ПОДАЧА

– … Каким ветром меня сюда занесло? – переспросила она, когда на пятый день нашего знакомства мы сидели в пляжном кафе «Ветерок» под зонтиками. За соседним столиком располагались двое ее квадратных наголо стриженых охранников, похожих на арабских террористов – смертников. Они потягивали колу и косились на нас, делая вид, что любуются глубинно рокочущим приливом Атлантического океана, до горизонта заштрихованного седыми гребнями. – Могу рассказать. Давно не говорила с русским. А вы можете это потом написать, если хотите. Мне все равно, что обо мне подумают. Даже если напечатаете в какой-нибудь газете. В «Советском спорте», например, – ха – ха – ха. Абсолютно наплевать. Я не вернусь в Союз. Я здесь счастлива.
Сразу, едва приехав на западное побережье Франции в курортный городок Довиль и выйдя на пляж, я обратил внимание на эту молодую женщину. Потому что на нее нельзя было не обратить внимания. Мне казалось невероятным, но, приблизившись, я убедился в том, что она говорит с двумя чернокудрыми крохотными арабчонками – близняшками по-русски. Внешность ее была экстраординарной. Какой-то здесь… чрезвычайной. Почти двухметровая, вдобавок и в босоножках на каблуках, ходила она с абсолютно прямой спиной, с высоко поднятой головой, не стесняясь, как обычно бывает, а напротив, словно гордясь своим колоссальным ростом и атлетическим разворотом плеч. Хотя кость при этом была достаточно тонкой: запястья, лодыжки. И талия. Светло–русая толстая коса доставала до копчика. Глаза ее были неправдоподобно, будто линзы вставляла, синими.
Вечером я стал свидетелем того, как в казино «Довиль» она проиграла в рулетку не менее полусотни тысяч франков. На другой день увидел ее в центре городка в бутике, делающей покупки, дорогие, судя по тому, как лебезили перед ней продавщицы. Повсюду ее с детьми сопровождала охрана. Ездила она на красном кабриолете «Феррари» стоимостью около полумиллиона долларов… Как ни трудно было к ней подступиться, на третий день пребывания в курортном городке мне все же удалось познакомиться: просто улыбнулся, заговорил у «шведского» стола в отеле (охрана было рванулась ко мне, но она, услышав русскую речь, жестом их остановила). А еще через два дня – и разговорил.
– … Брат, верней, троюродный племянник познакомил с будущим моим мужем, Амином Аль-Шаером. У Алеши тогда был роман с дочерью греческого судовладельца, о котором вы наверняка слышали. Сделал мне вызов в Грецию, компетентные товарищи провели со мной беседу и помогли оформиться. И на знаменитой яхте судовладельца Алеша познакомил. Живописная была картина. Аль-Шаер старше меня ровно на полвека. И ниже почти на полметра.
– Мультимиллионер, я видел репортаж по CANAL+… Как в кино!
– Да, как в кино. Я сама не верю, что это все со мной.
– Детишки ваши?
– А чьи же? Арабчата, даже темнее отца, в деда. Может быть, один из них новым Пушкиным станет… Кстати, когда мои фотографии появились в газетах, объявился мой, якобы, родственник из Канады, Патрик Музыченко, тоже баскетбольного роста и вообще чернокожий. Так что все сходится, ха – ха… Вам действительно интересна моя жизнь, Максим?
– Действительно.
– Я расскажу, все равно здесь делать нечего. Да и как в России в купе – случайному попутчику, мы с вами ведь больше никогда не встретимся.
– Мир тесен.
– Нет, при моей жизни это исключено. Ко мне вообще никого обычно не подпускают… Не знаю даже, с чего начать. Недавно я исповедовалась в нашем православном храме Святого Николая в Ницце, у нас вилла рядом. Хотите, перескажу то, что рассказала батюшке – духовнику? Не все, разумеется… – Она помолчала, теребя соломенную широкополую шляпу с цветами и ягодами на ленте. – Кажется, что до того котенка, которого утопил отец, не было в моей жизни ничего. Кошка родила семерых, троих сразу утопили соседи, троих мы раздали знакомым, а последний, Тимофей, пушистый, черненький, с белыми лапками и грудкой, жил у меня долго, я поила его теплым молоком, играла с ним, а однажды утром, на другой день после того как отец приходил к маме и о чем-то они на кухне допоздна спорили, ругались, я увидела моего Тимофея – утопленного – в унитазе.
Много лет спустя, не так давно уже, мама призналась, что сама попросила об этом отца. Я не поверила. Да и какая теперь разница? Но мне не забыть той боли – первой в жизни, которую испытала тогда. Не могла даже плакать. Потом и руку ломала, и сухожилия рвала, и каких только травм не было на площадке и на тренировках, и били меня, и резали бритвой, пытаясь изнасиловать, и предавали, и пытали, и операцию делали без наркоза – но с той болью ничто не сравнится. Даже травма спины, хотя не пожелала бы я этого испытать самому злому, самому ненавистному человеку на свете.