Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Из книги "Частички бытия" Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
03.11.2009
Оглавление
Из книги "Частички бытия"
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13

                                                           ЖИЗНЬ
   Появились на свет мои внуки-двойняшки, а вскоре, буквально через несколько дней, будто дождавшись, ушёл из жизни их дед, давно и тяжело болевший народный артист Михаил Ульянов. Впервые увидев внучку, я обомлел – вылитая моя мама.          

                                                          КАРМЕН
   На гаванскую табачную фабрику я пришёл делать фоторепортаж. Работницы раскатывали табачные листья на обнажённых смуглых ляжках, три слоя и так называемую «сару», внешний жёсткий лист, затем прикидывали вес и диаметр сигар, длину подрезали. Фотографируя и беря интервью, я чуть не воспламенился, дойдя до ударницы социалистического труда Кармен, раскатывавшую, будучи, как я заметил через видоискатель, без трусиков, табачные листья с каким-то особенным вдохновением. Дождавшись окончания рабочего дня, я вошёл вслед за ней в гуа-гуа, гаванский автобус без окон, и поехал в какой-то чёрный рабочий район на окраину. Когда толпа схлынула, приблизился, сделал, коснувшись её руки на поручне, комплимент. «Я вообще классная, - отозвалась она. - Один только недостаток – не умею отказывать мужчинам». – «Та это ж классно!..» Я пересказал классическую повесть Проспера Мериме «Кармен», Кармен книг не читала, но по-детски искренне обрадовалась, что про неё написали. Подарив флакончик духов «Красная Москва» (последний из привезённых из Союза для покорения женских сердец на Кубе), я пригласил её на виллу, где мы, иностранные студенты-стажёры, проживали: приблизившись, ослепив почти в упор шалой улыбкой и вызвав у меня лёгкое головокружение с дрожью в членах, она умопомрачительно кивнула, принимая приглашение… Под утро, когда моя Кармен изменила мне то ли с третьим, то ли с пятым по счёту стажёром (пока я, утомлённый любовью и ромовыми возлияниями, дремал в промежутках, её утягивали в койки на выходе из ванной, а она, неизменно возвращаясь ко мне, напоминала, что ещё в гуа-гуа честно предупредила о своём единственном недостатке), то ли с чехом из комнаты № 6, то ли с гэдээровцем из № 10, я чуть не зарубил её мачете, который накануне привёз от мачетерос с сафры: нёсся сломя голову голый за ней, тоже голой, по берегу рокочущего океана, а когда она скрылась в зарослях у реки Альмендарес, сел на валун, и, переводя дух, глядя на занимающийся тропический рассвет, подумал: «Как же хороша жизнь! Даже лучше, чем литература!..» Эх, молодость!                       
                                                       
                                                ЗАЯВЛЕНИЕ О ПРИЁМЕ                      
   Предлагая свои услуги герцогу Миланскому Лодовико Мора, Леонардо да Винчи в заявлении писал: «Знаком с механикой, архитектурой, баллистикой, химией, медициной, астрономией, ботаникой, математикой, артиллерией, искусством вести оборону и осаду крепостей, пиротехникой, строительством зданий, мостов, тоннелей, каналов, а также могу рисовать и ваять наравне с кем угодно». «К тому же, - добавляет придворный, - Леонардо божественно пел, играл на лютне и прочих музыкальных инструментах, сочинял стихи и музыку, свободно говорил на европейских языках, гнул подковы, ломал в пальцах серебряные монеты, а также изобрёл и построил первый летательный аппарат». «Кажется, это человек способный», - зевнув, рассеянно отозвался герцог и распорядился принять да Винчи на службу…

                                               КТО ОСТАЛСЯ НА ТРУБЕ?
 - В гражданскую войну уничтожено 18 миллионов, - говорил капитан МРС Николай Иванович (почти год пробывший в немецком концлагере Маутхаузен с генералом Карбышевым, живьём замороженным немцами), когда мы шли поиском по неспокойному Охотскому морю, а пьяные молодые матросы спали в трюме. – Коллективизация, раскулачивание, голодомор – 22 миллиона. Всяческие репрессии с начала 1930-х по начало войны – 20 миллионов. Война – 33 миллиона. Репрессии с 1941-го по 1953-й – 9 миллионов. Итого: 102 миллиона человек! И лучшие – не худшие люди. Как в детской считалочке: «А» и «Б», сидели на трубе, «А» упало, «Б» пропало, кто остался на трубе?  Так кто остался-то в России, никак в толк не могу взять?..

                                           АХ, КАКАЯ БЫЛА ДРАКА!
   Танцы в турбазе рядом с посёлком. Под конец – белый танец, дамы приглашают кавалеров. Толчок. Удар локтя в бок. Её бездонные чёрные глаза, безумные руки, с ума сводящий запах. Туман. «Пойдём, выйдем». Удар в переносицу. Ответ. Удар ногой в лицо. Крик. Её. Ещё удар. И ещё. Подбегают мои. Спина к спине – удар, ответ, удар, удар, удар… Кончено. Рёв уезжающих мотоциклов. Тащат к воде. Обмывают. Зуба, два, хорошо, что не три. Перебит нос, кривой на всю жизнь. Вода Волги. Громадная, в полнеба луна. «Милый, тебе больно?» - шёпот с поглаживанием. - «Но-но-номал-но…». Вспоминаю ту драку – и понимаю, что такой луны больше не будет. Никогда. И такого шёпота. Отдал бы всё за это.

                                                   В ВАГОНЕ МЕТРО
   Казалось бы, совсем недавно ты ехал с мамой из «Детского мира», будучи самым младшим в вагоне, и играл на подоконнике в машинки; будто вчера познакомился с той самой, единственной, с которой  судьба потом развела; только что  опаздывал на лекции в МГУ на проспект Маркса... Но и проспект Маркса переименован, и ты, еще не чувствующий себя стариком, оказавшись вечером в метро, глядя на молодежь, слушающую музыку в наушниках, играющую в игры на мобильных телефонах, с неправдоподобной скоростью набирающую и отправляющую SMS-ки, гогочущую, пьющую кока-колу и пиво, вдруг с тоской осознаешь, что ты самый старший в вагоне, и подбадриваешь себя тем, что ещё не уступают тебе место (да это теперь и непринято).

                                                    ОПЯТЬ ОПУСТИЛИ
   Опять опустили. В ЦДЛ всегда-то существовала иерархия: начинающие литераторы и неудачники пили в нижнем буфете; те, кто покруче, более-менее публиковался – наверху в «пёстром», где автографы великих на стенах; известные же стране и миру поэты и прозаики, живые классики – в легендарном «дубовом» зале ресторации. С некоторых пор в фойе по дороге в «пёстрый» буфет организовали клубный ресторан под названием «Театр+TV», куда стали захаживать мелькающие на телевидении лица. И гардеробы разделили: слева принимает верхнюю одежду у ещё более чем прежде неудалых писателей ни на что не претендующая усталая немощная старушка, справа трудится  усатый отставник-швейцар, высокий, с военной выправкой, в форменном кителе с золотыми галунами, бравый и, безусловно, претендующий на чаевые; ещё бы! как там в бессмертной кинокартине «Мимино»? – «артистов видит, космонавтов видит, Иштояна видит!..» У тех, кто направляется вниз, где солянка и рюмка водки подешевле, справа «польт» не берут, посылают с соответственным выражением лица налево, где старушки чаще и вовсе нет.

                                                ЧТО ВСЁ, СЫНОК?
   9 мая 2009 года. День Победы. Центр Москвы перекрыт «на время праздничных мероприятий» - военного парада на Красной площади, митингов и шествий политический партий. «А мы будем сидеть на параде в самом центре, - сказала дочь, - совсем почти рядом с Медведевым и Путиным». (Муж дочери – молодой, но весьма преуспевающий бизнесмен.) Посомневавшись, я всё-таки поехал, чтобы ощутить атмосферу одного из последних Дней Победы при живых фронтовиках, в центр на метро. По трансляции передавали песни военных лет в исполнении известных певцов.
                                         Враги сожгли родную хату,
                                         Сгубили всю его семью,
                                         Куда ж теперь идти солдату,
                                         Кому нести печаль свою?..
             
                                         Пошёл солдат в глубоком горе
                                         На перекрёсток двух дорог,
                                         Нашёл солдат в широком поле
                                         Травой заросший бугорок…
   Я хотел пофотографировать, как многие годы это делал, встречу ветеранов войны в сквере перед Большим театром. Но ни на станции «Театральная», ни на «Охотном ряду» из метро милиционеры не выпускали, пришлось проехать до «Пушкинской» и выйти там. Вся Тверская улица тоже была блокирована – со знамёнами и криками в громкоговорители проходили колонны Единой России, либерально-демократической партии Жириновского, компартии во главе с Зюгановым… Не имея желания, да и причины на этот раз, как обычно в таких случаях, размахивать своим журналистским удостоверением, вместе с другими я стал пробираться к центру по боковым улочкам и переулкам, но то и дело, наткнувшись на очередной кордон милиции, приходилось возвращаться, обходить, искать какие-то лазейки… Доносились из-за домов лозунги ораторов, призывавших заботиться о народе, о фронтовиках, которые спасли страну и мир и которых так мало уже осталось на земле. И всюду звучали песни, особенно часто «Враги сожгли родную хату», одна из самых гениально-простых, пронзительных, хватающих за душу:
                                     …Стоит солдат, и словно комья
                                        Застряли в горле у него,
                                        Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
                                        Героя-мужа своего…»

                                        Никто солдату не ответил,
                                        Никто его не повстречал,
                                        И только тёплый летний ветер
                                        Траву могильную качал…
   Напротив Центрального телеграфа группа молодых людей попыталась прорваться через оцепление, но их быстро урезонили, притом без применения в честь праздника дубинок и спецсредств. «И только наша партия, - кричал в мегафон примелькавшийся по телевизору депутат Государственной Думы, - реально заботится о народе, потому что сама плоть от плоти народной, прекрасно знает его чаяния и нужды, его лишения и тревоги!..» Ярко светило солнце, развевались на тёплом ветру знамёна. И даже из окон домов доносились обрывки песни «Враги сожгли»:
                                     …Вздохнул солдат, ремень поправил,
                                        Раскрыл мешок походный свой,
                                        Бутылку горькую поставил
                                        На серый камень гробовой.

                                       «Не осуждай меня, Прасковья,
                                        Что я пришёл к тебе такой.
                                        Хотел я выпить за здоровье,
                                        А должен пить за упокой…»


Последнее обновление ( 14.11.2009 )
 
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков