Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Светлячки в ночном море Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
03.11.2009
Оглавление
Светлячки в ночном море
Страница 2
Страница 3
Страница 4

Папа на скамейке целовался с разукрашенной, как клоун, рыжей теткой в белых брюках. Я сейчас ее убью, решил мальчик, прячась в темноте за кустами. Подкрадусь – и камнем. Он поискал камень, но нашел палку с большим ржавым гвоздем. Споткнулся о корень, упал в кусты. «Кто там?» – вскочила тетка. «Где?» – спросил папа, тоже поднявшись. «Там, в кустах! – голосила она пискляво. – Там кто-то есть!» – «Показалось, киска. Ну, пойдем отсюда». Они танцевали в баре, прижимаясь друг к другу, улыбаясь. Пошли на дикий пляж, и тетка, раздевшись догола, купалась, а отец сидел и курил. Я его убью, решил мальчик. Это он во всем виноват.
Пролетел самолет и утонул в черноте над морем. Прошли по берегу пограничники с овчаркой. Тетка, жалуясь на то, что камни острые, размахивая руками, вышла и долго вытирала трясущиеся, белые, которые и у солнца ничего кроме отвращения не вызывают, телеса, а отец смотрел на нее. Ненавижу, думал мальчик, сидя на остывшем песке в камышах и крепко сжимая в руке палку с гвоздем. Ненавижу. Тетка подошла, отец обнял ее, притянул к себе, поцеловал в живот, а она обняла его за голову, и мальчик представил, как ударит по этой голове, тетка заорет благим матом, а он пойдет к маме и скажет: «Я его убил. Мы теперь вдвоем с тобой будем жить».
Но мальчик вспомнил, как прошлым летом на даче они боролись и отец, стоя на четвереньках на траве, учил его делать «стальной зажим», и он изо всех сил сжимал эту шею, эту голову, которую прижимает к своему мокрому животу тетка, а пахло от отцовских всклокоченных волос таким родным, таким папиным. Он вспомнил, как в первую ночь, совсем недавно, но уже целую жизнь назад, они медленно молча зашли в воду и поплыли, и мальчику было не страшно, потому что рядом плыл отец... Накатывали равнодушные волны и отползали, фосфоресцируя, пересыпалась, потрескивая, галька. Мальчик убежал и плакал на берегу.
На другой день дядя Эдем взял его с собой в горы. «А мама с папой твои меня не поколотят?» «Нет, я сказал им», – солгал мальчик. «Где они? Старик, не обижайся, но я сам с ними должен поговорить – дело такое...» – «Они уехали в город, – снова солгал мальчик. – Поэтому они и разрешили мне поехать с вами». Мчался дядя Эдем на скорости сто тридцать – сто сорок километров в час и сигналами приветствовал знакомых встречных водителей, лиц которых мальчик разглядеть не успевал, только иногда густые черные усы. Мелькали платаны, нависающие над дорогой, кипарисы, бамбуковые рощи, уносились назад виноградники по склонам, стада овец. «Держись», – командовал дядя Эдем на крутых поворотах, и мальчик держался обеими руками за ручку.
Свернули с шоссе, стали подниматься по ухабистому проселку в горы. Дядя Эдем беспрерывно останавливался, выходил, здоровался с мужчинами, разговаривал, прощался. Переехали через мелкую быструю речку с каменистым дном, посреди которой стоял танк с развернутой назад пушкой, а на башне сидели раздетые по пояс солдаты и ловили удочками форель. Дядя Эдем что-то крикнул им, они заулыбались. Выше по течению худой седобородый старик с закатанными по колено штанами разглядывал на островке кусок мокрой овечьей шкуры, с которой стекала струями вода. «Что он делает?» – спросил мальчик. «Золото ищет. Ты про Золотое руно читал?» – «Нет еще. А в реке есть золото?» – «Было когда-то. Как думаешь, сколько ему лет? Сто девятнадцать. Старше Ленина. Он мой прапрапрадед. У нас здесь почти все – родня. Вот у костра вчера сидели, мидий хавали и целовались эти... Видал? Как будто главный смысл в жизни у них – обмануть... Одна пришла ночью на причал и говорит мне: мы с мужем... Нет, что за люди? Зачем тогда вообще замуж выходить? А ты знаешь, сколько этот старик со своей женой прожил? Как думаешь?» – «Не знаю». – «Девяносто три года! С тех пор как она умерла, он и стал не совсем... Но никому не мешает, верно? Ищет себе золото. И в хоре поет по вечерам с такими же, как он».
Дом, в котором жили родители и сестры дяди Эдема, был каменным, двухэтажным, и рядом стоял еще дом, поменьше – в нем жил брат с семьей. Во дворе играли ребятишки, разгуливали куры, индюки, гуси, под инжирными деревьями в тени дремали охотничьи собаки, в загоне весело хрюкали поросята... Пришел отец Эдема, и сели обедать в огромном прохладном зале с бетонным полом. Разговаривали взрослые на своем гортанном языке, мальчик не понимал, но ему было хорошо сидеть среди них, спокойных, уверенных, относящихся к нему как ко взрослому человеку, мужчине, хотя и подкладывала мальчику тетя Ева, мама Эдема, седая, с ласковыми усталыми глазами женщина, зелень, овощи, лучшие куски мяса, подливала в высокую глиняную чашку сладкого напитка, и отец улыбался ему, показывая золотые коронки, широкой теплой шершавой ладонью гладил по голове, и волосы цеплялись за мозоли, спрашивал, как чувствуют себя родители, живы ли деды, много ли у мальчика сестер и братьев? «Один брат, – солгал мальчик. – Старший». – «А вот это пробовал? Лобио называется... А сыр, почему ты не берешь сыр? Положи, положи ему еще сациви, надо хорошо кушать. А перец наш сердитый, с ним осторожен будь...»
Длился обед больше двух часов. Мальчика удивило, что ни одна из женщин за стол с мужчинами так ни разу и не присела. Потом, отдохнув в тени, все вместе развешивали сушиться табачные листья, собирали орехи, лакомились инжиром, который вот так, прямо с дерева мальчик никогда не ел, да и сушеным – только в детстве. Под вечер, когда спала жара, играли во дворе в футбол, а отец и мама Эдема сидели на крыльце и смотрели, и мальчик, стоя в воротах, увидел вдруг, какие они оба красивые, хоть и очень пожилые, и как похожи друг на друга, не внешне – и внешне тоже, но больше чем-то таким, что словами мальчик выразить не мог, словно освещены они были изнутри вечерним светом. Вышел из дома карапуз, сын сестры Эдема, и все окружили его, смеясь, стали хлопать в ладоши, петь по-своему, а карапуз стал с дедом плясать в центре круга, и потом малыша купали в корыте. «Можно я его вытру?» – спросил мальчик, и ему дали на руки карапуза, завернутого в полотенце, и он вытирал его старательно, а тот глядел снизу своими черными пуговками и улыбался, и мальчик улыбался малышу в ответ.
«Прямо не знаю, честно, – сказал дядя Эдем, когда вечером они с мальчиком сидели на откосе под зарослями самшита и смотрели на далекое море. – Думали с братьями, мозги раскидывали в разные стороны – ничего не придумали. У родителей скоро свадьба золотая». «Что значит «золотая»?» – спросил мальчик. «Это значит, вместе прожили пятьдесят лет. Полвека. Верней, прожили-то они меньше. Отца перед войной забрали, он только через пятнадцать лет вернулся. Но они все время были мужем и женой. Ладно, будем еще думать. Что-то такое надо – особенное». – «А сколько у вас братьев и сестер?» – «Четверо братьев и три сестры». – «А почему ваша мама и сестры не сели с нами за стол?» – «Как почему? – дядя Эдем пожал плечами. – Ну потому что... Так принято у нас. У каждого народа по-своему. Смотри, какое море. А вон там, за Мысом. Как молодое вино в золотом кубке. Красиво, да? Я когда маленьким был, любил здесь сидеть. Но далеко все же. Как на картинке море. Когда твои из города возвращаются?» «Завтра», – снова солгал мальчик. «А что за книга у тебя? Про кораблекрушения? Дашь потом почитать? Я люблю такие книги. Моряком будешь, когда вырастешь?» – «Нет». – «А кем же?» «Бухгалтером», – помолчав, угрюмо ответил мальчик. «Шутишь? Или серьезно? Ну даешь... Ты посиди еще, а я пойду, друзья должны подъехать. И потом тронемся в обратный путь». – «Дядя Эдем. А можно, я у вас останусь?»
Сидя под зарослями самшита, мальчик читал книгу, пока не стемнело. Он стал смотреть на звезды, на море, освещенное луной, и казалось, что оно все ближе подступает, окружает, и справа оно, и слева, и позади – всюду. Слыша вокруг себя плеск волн, мальчик знал, что его не сможет спасти даже спасатель дядя Эдем, что погибнет от жажды и голода, потому что лайнер «Эльба», на котором они плыли, получил пробоину и пошел ко дну, утонули все, и мама с папой утонули, он видел на воде полосатый мамин халат. Он остался на плоту с огоньком один посреди ночного моря.

Последнее обновление ( 15.11.2009 )
 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков