самой рукой, которой придерживала простыню на державном распаренном бюсте, но я каким-то чудом успел отвести взгляд. На мужской половине я никого не застал – удалились к ужину. Зоя Степановна проводила меня по коридору в холл, из которого сквозь анфиладу виднелись пирующие. Слышался рассыпчато-сдавленный смех, в висюльках люстры, как по радиотелеграфу передаваемый, отдавался хрустальный звон бокалов. Я постоял и пошел по лаковому паркету, движимый не столько естественным чувством голода, сколько не менее естественной тягой к ставшему мне родным и близким дедушке. И встретил он меня как родного, усадил подле собственной персоны, облаченной в красный тренировочный костюм с белыми лампасами и буквами «СССР» на спине, собственноручно наполнил рюмку, потрепал по загривку. Осведомился: «Тебя, забыл, как звать-то?» «Коля», – почему-то покривил душой я. |
||||||||
| Последнее обновление ( 15.11.2009 ) | ||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|