|
Страница 3 из 9 На восьмой или девятой стометровке у Игоря возникло ощущение, что сверху кто-то смотрит, но сквозь стекла очков, сквозь брызги никого не было видно на пустых блестящих от солнца скамейках трибуны. Немного передохнув, последнюю, десятую стометровку он проплыл за 50,26 – это было близко к его личному рекорду. «Ты куда рвешь-то, Игорь? – сказал Володя, подавая брату надувные круги-тормоза, надевающиеся на ноги, и пенопластовую дощечку. – Секунда, а то и полторы запаса у тебя есть, точно, но сейчас-то кому ты что хочешь доказать? Мне? Порвешься только». – «Да нет, я так просто, Володь». И тут сверкнула квадратная лысина Кухмистерова, тренера сборной, сидевшего на последнем ряду с краю – охота тренироваться у Игоря пропала, отяжелели руки и ноги, заныло плечо, напоминая о недавней аварии. Он медленно проплыл с тормозами, держа в руках дощечку, пятьдесят метров, еще пятьдесят. «Игорь, ты уснул? – крикнул Володя. – Ну-ка собрался живо! Слышишь меня?» – «Слышу, Вова, слышу». Через полчаса тренировка была закончена. Кухмистеров пришел в раздевалку. «Торопишься?» – «Нет. Не очень». – «Поговорить надо. Не здесь». – «А кто мешает?» – «Ты знаешь, какие у нас с твоим братом отношения. Я жду тебя у выхода». Сели в сквере на скамейку. Кухмистеров, закинув ногу на ногу, потирая колено ладонью, долго молча глядел на разгуливающего в пожухлой траве толстого рыжего кота. «Жаловался, значит? – сказал отстраненно, как бы между прочим. – Батя твой был... выше этого». – «Никому я не жаловался». – «И у Гармаша ты не был. И о том, что затравили тебя, бедняжку, не говорил, и что недавно мировой рекорд побил... Отец твой...» «Не надо про отца», – перебил Игорь. Кухмистеров шумно выдохнул, показывая, как тяжек ему этот разговор, и будто с самого начала, от сотворения мира, монотонно повел речь о том, что Игорь для него, как сын, может, и ближе, потому что своих сыновей нет, Бог не дал, и по этой причине ему, Кухмистерову, неимоверного труда всегда стоило быть объективным, но теперь очевидно, теперь и ежу, как говорится, ясно, что пора и честь знать, ведь неумолимо бежит время, да, он, Игорь Аржанов, заслуженный и так далее, это все знают, и способен показать неплохой, даже отличный результат, как только что на обычной тренировке, однако двадцать восемь есть двадцать восемь, это отнюдь не двадцать, а почти уже тридцать, и не ему, Игорю Аржанову, объяснять, что означает сей возраст для пловца-спринтера, тем более что полгода почти из-за аварии не тренировался и врачи вот...» – «Возьмите меня в Стокгольм, – сказал Игорь. – Я выиграю». – «Как мальчик, ей богу – возьмите меня... Да могу я тебя взять, но...» Кухмистеров, перескакивая взглядом с голубя в луже на старика, собирающего между кустами пустые бутылки, со старика на кота, шумно выдохнул и снова терпеливо стал объяснять, загибая длинные толстые пальцы, по каким причинам не может, не имеет права на риск. «Ну, возраст – ладно, хотя это был бы нонсенс: Макдональду двадцати нет, Хэвелоку – восемнадцать... Травмы твои, полученные в аварии, допустим, прошли, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Но ты со стороны умей на себя взглянуть. Сейчас на мире пловцы все за сто девяносто, под два метра, а в тебе сто восемьдесят, да и то с натяжкой. Чисто физические показатели...» – «Я выиграю, – сказал Игорь. – Я действительно несколько дней назад побил рекорд Виндена». – «Мы все мировые рекорды бьем, – усмехнулся Кухмистеров, поглаживая пальцем седой висок. – Когда никто не видит». – «Возьмите...» – «Тьфу, пропасть! – сорвался тренер. – Выигрывай! Круши, ломи рекорды! Но только без меня. Так Гармашу и доложи: мол, я, будущий чемпион мира, или старик Кухмистеров, выживший из ума! Прощай».
Вечером Игорь работал в зале со штангой, когда вахтер позвал его к телефону. Звонила секретарша Гармаша: «Вячеслав Максимович просил передать, чтобы вы завтра утром зашли в федерацию... Одну секундочку... Аржанов, Вячеслав Максимович, возьмете трубочку?..» «Игорь, – послышался скрипучий голос. – В Стокгольм ты летишь – я принял такое решение. Но смотри, на глаза мне не показывайся, если... Понял меня? Все. Ни пуха». «Володька!» – с воплем Игорь ворвался в зал, схватил брата, швырнул через себя, тот вывернулся, устоял, сделал подсечку, Игорь, падая, уцепился за шею Володи и вместе, обнявшись, они повалились на пол, но и в партере продолжали схватку – как двадцать лет назад в коридоре их огромной квартиры на четырнадцать семей. «Я докажу. Я докажу им всем!..» Сказав, что едет домой, Игорь приехал в бассейн и там, попросив какого-то мальчугана из секции плавания засечь время, второй раз за неделю побил мировой рекорд, теперь на целых восемь сотых секунды. «Ты должен сейчас же поблагодарить Викторию, – сказала Катя, когда он позвонил ей поздно вечером. – Она, кстати, тоже едет в Стокгольм, Гармаш ее руководителем делегации отправляет. Я же говорила тебе. Записывай телефон – если бы не она... Вернешься чемпионом – пожарю тебе цыпленка» («Сегодня у тебя такие-то дистанции – телятину тебе подавай! – кричала она до развода. – Завтра другие – цыпленка! Мне до смерти надоело быть твоей придворной кухаркой, калории подсчитывать!..») Положив трубку, Игорь долго тупо смотрел на свое обручальное кольцо. Когда разводились, Игорь убежден был, что на свете нет большей стервы, чем его кратковременная супруга. А теперь она помогла ему, она сделала для него то, что он не смог сделать сам, хотя с детства привык рассчитывать только на себя – отец так приучил. И Виктория – ее он давно не видел и видеть не хотел, но что-то смутно тревожащее, связанное с ней, не оставляло. Позвонит и что ей скажет? Спасибо? Идиотизм. Станет расспрашивать, отца опять вспоминать, у которого занималась когда-то фигурным плаванием. К черту!
|
