ИГОРЬ ЗОРИНЯНЦ, СОТРУДНИК МИДА
Прошло с тех пор больше лет, чем было нам тогда, но и теперь я чувствую себя сволочью, стоит лишь вспомнить об Ирине. И я стараюсь не вспоминать. Я любил ее, по-настоящему, как никого потом не любил, хотя женщин было достаточно. А она была влюблена в Антона Егорова, который никого и ничего не любил, кроме древней истории, и который, не поступив на истфак МГУ, пошел в армию и погиб на пожарах под Москвой. И тем же летом или осенью стала Ирина Строгова путаной – так называемой на официальном языке женщиной легкого поведения, оказывающей мужчинам услуги интимного характера за вознаграждение в иностранной валюте. Виноват в этом я, могу сознаться. Конечно, я знал, что Ирину называют в школе «прости господи», но Таньке Ереминой, когда она сказала, что стоит лишь подарить джинсы – и никаких проблем, я не поверил. Родители вместе работали в Швейцарии и там еще как бы сговорились насчет нас с Татьяной. Осенью в девятом классе большой компанией мы поехали ко мне на дачу, предки, или «плесень», как тогда мы называли родителей, были за кордоном. Был теплый солнечный день, мы жарили шашлыки, резвились, играли в «бутылочку», пили по кругу из горла «Солнцедар», пели под гитару песни «Битлз» и «Роллинг стоунз», потом побежали на станцию в магазин и взяли там несколько бомб «вермутянского», и догоняли до вечера друг друга и каждый самого себя. Я был в состоянии довольно-таки тяжелого изумления и плохо помню, каким образом зашел об этом разговор, но помню, как шли мы с Ириной по лесу, шуршали под ногами листья, пахло грибами и дымом, светились сквозь деревья окна дач, и она что-то рассказывала об Антоне Егорове, которого на даче с нами быть не могло, потому что он типичный «початок», – смешно и грустно вспоминать теперь, но ведь было! – она рассказывала о том, должно быть, как она его любит, и помню, как я обнял и завалил ее на стог сена, а она треснула мне коленом между ног и убежала, но я догнал ее и просил прощения, и она что-то мне рассказывала о матери-алкоголичке, о сестре-алкоголичке, о брате, которого снова посадили… Надрыв в ней какой-то был. Тут я и подсуетился со своими джинсами, недавно привезенными, – потрогай, говорю, хрустят, хочешь подарю? Не помню, что именно она мне ответила, но помню, что «да, хочу», и я стал издеваться над ней, отхлебывая из бутылки вермут, и в конце концов поставил условие: станцует при всех на даче голая – «Супер райфл» мои коронные переходят к ней навсегда. Она отказалась, но джинсы я ей-таки подарил, а когда парни спросили, что мы так долго в лесу делали, я ответил: «А что можно делать в лесу с прости господи?» Шутя ответил, не всерьез. Мы тогда все шутили. Добавил деталей и нюансов. Мне поверили, меня в классе уважали, да и видели на ней мои джинсы, которые она, дуреха, тут же нацепила. И после этого уже в открытую стали называть Ирину шалашовкой, шлюхой, проституткой, она ревела, истериковала, пыталась оправдываться – да где там!.. Вот так запросто, несколькими словами я прикончил свою любовь в девятом классе, а заодно и… Ведь была, была любовь, и глядел я, не отрываясь, на ее длинную белую шею, на глаза, сидел на задней парте и глядел, глядел, вместо того чтобы слушать учителей, и стихи даже пробовал писать по-английски…

НАТАЛИЯ СОРОКОВА, ПРОДАВЩИЦА
«Было бы из-за чего убиваться, – говорила я Ирке, когда она мне рассказала об итальянце, заплатившем ей пятьдесят долларов. – Мужик-то он хоть ничего оказался? Ты что, девочкой была, что ли? Скажи кому-нибудь другому, Строгова! Девки говорили, что ты чуть ли не с седьмого класса…» – «Я и целовалась-то всего несколько раз». – «Ну и дура – единственное, что я могу тебе сказать. Теперь умней будешь. Мне бы твои данные, я бы уже здесь не сидела». На следующей неделе у матери был день рождения, я позвала Ирку, и она познакомилась с материной подругой Валентиной по кличке «Мопс», которую знает вся деловая Москва. Это она меня в «Березку» устроила. Весь вечер Ирка с Мопсом просидела в углу, та ей что-то рассказывала о красивой жизни, что-то все время предлагала, но Ирка мотала головой из стороны в сторону, мол, не хочу, не буду.

СЕРГЕЙ ГУСАРОВ, ТАКСИСТ
Я не узнал ее, когда увидел ночью возле «Интуриста», и потом только понял, что Нефертити – это и есть Ирка Строгова, с которой мы проучились в одном классе десять лет. Ребята в парке много о ней рассказывали. Я тогда только откинулся, по большому блату в такси устроили, но дали, как положено, такую колымагу, на которой при всем желании плана не сделаешь, не говоря уж о наваре, а у меня жена на сносях, мать болеет и тесть болеет. Короче, стал я постоянным Иркиным траллером. Подъезжал вечером к «Украине» или к «Интуристу» на Горького, к «Националю», она садилась ко мне в машину, и мы кружили с ней, а иногда с одной-двумя ее подругами в поисках клиентуры, преимущественно фирмы. Брали курочек и наши петушки с явно нетрудовыми доходами, потому что Нефертити, например, меньше, чем за две «кати», то бишь сотни, и разговаривать бы не стала. С валютой я не связывался. Это Мопс специализировалась со своим грузином Омаром Бантришвили, у них, я уверен, и в конторе все схвачено, на Лубянке. А кто из траллеров этим занимается, делает так. Подскакивает к «Шереметьево-2», берет с «упавшего» самолета фирмача, исподволь, между погодой и прочим, заводит разговор о денежных знаках.