| Прощание с Прагой |
|
|
|
| 03.11.2009 | |||||||
Страница 4 из 5 Мирек, закурив трубку, покачает головой, но ты не поймешь, согласен ли он с Йенсом или нет. Эльке встанет на сторону Шарлотты, но ничем определенным Рамону возразить не сможет; по ее холодной, чуть влажной ладони, по ее строгому на фоне синевы окна профилю ты поймешь, что она далеко от этого спора. И сам ты будешь далеко, но в голове промелькнет мысль о том, мог ли Ле Корбюзье построить, например, храм Василия Блаженного или Староместскую ратушу, возле которой вы час назад стояли, что-то близкое по духу собору Парижской богоматери или Вестминстерскому аббатству? Мысль о том, что, как и Фрейд, как и многие-многие другие известнейшие люди нашего века, Ле Корбюзье не мог в прошлые века стать тем, кем он стал; ты улыбнешься ее абсурдности – никто на свете не способен существовать в отрыве от своего времени. Ты посмотришь на небольшую картину Мирека из исторической серии, которую видел до этого много раз, – «Сожжение Яна Гуса». Почувствуешь – возбуждение, которое влила в тебя чашка кофе, становится почти невыносимым. Скорей нужно выйти на воздух, туда, где тихо, прохладно, где молчит в бледно-сиреневых бликах фонарей брусчатка Староместской площади. Или наоборот – где оглушительный грохот, где хлещет, словно плетью по мозгам, синтезированная цветомузыка диско, где все до безумия ясно. Почти физически ты почувствуешь каждую минуту всех этих дней, что был – не был с Эльке... Петер вскочит с пуфика, разобьет чашку и будет доказывать, что сделал это специально. Рамон достанет цветную стереоскопическую фотографию одной из последних построек Ле Корбюзье – доминиканского монастыря Сен-Мариде-ла-Турет и будет долго убеждать вас в том, что это уже близко к совершенству. Ты подумаешь, что они – теоретик свободных ассоциаций, врач-психиатр Фрейд и отец конструктивизма, архитектор Ле Корбюзье, – чем-то похожи. Может быть, попыткой объяснить, привести в систему то, к чему до них люди не решались прикасаться? Ты взглянешь на Мирека, и он с таким выражением сделает глубокую затяжку, что тебе покажется – он с тобой согласен, но удивлен, что ты только теперь это понял; переведет взгляд на грудь Эльке... – Эх ты, брат-захватчик, – вздохнет. В августе 68-го советский патруль подстрелил Мирека из АКМ, а его подругу смертельно ранил за то, что они, тогда старшеклассники, занимались любовью на глазах у советского часового, охранявшего памятник; с тех пор Мирек в социалистическом лагере, по его словам, с женщинами забыться не может. Вы спуститесь по зычной лестнице и окунетесь в мягкую прохладу. Петер и слышать не захочет предложений дойти до Карлова моста или подняться на Градчаны – он решительно и строго направится по переулку направо – к дискотеке, в которой вы с Эльке с ним познакомились. Не доходя до арки, ведущей к тускло освещенному входу в подвал, защелкает своими длинными, костлявыми пальцами, засвистит какую-то мелодию... – Жертва аборта в стиле диско, – скажет тебе Шарлотта. – Я тоже, впрочем. Петер подойдет к своему сменщику, лысому диск-жокею Милошу, потом скроется под темными каменными сводами и выйдет оттуда с двумя бутылками коньяка, дюжиной колы и тоника в руках. Вы сдвинете к центру дубового стола пузатые, из-под старинных вин, бутылки-подсвечники, густо залитые потоками стеарина. Ты будешь сидеть на скамье, прижавшись к Эльке, и еще до коньяка – от запаха ее волос, смешивающегося с запахом горячего стеарина и духов, почувствуешь сладкое опьянение, которое чувствовал и в первый вечер в Праге, где была уже не та Эльке, которую ты узнал в развалинах Дрездена; снова вспомнишь недопитую кружку, оставленную на столике, но это не сотрет и не замедлит растущего возбуждения, давления внутри тебя... Диск-жокей Милош встанет из-за вашего стола, вспрыгнет на сценку, на которой установлен пульт. Девушки и парни все еще будут разговаривать, смеяться, отпивая небольшими глоточками колу и сухое вино из высоких стаканов, но спины их напрягутся в ожидании. Вспыхнет и погаснет зеленая лампочка. Хлопнет входная дверь... Вы с Эльке одновременно подумаете, глядя на стоящую перед вами бутылку, что свеча вот-вот догорит; поднимете стаканчики, осторожно чокнетесь... – Раз, два, три... – отчеканит в микрофон Милош. – Раз, два... Второе отделение программы мы начинаем с прогремевшего на весь цивилизованный мир диска, сделавшего миллионером двадцатипятилетнего итальянца Джонни Траволту – «Сатэрдэй найт фиива» – «Субботняя лихорадка». Пятая симфония Людвига ван Бетховена в дискообработке Уолтера Марфи! «Так стучится судьба»... И... И стосорокаваттные колонки «Динаккорда» разнесут подвальную тишину аккордом, похожим на взрыв вулкана; затрясутся дубовые столы, погаснут свечи, угрожающе провиснут каменные своды. Шарлотта сразу окажется в центре зала – рядом с ней какой-то высокий белобрысый парень, и Йенс, и Рамон, и Эльке, и ты... Можно описать танго и вальс, пачангу и малангу, твист и лезгинку, шейк и бамп, но настоящее диско описать нельзя, уверен был ты в ту минуту. Как? Ведь то, что будет скользить по стене и потолку – фрагменты из танцев Джонни Траволты, особенно запоминающиеся его па, – только намек на диско. И то, что ты видел в кино, в Братиславе и на Московском кинофестивале, – не настоящее диско. Диско – это танец в тебе самом. Как описать оглушающую, обрушивающуюся на тебя свинцовым водопадом, рассеянную множеством синтезаторов бурю? Обработка бетховенских аккордов будет повторяться рефреном, после отрывков из Аманды Лир, «Эррапшин», «Бони М», «Смоков», «Аббы»... Бетховенские аккорды будут прерывать сексуальные всхлипы и стоны несравненной мулатки Донны Саммер... Они будут сотрясать, словно в мясорубке, перемешивать под сводами подвала цвета установки со всем содержимым – синий, длинные, взлетающие к потолку, волосы – оранжевый, широченный с расклешенными рукавами свитер – зеленый, седые тугие как барабан джинсы – фиолетовый, вылетающие из-под кожаной безрукавки груди – красный, потные блестящие лица – красный – бедра, руки, груди, животы... Красный... красный... Диско, только диско! И в какой-то момент ты почувствуешь, что ты уже не ты, а тот, другой, король диско в белом костюме-тройке, в черной рубашке с воротником навыпуск, – не в этом старинном подвальчике, а в той дискотеке, с фейерверками и подсвечивающимся полом, с девицами из Голливуда... Аккорды Пятой летят впереди вашего голубого «крайслера», выносят вас на огромный, сто двадцать миль, скорости на Бруклинский мост, свистят, скрежещут тормоза... Удар – обрыв на полуноте. Дальше, как в немом кино – после того как лопнет в тебе экстаз, лопнет, как барабанные перепонки, ты оглохнешь. Красный, красный... Руки, волосы, груди... Музыки ты не слышишь. Вместо заключительной сцены фильма «Лихорадка» ты видишь на стене подвальчика картину Мирека «Сож-жение Яна Гуса»; они сходят со стены – те лица, блестящие от пота, жаждущие крови, страждущие, хотящие тела, вся плоть, глядящая на сожжение ректора Карлова университета, поднявшего голос против немецкого засилья, против жестокости и осужденного церковным собором на смерть. (Когда-то ты спорил с Миреком: как можно изображать казнь без обреченного, без эшафота, одними лишь телами, их выражением? Но теперь ничтожными покажутся твои доводы, как если бы иностранец спорил с тобой о том, как описывать казнь Пугачева.) Все те же лица – в красном, огненно-красном... И красным заливается площадь. Площадь, которая в десяти шагах от дискотеки, Староместская, или еще какая-то, может быть Гревская, или – Сенатская... И рвутся из себя, из сухожилий, из сил обработанные каким-то Уолтером Марфи звуки Бетховена... Ты не слышишь, но ты видишь их. И откуда-то изнутри тебя, сквозь глухоту рвутся слова, давным-давно тобой прочитанные в какой-то книге. Слова о смерти Бетховена, о последней его симфонии... Красный... красный... И удар грома потряс комнату, озаренную зловещим отблеском молнии на снегу. (Перед его домом лежал снег – явление совершенно необычное для этого времени года.) Бетховен открыл глаза, угрожающим жестом поднял к небу правую руку со сжатым кулаком, лицо его было страшным, казалось, он крикнет сейчас: «Я вызываю вас на бой, враждебные силы! Смелей, солдаты! Вперед! Мы победим!» Рука упала, и глаза закрылись... Он пал в бою... Как описать диско? |
|||||||
| Последнее обновление ( 14.11.2009 ) | |||||||
| < Пред. | След. > |
|---|