Побродив по городу в поисках тени, зашли в полуподвал. Там помещался краеведческий музей.
– Вы сегодня первые, ребятки, – улыбкой встретил их директор музея, седой, однорукий, лет шестидесяти. – Какие там билеты, проходите, проходите, пожалуйста! – Взял указку, надел очки в старомодной круглой оправе и повел в зал, прохладный и гулкий.
Тихим сипловатым голосом стал рассказывать о путешествиях древних греков по Понту Эвксинскому, о Пантикапее – Рыбном пути, где, по словам историка Страбона, ловили осетров, не уступающих по размеру китам. С материка и с островов, принадлежавших Греции, приходили в Пантикапей парусники, галеры с пожизненно прикованными к ним рабами. Через Пантикапей аргонавты держали путь к реке Танаис, нашему Дону. Помнит пролив и римские триремы, и переполненные товарами ладьи славянских купцов…
Рассказывал он о Федоре Федоровиче Ушакове, который первым заставил волны пролива шуметь во славу русского оружия, наголову разбив турецкий флот. Аквалангисты нашли недавно на грунте остатки турецкого судна с абордажными крючьями, аркебузами, ятаганами, заряженными пистолетами.
Рассказывал о якорях – каменных, свинцовых, кованых, которых подняты сотни. На дне пролива образовались целые кладбища якорей, подаренных морю кораблекрушениями и самими мореходами – для преграды супостату. Во время взятия Петром Азова и в Крымскую войну для этого топили и корабли.
– Лет десять назад, ребятки, в школу, где я преподавал историю, – они перешли в комнату, посвященную Великой Отечественной войне, – принесли вещи и кое-какие бумаги с мотобота, затопленного немцами в проливе. Подняли мотобот давно, много лет бумаги где-то валялись. Бумаги – громко сказано. Обрывки, клочки с размытыми чернилами. И они-то как уцелели, непонятно. Видно, под водой придавлены были чем-то тяжелым. Стали мы с ребятами изучать. Знаете, ведь от всего десанта, который должен был высадиться на том берегу к ноябрьским праздникам сорок второго года, от тысяч отборных ребят в живых осталось… – старик умолк, глядя на ржавый, с обломанным клинком кортик. – Я сам, ребятки, мечтал о флоте, честно вам скажу. Не довелось. Танкистом был. А парни эти, морские десантники… Дали им приказ к ноябрьским – и все, приказ есть приказ. А приказ-то преступным был, вот в чем все дело. Ничего не подготовлено было для наступления. Если бы хоть на недельку позже, на три дня, успели бы подтянуться… Что там говорить! – махнул старик рукой. Помолчав, продолжал: – Ну и стали мы запросы посылать туда-сюда, выяснили, что это был мотобот, который первым к берегу приблизился, но был подбит и вся команда, и десантники все погибли, в живых никого не осталось. А вот, ребятки, клятва, которую дали десантники перед боем: «Волю свою, силы свои и кровь свою, каплю за каплей, мы отдадим за жизнь и счастье народа, за тебя, горячо любимая Родина! Чести русского военно-морского флота не уроним, приказ Родины и лично товарища Сталина выполним! Нашим законом есть и будет – только вперед! Да здравствует наша победа!» Буря, дождь со снегом. И пошел «тюлькин флот» – самая мелкая рыбешка так называется, и наши десантные мотоботы, бронекатера, «морские охотники», тральщики, сейнеры так называли во время войны. Потому что у фашистов-то – эскадренные миноносцы, крейсеры, баржи… Уж я не говорю про авиацию, мины, которыми кишмя кишел залив, мощную береговую артиллерию – чего только у фашистов не было! А у наших – трехлинейка образца тринадцатого года на троих и по гранате на брата. Сигналов «SOS», ребятки, они не подавали – взлетали на воздух и шли ко дну. Ловил их фашист прожекторами с того берега и расстреливал, топил, как щенят. И назад вернуться нельзя было, на берегу пулеметчики из Смерша были, специальный приказ имели на случай, если кто отступит. А все ж таки было, было сообщение Совинформбюро, что десантные части овладели сильно укрепленным пунктом противника!
Шли по городу.
– Опять в чудовищной духоте трястись, – простонала Катя на автобусной станции. – Я гибну.
– Мотор можно взять, – предложил Валерий. – Вон у киоска модная тачка. Как у Штирлица.
– Да это же Царь! – Катя, улыбаясь, медленно пошла через площадь. Царь, сидевший под кустом, поднялся ей навстречу, отряхивая джинсы.
– Шалашовка, – прошипела Наташа, а Валерий догнал ее, взял за руку. Но Катюша руку вырвала с инфернальной улыбкой на губах и со словами:
– Скучно. Ты не обижайся, дорогой. Я не люблю спортсменов.
Шея сел за руль, включил зажигание. Царь подал Катюше руку, помог забраться на высокое заднее сиденье. Развернувшись, обдав очередь густым выхлопным дымом, трофейный «Хорьх» выехал с площади – к кроссовкам Валерия Аргунова с красными и синими полосами упали две подувядшие розы, вслед за которыми Катюша отправила воздушный поцелуй.
Наташа с Валерием кое-как запихнулись в автобус, окна в котором тоже были закупорены. Всю дорогу Наташа говорила о своей подруге, от которой она такого не ожидала, несмотря на все ее приколы. Валерий мрачно молчал.