СКАЛЯРИЯ
                                                                                                          «Зная это, будучи им, я был теперь аксолотлем
                                                                                                                                                и находился в своём мире».
                                                                                                                                                                       Хулио Кортасар
Все скользит, выглаживается, переходит из одного в другое, и готов согласиться, что мальчик не мог так думать и так чувствовать, но помнишь те ноябрьские вечера настолько явственно, почти физически, что кажется иногда: это еще случится; и не знаешь, от какого лица и в каком времени рассказывать – в прошлом, настоящем или, может быть, будущем?..
Ты надеваешь пальто, берет и, сказав маме, что скоро вернешься, выходишь на улицу. Сумерки густеют, изменяются очертания домов, деревьев. Редкие фонари расплескивают фиолетовый свет по ноздреватому снегу, в котором зияют следы прохожих, хлюпают, слюняво шепчут что-то колеса машин, троллейбусов, приглушенно стучат и перезвякиваются трамваи.
Засунув руки глубоко в карманы, ты идешь по Ленинскому проспекту. Прохожие торопятся сменить разбухшие от воды ботинки на мягкие тапочки, погрузиться в теплый торшерно-телевизионный уют, и никому нет дела до того, куда идет этот мальчик, почему он идет так медленно, совсем не в ритме часа пик. Ты хорошо знаешь, куда идешь и почему не надо идти быстрей или останавливаться, – боишься спугнуть, потерять то, к чему все ближе... Нет, еще не время. Каждый звук, каждый запах, цвет полон смысла, понятного одному тебе. Чавкают по тротуару подошвы усталых людей, пропадают в безднах луж снежинки.
Возле винного магазина клубится народ. Поблескивают горлышки бутылок, сипло матерятся, спорят, кто красивей «вложил штуку» шведам, Фирсов или Рагулин, соединят ли Новый год с воскресеньем, повысят ли цены на водку. Горько-знойный перегар съедает запах водянистого снега, запах теплого хлеба из булочной и многие другие запахи. Выходят из гастронома женщины, некрасивые, полные, в сером, с пухлыми авоськами и тяжело раздувшимися хозяйственными сумками. С ними выходят дети, тоже усталые, с лицами обозленных старичков.
За черной паутиной липовых ветвей и кустов зеленеют высокие окна зоомагазина; ты не смотришь на них, идешь дальше, до поваленной урны, до выбоины в асфальте, полной воды... и сворачиваешь к окнам как бы случайно, потому что денег у тебя нет, но с тех пор, как папа купил пятнадцатилитровый шарообразный аквариум, ты каждый день сюда приходишь.
Приходишь и мечтаешь о скалярии – широкой рыбке с нежно-серебристой чешуйкой и ровненькими, словно нарисованными миниатюрной кисточкой полосками на бочках. После праздников в магазин завезли много рыбок и поставили к стене против окна шесть дополнительных столитровых аквариумов. Макропод, голубой неон, барбус суматранус, тернеция, данио рерио, скалярия. В нежно-зеленом плещутся золотые и серебряные блики, небесно-голубой переливается в лиловый, оранжевый, бордовый; иссиня-черный снова возвращается в голубой, потом аквамарин...
С каждым днем все меньше остается рыбок в ближнем аквариуме, которого незаметно для девушки-продавщицы можно коснуться рукой, в аквариуме с маленькой биркой: «Скалярия мраморная вуалевая». Но твоя скалярия, крупная, с черным кончиком носа, лишней полосочкой на голове и блестящим хвостиком, еще там, – ты чувствуешь, едва закрыв за собой дверь зоомагазина. Глядишь на уточек, кроликов, попугаев, черепах, щеглов, зеленушек, свинок, но с первого мгновения ты возле аквариума... и наконец подходишь к нему и смотришь, смотришь... вздрагиваешь, холодеет внутри, оттого что скалярии не видно; рыбки скопились в дальнем верхнем углу под круглой пластмассовой кормушкой, а ее нет. Нет!.. Но слава тебе, господи, вот она – совсем рядом, разделывается за камнем с длинным темным червяком. Она, твоя скалярия.
Почему ты выбрал именно ее? Были и крупней, и ярче, и шустрей, и блестели так... но в первый же день ты увидел ее, с лишней полосочкой на голове и блестящим хвостиком, и даже не сравнивал с другими скаляриями, моллинезиями или золотыми рыбками, – ты выбрал именно ее, и не мог бы объяснить почему; ты стоишь и смотришь, смотришь... Вытаскиваешь из кармана платок, вытираешь нос, снова наклоняешься к аквариуму, снова начинает казаться, что уже казалось тебе однажды в полусне, но загремел будильник... Щекочет ноздрю холодная капля, ноги мокрые, но ты не замечаешь – нет больше ничего, кроме твоей скалярии, теплого зеленого пространства воды, сочных густых водорослей. Она скользит меж розовыми, бронзовыми камушками, уходит на глубину, огибает маленький грот, поднимается к поверхности... Ты все ближе к стеклу, нос твой и губы расплющиваются, вдавливаются в него. Скалярия снова уходит в кудрявые сиреневые водоросли, мягкими своими губами осторожно, словно целует, приподнимает что-то с песка, вильнув блестящим хвостиком, проплывает под большим гротом, поворачивается и смотрит на тебя. Долго смотрит, внимательно. Так внимательно, что делается не по себе. Начинает казаться, будто она видит этого мальчика с расплющенным о стекло носом и губами... За спиной его движутся темные силуэты, с баночками и клетками они входят в магазин и выходят на улицу; отражаются в стекле стальные прутья колеса белки, хорек, кенарь, оленья голова на стене с выпученными коричневыми глазами и ажурными рогами... Отражаются в стекле? Тревожно становится под этим пристальным взглядом, потом спокойней, кажется, что ты уже встречался с ним когда-то... да совсем недавно, может быть, позавчера... или сегодня... Ну да. Ты видел эти маленькие глазки, этот кругленький ротик... утром, когда умывался в ванной перед зеркалом… Наскучивает разглядывать размазанные по стеклу с той стороны нос, губы, ты поворачиваешься и неторопливо уплываешь в толщу воды, к задней стенке... Остаются позади гроты, ракушки, камни, водоросли, покрытые серебряными пузырьками воздуха – а стенки все нет. Становится теплей, начинает приятно пощипывать глаза, ноздри, в соленой воде плыть легче. Через какое-то время впереди ты замечаешь что-то светлое... Видишь коралловые рифы. Они освещены не электрическими рефлекторами, не лампами, но солнцем. В широких дымных лучах его кораллы под тобой переливаются нежно-розовым, салатовым, голубым, они покачиваются, вздымаются и опадают на выдохе, подобно гигантской грудной клетке... Слева – отвесные седые горы. Справа – морские ежи, пятиконечные звезды разных размеров, цветов и оттенков, раковины моллюсков, громадные медузы аурелии, крабы, черепахи, морские собаки... кого там только нет!.. Ты огибаешь выступ в скале, проплываешь в ворота, облепленные сталистыми мидиями, и видишь перед собой прекрасный древний город: храмы, стадион, лестницы к алтарю, театр, термы с фресками на стенах... словно только вчера опустился город на дно. Ты устремляешься вперед, вода сама несет тебя, теплыми чистыми струями проходит сквозь легкие-жабры... счастье, восторг, мечта все ближе, ближе!..
Скалярию накрывает сачок и вытаскивает из воды. Она бьется, кричит, но никто не слышит. Ее купили, пробив в кассе сорок копеек.
И снова мокрый снег, слюнявый шепот колес, простуженный перезвон трамваев, усталые лица, невидящие глаза, спешащие утонуть в ежевечернем телеэкране.