|
Страница 3 из 13 Мы осмотрели друг друга с головы до ног, на некоторых частях тела непроизвольно задержав взгляды чуть дольше. И клянусь, в какой-то момент прочитали в глазах одно единственное желание: тут же, под соснами начать делать детей… Солнце – и казалось, на всём острове, в целом мире до нас не было никого, мы первые и только мы вдвоем, абсолютно голые, в шлепанцах… Но прошли друг мимо друга, она, длинноногая, широкобедрая, со складочками над поясницей под тяжестью грудей, с высокими тугими полушариями загорелых ягодиц, едва заметно улыбнулась, но не обернулась… И, глядя ей вслед, я подумал: а что было бы, если б Ева с такой же улыбкой прошествовала мимо Адама?..
Там же, в натуристском центре, я убедился в том, что мужчины, между прочим, более тщеславны и завистливы, чем женщины – на какие только хитрости не пускаются они, дабы казалось, что у них длиннее и толще, чем на самом деле, а главное, чем у соседей по пляжу, с которыми сравнивает, естественно, спутница – жена или подруга! Впрочем, и женщины, конечно, честолюбивы несказанно! Сколько надменности, гордыни было во взгляде средних лет немки из Любека (что там Клеопатра, царица Тамара, императрица Екатерина Великая!), у спутника коей был просто нереального размера прибор, который она, дразня окружающих, умудрялась ещё исподволь и поддрачивать, касаясь то бедром, то ягодицей, то пальцами ноги, а то и рукой, заслонившись газетой!..
Стройная молоденькая итальянка в кудряшках бродит между загорающими, набирает команду из мужчин с потрясающими воображение мужскими достоинствами, похожими на хоботы слонов или греющихся на солнышке толстых змей, с большими тяжёлыми ядрами, и ближе к вечеру происходит волейбольный матч этой сборной против сборной всего курорта – стекается масса зрителей, обнажённая кудрявая волейболистка прыгает одна среди обнажённых мужчин, и вот что знаменательно: её сборная побеждает, в очередной раз доказывая, что...
Там, в Коверсаде на Истре подумалось: а чем же именно искусил дьявол, обратившись в змея-искусителя, доверчивую жену первого человека, если сонники и по сей день утверждают, что видеть змея во сне – это мысли, переживания, беспокойства, страхи, мечты, связанные с мужским органом любви? А искушаются женщины легко: бывало, совершая променад по дорожкам, мосткам или набережной и узрев внушительный орган, какая-нибудь женщина, порой, кажется, и непроизвольно, без какой-либо конкретной цели, будто под воздействием гипноза, изменяла направление движения, а то и разворачивалась на 180 градусов и некоторое время, пока не спохватывалась, следовала за его обладателем…
ЕВТУШЕНКО В ШЕРЕМЕТЬЕВЕ
Как-то в 90-х увидел в международном аэропорту «Шереметьево-II» знаменитого поэта Евгения Евтушенко. Высокий, худой, морщинистый, в клетчатом пиджаке, он стоял посреди зала и так смотрел на клубящихся вокруг с тюками и баулами, чемоданами и сумками «челноков», пассажиров многочисленных чертерных рейсов, отправляющихся в Турцию и на Кипр, в Израиль и на Мальту, в Париж и на Мальдивы, в Таиланд и на Сейшелы, в Нью-Йорк и на Кубу, что стало его жалко. Его, некогда одного из единиц избранных, допущенных советской властью к Её Величеству Загранице!
«Я объездил сто пятьдесят три страны!» - восклицал он на своем творческом вечере в Политехническом. Он в Америку ездил едва ли реже, чем другие на свои дачные участочки, ему сама Жаклин Кеннеди-Онассис что-то говорила!.. Он был одним из немногих посвященных – тогда как простые смертные…
Он, совершеннейший простолюдин по роду, стоял средь шумной толпы в Шереметьеве, брезгливо и скорбно озирая суетящихся вокруг. Смотрел, точно убывающий навсегда в эмиграцию граф Шереметев, у которого революция отняла всё, что имел - Россию. МЕТИС
Он с детства знал, что его убьют. Будучи наполовину русским, из донских казаков, а наполовину то ли грузином, то ли осетином, он не находил себе места в этой жизни, ненавидя в глубине души и этих, русских, и особенно тех, кавказцев. С детства он не был замкнут, а наоборот общителен. Было время он замыкался в себе и делался неразговорчив. Никто не знал, что у него на уме: ни приятели, которые всегда побаивались, ни даже сёстры, которые его любили и которых он с удовольствием и беспощадно пытался защитить от напастей этого мира. У него был облик Чингачгука или Виниту – вождя апачей, накачанные мышцы и маленькие руки с тонкими пальцами скрипача, которые он тоже ненавидел и всё время пытался разбить и раздолбить о разные боксёрские груши, стены, двери, лица граждан и глаза чёрные и без зрачков и оттенков. «Метис, что поделаешь!» - вздыхала его мать-одиночка, но она рано умерла…Он винил себя в её смерти и горько рыдал на похоронах, куда его не пригласили. Он – уголовник, бандит, не оправдал надежд именитой семьи. В 1990-х он стал профессиональным бандитом: занимался рэкетом, брал в заложники чеченцев и других кавказцев, которых у него за доллары выкупали родственники, нещадно колотил на стрелках и разборках (имея чёрный пояс по карате) солнцевских, измайловских, коптевских, таганских, ореховских, тамбовских и прочих бандитов, не говоря уж про «коммерсов», на которых одним взглядом чёрных глаз из-под чёрных бровей наводил ужас. Сам он с детства жил в Люберцах, у моста, и причислял себя к люберецким – люберам. Ездил на огромных джипах, которые менял, как перчатки. Пару раз его привозили на подмосковную родовую дачу с пулевыми ранениями. Он утверждал в редчайшие минуты откровений с сёстрами, что убивал людей, по-разному, в частности, забил и утопил в проруби какого-то полковника. Его убили утром, и до полудня он пролежал, истекая кровью, на жаре под пылающим факелом самого страшного в места в Москве – Капотни. Судебно-медицинская экспертиза установила, что даже после нанесения ранений, «несовместимых с жизнью» (а всего было нанесено более 26ударов ножом и какими-то неустановленными колющими и режущими предметами, а также чем-то тяжёлым «типа кувалды») он ещё жил несколько часов. Кто-то говорил, что у него накануне вечером был полный пакет стодолларовых купюр, кто-то говорил, что убрали его свои же, потому что мешал, подставлял, потому что уж слишком был рисковым, настоящим беспредельшиком. Забравшись по балконам в его квартиру, первым, что я увидел, была лежавшая на полу в изголовье его лежанки (спал он на полу, подарив мебельный гарнитур приятелю, которому этот гарнитур пришёлся по вкусу) раскрытая книга Владимира Набокова «Другие берега». И вообще ассортимент книг на стеллажах поразил (учитывая род занятий хозяина квартиры): по истории, философии, притом в основном восточной, по психологии, орнитологии, ботанике, астрономии, астрологии, генетике… Детские рисунки сестёр на стенах. Стерильная чистота всюду поразила. И ещё обильность, разнообразие и неожиданность, даже экзотичность арсенала в квартире (оружие хранилось на книжных полках, за аквариумом, в корзине для грязного белья, под подушкой). Опись, сделанная следователем прокуратуры, включала в себя: укороченный автомат АКС-74 калибра 5,56-мм, автомат «Кольт» М231 FPW 5,56-мм, израильский пистолет-пулемёт «Узи», швейцарскую штурмовую винтовку SG550/551 5,56-мм, бразильскую винтовку «Имбел» MD2, сингапурский ручной пулемёт «Ултимакс»-100, пистолеты «Глок», «Макаров», «Вальтер» и даже «Наган» 1911 года выпуска, американскую наступательную гранату М67, шведскую гранату М2/М3 «Карл Густав», китайский гранатомёт W87, автоматический гранатомёт АГС-17 «Пламя» и пару наручников со следами высохшей крови. Похороны организовала и оплатила люберецкая братва. На кладбище больше и горче всех плакал бывший его одноклассник и лучший друг, которого даже заподозрили. Изъятую коллекцию дорогих антикварных шашек, мечей, кинжалов, кортиков, финок и другого холодного оружия прокуратура не вернула. И альбомы с фотографиями - тоже. От него ничего не осталось. Сёстры на поминках вспоминали, как бабушка водила их всех, ещё совсем маленьких, по грибы и как ранней весной, когда только сошёл снег и светило яркое солнце, они с ним переправляли по тополиной веточке жука с одного берега лужи на другой. МУЗЫ - ВОСПИТАТЕЛЬНИЦЫ
На даче в детском саду воспитательница, крупная полная женщина с пучком, запрещала спать с руками под одеялом и наказывала провинившихся мальчиков и девочек. Однажды перекупавшись в речке, ты простудился, и воспитательница привела в туалет, велела писать при ней, чтобы посмотреть на цвет мочи. Спустил помочи, штанишки – а она смотрела, и тебе хотелось стоять так без штанишек и писать, чтобы она смотрела. А когда выздоровел, вновь купался в речке до посинения, чтобы заболеть.
Была первая учительница в школе Зоя Ивановна, румяная, полная, весёлая – когда написал сочинение на пятёрку, обняла, прижала к груди, поцеловала, и ты вдруг почувствовал не только то, что должен был чувствовать в таком положении ученик начальной школы. А потом всё думал: что же это такое?
Была фотография полуобнаженной французской кинозвезды Брижжит Бардо в фильме «И бог создал женщину» из какого-то буржуазного журнала. Соседский парень, года на четыре постарше, ставший впоследствии церковным иерархом, учил на эту фотографию мастурбировать.
Были учительницы физкультуры – Анастасия Павловна и Нина Владимировна. Одна, высокая, широкобедрая, в обтягивающем тренировочном костюме, все показывала собственным примером, как надо кувыркаться через голову вперед и назад, а вы смотрели. Другая, разбитная, беспрерывно курящая, с накрашенными тонкими губами и зелеными веками, подсаживала девчонок и мальчишек на брусья, кольца, канат, ощупывая, а разбаловавшимся грозила: «Вот дам я тебе сейчас коленом!» И иногда по вечерам якобы оставалась с самыми физически развитыми старшеклассниками на какие-то «дополнительные» занятия, при этом запирая физкультурный зал изнутри на ключ.
Была Галина Степановна, преподавательница литературы – что значили Шекспир, Гёте, Пушкин, Толстой, Достоевский по сравнению с её полным, обтянутым шерстяной кофточкой бюстом?! Впрочем, очень многое значили и в какой-то момент в какой-то степени были взаимозависимы…
Была в Суриковском институте натурщица, которая вам, ученикам начальных классов одноименной школы тайно от преподавателей тоже позволяла себя порисовать обнаженной – немолодая и нехорошая собой, вся какая-то дряблая, обвисшая, синюшная, с нескрываемым наслаждением купаясь в пытливых восторженных взорах будущих Суриковых и Рубенсов.
Была учительница английского Муза Анатольевна, пронзительно-синеглазая блондинка, вся в украшениях, как новогодняя ёлка, всегда в цветных чулках, в обтягивающих платьях, благоухающая не нашими духами, пудрой, помадой – ну что вам было до каких-то артиклей, модальных глаголов, герундиев?.. Когда Розенблюм, оказавшийся её мужем, увёз Музу через Вену в Израиль на постоянное место жительства, вы с горя «раздавили» за школой пару «бомб» портвейна «777» и учинили возле кинотеатра «Прогресс» мордобитие, за что всех замели в 114-е отделение милиции, а одного потом и посадили.
Была замзавсекцией, как сама представилась, за Джанкоем войдя в купе к вам с приятелем, возвращавшимся из Гурзуфа из Крыма, где, длинноволосые, в драных джинсах, вы месяц хипповали и изголодались. Угостив нежным домашним салом, сливами, горилкой, расстегнув и спустив розовый лифчик, она попросила: «Пососыте, хлопчыки, вся извылась!» Груди были большие, тугие, потные в жаркой душной степной ночи и солоноватые от слёз: она плакала, то ли от облегчения, то ли от горя. И вы высосали не менее чем по пол-литра молока, запивая самогоном. А утром в купе никого кроме вас не было. И денег в карманах не было, ни копейки. И наручных часов «Полёт». И до сих пор витает вдали вопрос: что в жизни той женщины произошло? И не рассеивается сомнение: а не приснилась ли?
|
