| Воздвижение. Повесть |
|
|
|
| 15.12.2009 | |
|
Страница 18 из 25 – Я хоть и старше тебя, – шептала Ядвига, – и предки из Польши, а ты казак, я школу не закончила, а ты закончил институт в столице, но мы с тобой... А он... он подчиняется только себе. Но не желаниям, как все, а изнутри чему-то. У меня так было. Однажды. – С Угольком? – Нет, после. Осенью. Когда уговаривали бабы ехать с ними... – В первую же их ночь Ядвига с огорошивающей незатейливостью поведала Андрею, как в год Олимпиады строил здесь московский студенческий стройотряд очередной свинарник и был в нем Уголек – крохотный шустрый негритосик по имени Теодоро из дружественной африканской страны, смешной, будто игрушечный, танцы свои показывал, обряды, а уехал, понесли трое местных и одна, замужняя, с Горки, все из любопытства, все спорили, бывало, лузгая на завалинке семечки, какого цвета у него попка, – но оставила ребенка лишь Ядвига. – Жалко мне стало. И еще что-то такое, чего до сих пор словами объяснить не могу. Ну, убью, думаю. Пальцем в меня тыкать, смеяться не будут. А толку? Проживу здесь, в этом Зашиворотовске... ничего не увижу. А так – плакал вот мой Теодорчик в колясочке, а я грудь не спешила ему давать, я в плаче его, как в раковине, шум теплого океана слышала, барабаны, бубны, треск кокосов... Столько ведь всего на свете! Я о чем говорила? – О Мите, – напомнил Андрей. – Да. Как будто что-то он себе доказывает. Убеждает. И не может убедить. Аня приходила... Плакала. Ничего он ей не обещал, он просто голову ей заморочил – она поверила. Знаешь, я боюсь за нее. – Утопится? Или повесится? – Несчастные мы – бабы. Зимой Анюта светилась вся. А теперь погасла. Он любить не может. – Только себя способен, думаешь? – И себя не любит. Часто делает как бы назло себе. И церковь так построил – словно спорил с кем-то: выдержу! Были тут ветра, дожди, морозы страшные, а он вставал с рассвета и стучал, стучал до темноты. Однажды – Аня рассказывала – тридцать девять у него была температура, и он все-таки стучал, рубил, пообещав себе закончить что-то там у вас в три дня. Едва с лесов не сверзился. Она ему как мать. И жена. А иногда как дочка – верит во все его небылицы: то он в Америку на воздушном шаре летал, то от инопланетян задания получал секретные... Говорит, и Спасскую церковь построил по их заданию и с их помощью. – Гришу он выгнал. – Выгнал? – Да. Совсем. – Он порой похож на злобного, капризного мальчишку. – Гитлер тоже на мальчишку иногда похож был. Ногами топал. – Окстись. Иди лучше ко мне. – Бессмысленно. – Ты из себя его изображаешь? – Дура. – Ударь меня, Андрюшенька. Чтобы быть на него похожим. – А он... – Да. Аню. – Врешь. За что? – Приревновал к кому-то из своих рабочих. Он и к тебе ее ревнует. Или просто. Под настроение. – Она изменяла ему? – Что ты! А он ей однажды окурок об грудь затушил. Она говорила – случайно. – Сволочь. – Нет. Он... нынешний. И всем она ему обязана. Он же ее спас. Она погибла бы там у себя на океане. 14 Ночью снова выпал снег. Субботнее утро было мутным, вялым, глухим. Лишь тявкала и подвывала за рекой собака. Андрей пришел к церкви без десяти восемь – с вязким раздражением думая о том, что боялся опоздать к началу работы, что ни в школе, ни в спортивной секции, ни в проектном институте, ни даже в армии не сумели всадить в него дисциплину так, как Дмитрий здесь за полгода. Тот самый Дмитрий, у которого в школе – сам с гордостью рассказывал – были по поведению сплошные «неуды», которого в институте беспрерывно таскали к замдекана за прогулы и всевозможные нарушения. Какие же силы его переломили? Любовь к реставрации, к плотницкому делу? Он с детства возился с деревяшками, со старой мебелью, летом на практике работал плотником и к концу института получил четвертый разряд. Но это было увлечением, как преферанс, не более – так представлялось Андрею и всем, кто знал Дмитрия. Даже Лагунову, у которого пророческого дара не отнимешь. Мало ли какие увлечения. Андрей тоже увлекался – спортом, получил разряды по легкой атлетике, лыжам, водному поло. Девочками. Психологией. Парапсихологией. А у Дмитрия увлечение упрямо обратилось в судьбу, потому как что, если не судьба – воздвигнуть такое вопреки всему, вопреки себе? Андрей задрал голову – плыл в грязно-серых размазанных облаках шатер, словно ладья по волнующемуся морю. И капитаном ладьи был Дмитрий, но «куда ж нам плыть?» Может, и правда он видит впереди маяк, землю обетованную, которую еще никто не видит? Нет, невозможно. Андрей не верил, не желал и не мог поверить, хотя порой обманывал себя. Пусть и видит Дмитрий нечто, но это мираж. Ибо ничего впереди нет. Разве что скалы. И рано или поздно ладья расшибется о них. |
| < Пред. | След. > |
|---|