| Подача. Повесть |
|
|
|
| 15.12.2009 | ||||||||||
Страница 2 из 8 Спину я «сломала» года четыре назад. Я всю зиму отрабатывала прямую силовую подачу. Оставалась после вечерних тренировок, ставила вместо игроков стулья и подавала по углам – сто, двести, пятьсот раз, а Миропольский, старший тренер, все подбрасывал мне мячи и: «Давай, давай, Ляленька, мы им покажем, давай!» И так до самого отбоя, а иногда и после. Еле до постели доползала. Полсекунды мой мяч летел, а у девчонок, не только у наших, вообще – секунду, полторы, от подачи до касания рук или пола. Японцы электроникой замерили. Благодаря подачам я и в символическую шестерку мира попала на предолимпийской неделе. И спина – благодаря подачам. «Дискогенный радикулит с корешковым синдромом» – диагноз. То есть диски стерлись. А может быть, и не подачи виноваты. Я не знаю. В Праге на чемпионате мира я упала на спину и все, лежу, как мертвая – девчонки с площадки унесли. Я плакать не могла от боли. Правда, после новокаиновой блокады играла, четыре подачи подряд выиграла.Или еще в детстве. В детской спортивной школе у нас Серафима Кирилловна была, тренер, высокая, метр восемьдесят два, вся в черном и всегда ходила на высоченных каблуках, даже на тренировках. Поднимала она нас, семилетних, чуть ли не над головой и бросала, как котят, на голый пол, падать учила. Вечно в синяках были, отбивали себе коленки, локти, спинами ушибались... Не знаю. Кто-то из врачей счел, что это у меня вообще от рождения. Мы с братом двойняшки, я родилась на два часа раньше, и он якобы слишком сильно меня выталкивал. Ноги были дико кривые, врожденный вывих бедер. В институте травматологии маме сказали, что таких, как я, не лечат. Лежат малыши на растяжках, потом в гипс и только на колясках передвигаются. Мама меня забрала домой. Мы в Риге жили, и кажется, первое, что помню: дождь моросит, башня кирхи, звон, я на одеяльце на столе и мама делает мне массаж. Мама наша – сильный человек, окончила «мужской» факультет теоретической физики, кандидатскую защитила. Нам с братом года еще не было, когда отец ушел, алименты сперва совсем не платил, потом – тридцать рублей в месяц, а увидела я его впервые после того, как он утопил котенка, уже будучи в сборной: заехала с мамой проститься, мы в Штаты летели, он сидит на кухне, чай пьет с пирожными, которые мама для меня купила. Поднялся, огромный – у него два четыре рост, я в него пошла – неуклюжий и абсолютно чужой. «Здравствуй, – говорит, – дочка». Я молча повернулась и ушла в комнату. Мама за мной: «Отец он, никуда от этого не денешься». – «Ну и что мне теперь делать прикажешь?» – «Ну пообщайся хоть...» «Ладно», – согласилась я. Выхожу на кухню: «Простите, мы с вами не знакомы. Вы хотите попросить меня привезти вам что-нибудь из Америки? Разве что мелочь, сувенир. Нам всего пять долларов в сутки дают. Кормежка и гостиница, правда, бесплатно. Так что пластмассового крокодильчика я вам могу привезти, хотите?..» Мама говорила, что он слабый, что несчастен. А кто счастлив? Сама она, оставшаяся с двумя грудными детьми, один из которых, то есть я – полукалека? Каждый день по шесть часов она делала мне специальный массаж. С весны до осени возила на взморье, за Дубулты, устилала песок шишками и гоняла по ним, а местные старушки ахали, кричали, садисткой маму называли, видя, как я в кровь раздираю ноги. И на мысе на Черном море мама гоняла меня по горячим камням. Теперь трудно в это поверить, но там вот что произошло. На автовокзале появилась вдруг очень красивая цыганка с многочисленными детьми, подошла к нам, попросила позолотить ручку. И мама, всегда любившая цыган, их– песни, танцы, дала ей рубль. Назвавшись Василисой Петровной, цыганка взяла мою руку и сказала, что я уеду из страны, буду богатой и дети мои будут ликами темнее, чем ее дети. А я ответила: а я знаю. Мама очень смеялась… В общем, стала я совсем здоровой девочкой и в семь лет мама отдала меня в волейбол; она сама всю жизнь играла, где только можно – на пляжах, на турбазовских площадках, на стадионе. (Кстати, и с отцом она познакомилась, играя в волейбол, – у него разряд был, одно время он за сборную города даже выступал, а когда я сама стала играть, особенно почему-то за границей, он мне не раз мерещился на площадке, но по ту сторону сетки, и я подавала и била так, чтобы он не мог взять.) У мамы было много друзей по волейболу. И поклонников. Она и сейчас красивая, хотя ей за пятьдесят и полжизни в парике ходит. Волосы у нее все выпали, когда мы с братом еще маленькими были. Торопилась забрать нас с пятидневки, бежала, поскользнулась и упала на лестнице, сломала позвоночник. Лечить ее стали облучением, а она после института на атомном реакторе работала, там уже получила хорошую дозу. Помню, я так испугалась, впервые увидев ее без волос, что подойти не могла, разревелась. Но мама у нас красивая – фигура, глаза необыкновенные, губы... Говорят, что я – копия она в молодости, только она миниатюрная, метр семьдесят. Все время мужики вокруг нее крутились, доктор наук был молодой, летчик, дизайнер, дипломат... Этот дипломат, Валерий Валерьевич, приносил в портфеле порнографические журналы и, когда мамы не было, давал мне смотреть их, верней, как бы невзначай оставлял на буфете или на тумбочке и подглядывал за мной из-за шторы. Однажды внезапно вошел, я чуть от стыда не скончалась, а он как ни в чем не бывало стал рассказывать о латиноамериканском секс-шоу, в котором якобы участвовали такие же девочки, как я. «Ужас! Безобразие! Конец света!» – возмущался, припоминая подробности шоу. И почему я слушала как завороженная, почему не убежала, не заткнула уши, маме про него сказала не сразу и не все? А выражение лица, блеск глаз того дипломата я и теперь помню – в Амстердаме я видела точно такое же выражение на лицах советских комсомольских функционеров, выходивших тайком из секс-центра... |
||||||||||
| < Пред. |
|---|