Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Воздвижение. Повесть Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
15.12.2009
Оглавление
Воздвижение. Повесть
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16
Страница 17
Страница 18
Страница 19
Страница 20
Страница 21
Страница 22
Страница 23
Страница 24
Страница 25

– Я пытался ему сегодня с почты позвонить. Долго не давали. А потом дома никого не было.
– В Москве? – Она подняла руки, коснулась кончиками узких прозрачных ногтей края стола.
– Да, у него на Арбате, у родителей.
– А Арбат, это... далеко от Красной площади?
– Нет, центр, в общем. А что?
– Может, сейчас попробовать?
– Почта закрыта.
– Ну ладно. Я пошла.
– Посиди, Ань. А то нам тут друг с другом все веселей становится.
– Нет, я домой пойду.
– А где твой дом? – риторически осведомился Учитель. – Давай выпьем – Кузьмич притащит. За тебя. За то, чтобы у тебя был дом. У каждого человека должен быть дом. С флюгером.
Она посмотрела на него. Подошла к кровати Дмитрия, взяла в изголовье байковую рубашку.
– Постираю, – сказала и вышла, ссутулившаяся, потерянная, жалкая. Андрей вышел за ней, на крыльце взял за руку. – Что? – Глаза ее, светло-голубые, с большими очерченными радужницами, смотрели на него, но, казалось, не видели.
– А если он вообще не вернется? – сказал Андрей – как крапивой по глазам ее хлестнул.
– Не вернется? – еле выдохнула она. – Почему?
– Церковь практически восстановлена. Признали ее памятником...
– А крест? Нет. Он вернется. Правда? – Ее глаза умоляли. – Правда, он вернется, да? Андрюша, он вернется? Он ведь обязательно должен поставить и крест?
– Крест без него могут поставить.
– Нет! Без него крест не будет стоять.
– Глупая ты, Анюта... – пробормотал Андрей; зависть к Дмитрию, жалость и нежность к ней перемешались, иссушили ему горло, воткнули туда, точно кляп, жесткий горячий комок. – Глупая... – Он схватил ее, прижал, впился губами в ее губы, она не сопротивлялась, но и не отвечала, а когда он чуть отстранился, посмотрела ему в глаза так, что он тотчас и отпустил ее.
– Ты мне очень нравишься, Андрюша. И... если бы Митя был здесь... А так... Прости. – Она улыбнулась и пошла. Он смотрел ей вслед, думая о том, что чище женщины не встречал. И никогда не встретит. Что какая-то явная чертовщина творится на земле. «Я не могу обратиться к Богу, – говорила она Андрею зимой. – Очень бы хотела. Но не могу. Вся в грехах. Никогда они мне не простятся». Ему хотелось крикнуть, догнать, взять ее на руки как ребенка, прижать к себе и унести далеко, чтобы ни одной живой души, лишь тишина, вода, лес, солнце. А она вдруг обернулась, пошла на него, лицо потемневшее, перекошенное, в морщинах, похожее на мордочку старой, затравленной, злобной обезьянки, и таким матом принялась палить по Дмитрию, по нему, Андрею, по всем мужикам на свете, какого Андрей не слыхал ни в армии, ни от зэков.
– Правда это – что японцы и корейцы всякие меня... Ты понял? Я одного себе не прощу! Что всех вас не перезаражала! Всех!!
Она стала спускаться к реке, навстречу ей из-за сарая выбежал Олег с двумя бутылками в руках. Что-то сказал. Она попробовала отобрать одну бутылку, но он не отдавал, кивая на избу, где ждали реставраторы. Вместе они поднялись по откосу.
Через полчаса в избе:
– Пилястры, пилястры – сам ты, тля, одно слово! А ты – стилобат хренов, понял! Кончай базар! Ты нам сестра, Анютка, знай, кто пальцем тронет!.. А трактор, в натуре, могешь поднять, Федотыч? Продали, суки, Россию, предали! Какая держава! Русь! Сгнила? Умерла? Подохла... Возд-виг-нем, мать вашу! Хочешь, Аннушка, япошкам всем поотрываю? Костылями скрипела и шаркала, губы мазала в копоть икон, над просторами вороном каркала, берегла вековой тяжкий сон! Выдави по капле – за Анну! Святая есть такая – Анна Кашинская…
– …Из-за баб все, – рассуждал Царь. – Первая ходка была у меня за бабу. Она мужика грохнула из моей пушки, я на себя взял. А теперь эта Катюша в КГБ большая шишка…
Пришла Ядвига, увела Андрея к себе. Скоро пришел туда и Гриша Учитель.
– Федотыч дом на спор будет поднимать, – сказал он. – На два пальца, говорит, от фундамента оторву.
По телевизору артист разговорного жанра, черноволосый, с вылупленными глазами, с бабочкой, острил по поводу того, что в магазинах ничего нет и скоро совсем ничего не будет. Зал покатывался.
– И в самом деле обоссышься, – согласился Учитель. – Пошли, Андрюха, к реке. Проветримся. Хоть и комарье, а все равно хорошо. Сенеку при луне почитаем.
Давно зашло солнце, но небо было светлым от края до края и, отражаясь, высветляло воду. Сели на берегу между кустами, наломали сухих веток и развели маленький костерок. Сделали из бутылки по глотку. Гриша закурил, открыл Сенеку.
– Так в быстром течении времени сперва скрывается из виду детство, потом юность, потом пора между молодостью и старостью, пограничная с обеими, и, наконец, лучшие годы самой старости; а недавно завиднелся общий для рода человеческого конец.
– Что ты все цитируешь? Свои слова у тебя есть?
– Зачем лишний раз сотрясать воздух? Все уже было сказано до нас. Понимаешь, еще в первом веке завиднелся общий для рода человеческого конец. И подумай еще вот о чем: никто не умирает не в свой срок. Своего времени ты не потеряешь: ведь что ты оставляешь после себя, то не твое... А он нас крепко надул, между прочим.
– Сенека?
– Сокурсничек твой. Будто хорошую дозу пустил нам по вене. А мы и задвинулись. Торчим, снова и снова ширяясь, уже сами. Ты видел, Кузьмич украдкой креститься начал. Там, в лагере, где я жил, вороны на столбах сидят. Их не проведешь – они, может, еще Петра помнят, проезжавшего здесь по пути в Архангельск. Не проведешь. Сидят и ждут.
– Мы были зимой. И телефон в караулке работает. Как в театре абсурда. Сняли трубку: «Четырнадцатая слушает». Что слушает? Кого? Зачем?
– Есть рыбы и животные есть, которые сами себя убивают, не дожидаясь прихода смерти. Это сильные животные и сильные рыбы. Вот так и Россия-матушка, которую я безумно люблю, издряхлев, стала самое себя забивать штыками, пулями, речами... Еще до антихриста, рождение которого в России предсказал Константин Николаевич Леонтьев. Антихрист лишь ускорил процесс. А уважаемый твой однокурсник делает вид, будто все ему по барабану. Будто вера – не в Христа, Иегову, Магомета, Будду или в коммунизм, не во что-то конкретное, а в принципе вера как таковая – лишь в коме и ее еще можно реанимировать. Между тем как ее уже просто нет – веры. Наличие отсутствия.

 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков