Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Воздвижение. Повесть Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
15.12.2009
Оглавление
Воздвижение. Повесть
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16
Страница 17
Страница 18
Страница 19
Страница 20
Страница 21
Страница 22
Страница 23
Страница 24
Страница 25

– Именно наверху и будет, – ответил Андрей.
– Хоть и не действующая церковь – музей, а без креста какая-то незавершенность была бы, правильно я говорю?
– Правильно вы говорите, – согласился Андрей. – Какая-то была незавершенность бы.
– Я понимаю, вам забавно со мной, непрофессионалом, разговаривать. А с другого бока посмотреть – произведение искусства, так что каждый имеет право высказаться. Правильно?
Помолчали. Кузьмич хотел подлить парторгу еще чаю, но тот закрыл чашку рукой.
– Эх, – скользнув лисьими глазками по лицам реставраторов, Корнаухов отчаянно выставил на стол бутылку «Пшеничной». – Тащи стаканы! – дал Кузьмичу команду, сопровождаемую широким жестом рубахи-парня. – Не поверите – с осени в рот не брал.
– А что сегодня имеет место быть? – полюбопытствовал Гришка Учитель. – Годовщина екатеринбургского расстрела российского императора и фамилии? Так она еще не скоро.
– Какой император, сын у меня родился! Четыре девятьсот, пятьдесят три сантиметра! Послезавтра в город еду на него смотреть. А недели через три, как потеплеет чуток, сюда перевезу. Давайте выпьем.
– Мы, к сожалению, не потребляем, – ответил за всех Андрей, поглядывая на Дмитрия.
– Что вы, мужики! – Парторг смялся, покраснел от смущения. – В среду гудели – аж дым валил.
– Откуда столь безапелляционная информация, позвольте полюбопытствовать? – спросил Учитель.
– Ну, по чуть-чуть?
– По чуть-чуть можно за такое дело, – согласился Дмитрий. – Сын – это здорово.
Сели к столу, парторг разлил, выпили чокнувшись. Закусили картошкой с луком. Еще выпили.
– Вот ты скажи, – начал Корнаухов, глядя, чуть отстраняясь, блестящим, как подсолнечное масло на сковородке, взглядом на Дмитрия, – ты в самом деле в Бога веришь или так? Ведь это ж понимать – уехал человек из столицы и не куда-нибудь, а в Зашиворотовск, чтобы получать каких-то сто... сто пятьдесят у тебя?
– Сто сорок. Минус за бездетность и подоходный.
– Меньше нашего конюха. И это все, что имеешь? Ну а по нарядам? Вот сколько, к примеру, стоит вытесать одну такую деревянную черепицу для крыши? – Корнаухов поднял с пола лемех.
– Четырнадцать копеек.
– Смеешься? Быть не может. Я, конечно, не плотник, но топор в руках держать, как говорится, приходилось. Честно скажу, час-другой, а то и третий повозился бы с этой штуковиной. Четырнадцать копеек? Да. У нас шабашники тысячи делают. Вот я и спрашиваю: веришь в Бога? В Иисуса Христа? – уточнил парторг, разлив по стаканам еще немного водки.
Дмитрий не ответил.
– Веришь... Не может быть, чтобы без веры вот такое... – Корнаухов кивнул на окно, за которым высился храм. – Без веры только свинарники строить.
– Красиво говоришь, парторг, – заметил Учитель, взяв минорный аккорд.
– Ведь какая культура была! Я тут статью читал. Действительно, подумать бы нам, почему самая современная технология и высочайшая производительность труда в тех странах, где самая развитая инфраструктура многовековой культуры? В Японии нельзя ни один храм уничтожить, как бы дряхл и древен он ни был. На крышах многоэтажных офисов в Токио яркие деревянные домики – это храмы, стоящие на том же месте, что и века назад, только выше поднялись. Преемственность создает культурный слой, на котором вырастает цивилизация! А у нас эти Кагановичи...
– Красиво говоришь, – повторил Учитель, запел, а припев вслед за Андреем подхватил и парторг: «Так громче, му-зыка, играй побе-ду! Мы по-беди-ли, и враг бежит, бежит, бежит! Так за царя, за ро-дину, за ве-ру мы грянем громко-е у-ра! ура! ура!!»
Корнаухов больше не пил, но продолжал возмущаться, рассуждать, пару раз стукнул кулачком по столу и ушел за полночь.
– Убейте, мужики, ничего не понимаю, – сказал Андрей, помогая Кузьмичу убирать посуду со стола. – Два месяца назад он говорил совсем другое.
– Два месяца в наше диспозитивное время – срок, – сказал Гриша Учитель. – Политически подкованный чувак. Газеты читает.
– Далеко пойдет, хмырь болотный, – предсказал Царь. – Просек, что к чему. Черную машину к подъезду будут подавать.
– Бог с ним, – зевнул Дмитрий. – Давайте спать.
Посреди ночи разбудил Андрея то ли вой собак, то ли голос Дмитрия десятилетней давности: «Мы хиппи! – ответил он комсоргу института, когда тот осведомился, почему не встали на комсомольский учет. – А хиппового учета у вас почему-то не ведется».

7

Много дней дул, прижимал к земле кусты, ломал не налившиеся еще соками ветви северо-западный ветер, ползли с моря темно-сизые тучи и сыпал в сумраке снег с дождем, лишь ненадолго затихая. Безлюдная, глухонемая лежала по обеим берегам черной речушки деревня, носящая имя городка Зашиворотовска, некогда пестрого, шумного, озвученного колокольными звонами, скрипом полозьев по искрящемуся снегу, звонким девичьим и детским смехом и вымершего в одночасье от оспы. А на холме посреди деревни, где высилась сорокапятиметровая Спасская церковь, не смолкали топоры.
Уже закончен был шатер, весь, от низа до шейки главки, рубленный без промежуточных связей, ходов, балок, стропил, закончены, покрыты галерея – сени, служившие трапезной, алтарный прируб... Остались главка алтаря, крыльцо и крест. Но крест возможно было устанавливать, когда потеплеет: в тишь да гладь, да Божью благодать. Занимались и украшениями. Дмитрий, плотник высшего разряда, демонстрировал своим товарищам и деревенским мужикам, собравшимся на площадке под вечер, мастерство – мужики восхищались его птицами счастья и тончайшими розетками на балках, деревянными миниатюрами и причелинами, подзорами и «полотенцами» для трапезной, говорили, что другого не сыскать такого «витраоза» на всем Севере, есть столяры, а плотника такого «витраозного» нет, разве в старину были; пятнами рдели от похвал выбритые скулы Дмитрия, блестели глаза, но он делал вид – Андрей замечал это, что ему безразличны слова, ибо слово изреченное есть ложь.
Влажный ветер слизывал с земли шершавый пористый снег, бурые проталины ширились, то нехотя, то плотоядно обнажая глинистые склоны, полузалитую вешней водой пойму речонки, совхозные поля. И однажды утром нескончаемые тучи исчезли, ветер выдохся и – словно умер. Из-за стихших елей величаво поднялось солнце. У всех, кто в тот день даже из-за реки смотрел на Спасскую церковь, резало глаза – как золоченый купол, сверкали свежевыструганные лемехи и вся кровля шатра, особенно яро перед закатом. Густыми теплыми лучами солнце поливало землю с передышками на несколько часов день, другой, третий – и не стало снега, раскинулись бурые лужи по улицам от ограды до ограды, от входа в «Товары повседневного спроса» до кузницы.


 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков