31 МАЯ 2008
   Возвращался с финальных боёв за звание чемпиона мира по кик-боксингу, проходивших в Калязине под девизом «Бои на Волге». Ехал к себе на дачу в Новомелково, пересекая около трети огромной Тверской области, но почти всё время вдоль или вблизи и в виду  Волги, ночью и на раннем уже рассвете. Выключил климат-контроль в машине, опустил оконное стекло и подставлял лицо ветру, и слушал (когда позволяла дорога, кое-где похожая на свежеразбомблённую лёгкой авиацией или тщательно обработанную гранатомётами) пение соловьёв, кваканье лягушек. И переполняла меня гордость за Россию.
   Каким-то фантастическим выдался май! Взошёл на кремлёвский престол новый президент страны, Дмитрий Медведев, почти в буквальном смысле слова назначенный Путиным, – но это пока ещё непонятно, что такое, к чему приведёт.
   Но спорт, спорт, спорт! Наш питерский «Зенит» выиграл в финале Кубка европейских чемпионов, чего никогда в истории не было! Наша сборная по хоккею выиграла Чемпионат мира, чего не было пятнадцать лет! Наш певец Дима Билан, как к нему не относись, выиграл – с подцанцовкой чемпиона мира по фигурному катанию Евгения Плющенко – Конкурс Евровидения, чего никогда в истории не было! И вот, наконец, в предпоследний майский день, нежаркий, солнечный, на берегу Волги в городе Калязине, точнее, его клоне, ибо первозданный по распоряжению Сталина затопили, в том числе и вместе с людьми, отказавшимися покидать родительские дома и погосты, наши пятеро ребятишек выиграли все пять финальных боёв!
   Все пятеро – замечательные парни из русской провинции, начиная от Ивана, выступающего в весе петуха и пославшего противника третьим ударом в нокаут, и кончая жгучим Георгием, грузином из Калязина, которого земляки, а особенно землячки поддерживали скандированием: «Ги-я, Ги-я, Ги-я!»
   Как такое забыть: сидит в своём углу ринга наш боец Дмитрий Краюшкин, совсем ещё мальчик из Липецка, весь в ссадинах, кровоподтёках, запыхавшийся, а ведущий боёв уже объявляет очередной раунд и показывает номер, высоко над головой подняв табличку, гарцующая на каблуках внутри ринга высоконогая синеглазая блондинка-калязинка, заходятся в восторге зрители-калязинцы (уже повержены турок-чемпион, португалец-чемпион, американец-чемпион), а позади, во весь горизонт Волга вся в ало-золотом, и возвышается посреди бескрайних вод многоярусная колокольня затопленного Никольского собора!
   Как не вспомнить слова Александра Солженицына, назвавшего эту колокольню символом непотопляемой России! Я мчался по трассе, попадая в колдобины, вдыхая запах молодых трав, цветов, елей, сосен, любуясь рассветом впереди, и вопил как резаный: «Рос-с-с-сия! Ур-р-а-а! Вперё-ёд!!!»

                                                  ПАУКОВЕД ФЕТ
 - …И мне показалось, что под одеялом со мной не Виктор, а гигантский паук, - разоткровенничалась Галина, жена Виктора Фета, зоолога, старшего научного сотрудника Сюнт-Хасардагского заповедника, что в Туркмении, в горах Копетдага, где, по мнению многих учёных, зародилась жизнь. – Это когда Фет защитил диссертацию, и выяснилось, что четырнадцать из двухсот видов пауков, которые он рассматривал в своей работе, для науки совершенно новые, притом десяток – явные эндемики. Он ведь только о пауках и думает. А платят тут копейки, не знаю, чем детей кормить…
   Жизнь свою Фет, грузный, близорукий, рассеянный, посвятил паукам. Дом их стоял под скалой у входа в ущелье Айдере.
 - У многих народов паук считался символом мудрости, усердия, мастерства, - уверял он, вытирая пот со лба. - В «Метаморфозах» Овидия есть миф о том, как дочь красильщика  тканей Арахна училась ткачеству у Афины Паллады и достигла такого совершенства, что отважилась вызвать на состязание саму богиню. Разгневанная Паллада приняла вызов и выткала на ковре картины, изображающие возмездие, неотвратимое для всякого грешника! Из паутины они плетут не только ловушки, но и убежища, гнёзда, парашюты, на которых путешествуют с попутным ветром! Паутина обладает большей прочностью на разрыв, чем стальная проволока той же толщины! О, уверяю, вы вообще ничего о пауках не знали! Это же самые лучшие, самые изобретательные охотники на земле! Тропические шаровидные пауки прикрепляют клейкую капельку к концу паутинки. Капелька привлекает внимание глупых насекомых, и они попадаются в эту ловушку! А пауки-капканщики роют сложнейшие, строителям метро и не снившиеся норки с боковыми ходами, коридорчиками, кладовочками, спаленками, где могут преспокойно переждать затопление норы. Пауки – лучшие на земле предсказатели погоды – об этом ещё Аристотель говорил! И Плиний уверял, что пауки чувствуют приближение землетрясения и уходят из дома, обречённого быть разрушенным. У древних римлян была примета, что по высоте расположения паутины можно предсказывать наводнение. Вообще, паук, если его знать и понимать, может предупредить человека о наступающем моменте истины!..
   В следующий свой приезд в Туркмению, уже после развала СССР, я узнал, что как раз в декабре 1991-го разразилось землетрясение, скала в ущелье Айдере рухнула, но  зоолог Фет с семьёй буквально накануне оставил дом, вовремя эмигрировал в Пакистан, а оттуда в США и очень хорошо там устроился при каком-то университете, с Галиной живут душа в душу, у них уже пятеро или шестеро детей. Действительно, пауки?

                                                ПОСЛЕДНИЙ ФАВОРИТ
   Когда революционные матросы в октябре 1917-го вошли в Зимний дворец  (а никакого  такого штурма, какой показывали потом в советском кинематографе, не было, произвели от испуга несколько выстрелов мальчишки-юнкера, да поартачились девчушки из специального женского батальона, которых матросы, напившись коллекционных вин в царских погребах, потом использовали «по назначению», как вспоминал один из участников), то в «комнате фаворитов», где в своё время для «телесной нужды» императрицы всегда находилось несколько человек, увидели в позолоченной клетке большого нахохлившегося попугая. Хриплым старческим игривым голосом он восклицал: «Пла-то-ша! Пла-то-ша! Опять хо-чу!» Это был голос Екатерины Великой, за сто с лишним лет до этого призывавшей в покои своего последнего юного фаворита Платона Зубова.

                            ОТПЕВАЛИ СОЛЖЕНИЦЫНА. ПО ПРОТОКОЛУ
   Шестого августа 2008 года в Большом соборе Донского монастыря в Москве отпевали Александра Солженицына. Накануне, когда гроб с телом был выставлен (почему-то) в одном из актовых залов нового здания Академии наук на пересечении Ленинского проспекта с Ленинскими, ныне вновь Воробьёвыми горами, почти весь день лил проливной дождь, выпала месячная норма осадков. «Сама природа оплакивает», - говорили пожилые москвичи. Но проститься пришли немногие, несколько сот человек за весь день. Среди них премьер-министр России Владимир Путин. По радиостанциям, по телевидению стыдили, взывали к совести москвичей и гостей столицы, мол, надо бы, надо проститься с эпохой. Организовывались в прямом эфире какие-то подобные мышиной возне дискуссии, ток-шоу по поводу того, кем считать усопшего в большей степени, политиком или писателем, и если писателем, то большим или не очень, и читает ли его сейчас молодёжь и будут ли читать в будущем… Поздно вечером гроб перевезли в Донской мужской монастырь, чтобы всю ночь и утро отпевать и в полдень предать земле – согласно завещанию покойного и благословению патриарха всея Руси Алексия, полученного Солженицыным загодя, ещё пять лет назад, – по соседству с могилой историка Ключевского.
   Утро было прохладным, влажно-ватным. С рассвета носились по Москве, особенно в районе Ленинского проспекта, Шаболовки чёрные автомобили с мигалками. Понемногу стягивался народ. Но и в девять, и в десять утра милиции, встречавшей и не пропускавшей машины уже на дальних подступах, было значительно больше. На святых вратах ночью установили «рамки» с металлоискателями, как в аэропортах, и всех входящих тщательно досматривали. Категорически запрещали проносить видеокамеры и даже маленькие фотоаппараты-«мыльницы», без объяснений. Журналистов рано утром, когда храм ещё был пуст и гроб не вынесли из-за алтаря, запустили, но несколько минут спустя, получив распоряжение по рации, вежливо, но в довольно жёсткой форме попросили удалиться, притом не только из собора, но вообще с территории монастыря, на улицу, всех, сделав исключение лишь для государственного телевизионного канала. «Президент едет», - пронёсся слух. И журналисты за воротами стали ждать в надежде, что рано или поздно их  всё-таки пропустят запечатлеть событие – человек сто, представляющих ведущие российские и зарубежные печатные и электронные средства массовой информации.
 - Говорят, канал «Россия» выкупил эксклюзивное право трансляции, - сетовали они, ёжась на холодном ветру, - чтобы вообще больше никого, кроме них, и близко не стояло!
 - Но почему?
 - Может, такова была последняя воля покойного – чтобы никаких журналюг у гроба, чтоб не мелькали вспышками, не отвлекали от молитвы…
 - Тогда бы уж всех вытуривали, а не выборочно…
 - А бабло! Вы представляете, как по всему миру такой эксклюзив можно будет продать! И чтобы президенту, опять-таки, не мешать проститься…
   Шныряли тут и там чёрные машины. Шли чиновники, гладко выбритые, в отутюженных тёмных костюмах, с тёмными галстуками, с красными гвоздиками в руках. Подъезжали, шли и шли. А остальной люд подтягивался. В основном пожилые, много седобородых «шестидесятников», пропитых, с глубокими, продольными, поперечными, сетчатыми следами несбывшихся надежд на лицах, и прокуренных на кухнях «шестидесятниц» с потухшими выцветшими глазами. Известных почти не было видно – писателей, деятелей искусств. Может, потому что лауреат Нобелевской премии? Прочапали под ручку старенькие трогательные Бэлла Ахмадулина с Мессерером. Совсем седой, уменьшившийся в росте актёр Сергей Юрский. Задумчивый режиссёр Говорухин.
   Пришёл Эдуард Лимонов, который в искромётно-невдумчивой молодости в «Дневнике неудачника» эпатажно – как эпатажно лаяла моська на слона в басне дедушки Крылова, - грозился утопить Солженицына в параше «за отсутствие блеска, за тоскливую серость его героев, за солдафонско-русофильско-зековские фуфайки, в которые он их нарядил (и одел бы весь русский народ – дай ему волю), - за мысли одного измерения, какими он их наделил, за всю его рязанско-учительскую постную картину мира без веселья!»). Был похож Лимонов в Донском монастыре на Троцкого незадолго до рокового удара ледорубом. На входе ему устроили досмотр «с пристрастием», проверив содержимое штанов и заглянув даже под носки. Эдичка возмущался, требовал или тут же отправить его «обратно в ГУЛАГ», или пропустить, шумел, размахивая руками, озираясь в поисках привычной прессы. Но прессы не было.