Горбань сидел на скамье у забора и смотрел на море, сливающееся со звездным небом.
Он не заметил, как Катя прошла по тропинке. Минут через пять она появилась с длинным махровым полотенцем на плече.
– Добрый вечер, – улыбнулась она, но Горбань словно не узнал ее. – Добрый вечер! – требовательно воскликнула она, сведя к переносице брови.
– Добрый вечер, здравствуйте, – распустилось в подобии улыбки его тяжелое морщинистое лицо. – Купаться?
– Да, я люблю ночью! – Она присела рядом с ним на теплую скамейку. – Какая настороженная ночь… Где я вас могла видеть? Вы меня слышите?
– Меня? – угадал он смысл слов по губам. – Путаете с кем-то. Все ведь люди похожи друг на друга.
– Все? Впрочем, да. Мне часто кажется, что я раньше видела человека. Ладно, пошла.
– Только вот одной бы вам не следовало. Ребята там у нас по вечерам.
– Я не боюсь! – сказала Катя, сняла босоножки и, придерживая полотенце, спустилась по откосу к старому причалу.

Утром Катюша снова каталась с Царем на спасательной лодке, говорила, что хотела бы жить на необитаемом острове, а Наташа загорала в компании Валерия Аргунова.
– Знаете, что она мне сказала, когда мы шли сюда? Что Елена, из-за которой началась Троянская война, убежала в Тавриду, в Крым, и вот она, Катя, на самом деле и есть та самая Елена Прекрасная, и душа переселилась и плоть, чего раньше в истории не бывало. Понятно вам?
– Понятно, – заулыбались ребята, позвякивая металлическими украшениями.
Лишь Валерий Аргунов не улыбался. Он лежал на спине, закрыв глаза, делая вид, что на все ему плевать.
– Смотрите! – вскрикнула Наташа, глядя в сторону города, откуда на большой скорости приближался белый катер с лыжником. – Вот бы хоть раз в жизни прокатиться!
– Делов-то, – сказал Валерий, открыв глаза.
Лыжник скоро зарылся в воде. За ним катались еще двое, третьим был Песцов. Сперва он лихо пошел, но наскочил на крутую волну от встречного катера, упал и метров пять раскорякой проскользил на брюхе.
– Ты был бесподобен, – сказала ему Наташа, глядя на Валерия.
Сразу, как только встал на лыжи и катер рывком вынес его от берега, Валерий Аргунов привлек внимание. Поначалу ничего особенного он не выделывал, осваиваясь, но вот уже он держится за буксировочный трос правой рукой, а левая рука почесывает правое ухо; встает обеими ногами на одну лыжу, поднимает ногу и продевает ступню в кольцо, а руки широко разводит, запрокидывает голову; подхватив на ходу сброшенную лыжу, надев ее, перепрыгивает, не слишком чисто, задев, но перепрыгивает через буксировочный трос – на пляже и на балконах корпуса аплодируют, кричат «бис!»
Аргунов и в самом деле был хорош, как на рекламном плакате, – шоколадно-загорелый, широкоплечий, сверкающий мускулами.
– Я тоже так хочу, – сказала Катюша и стала разворачивать ялик к берегу. Царь смотрел на нее, а она уже смотрела только на Валерия.
Многим, глядя на Аргунова, захотелось вот так же лихо и легко пролететь вдоль пляжа на водных лыжах. На берегу собралась немалая толпа, но Валерий ни на кого не обращал внимания. Он учил Катюшу Серебренникову, а она снова и снова вместо того, чтобы выскользнуть, вспорхнуть под рев моторов из воды, увязала, уходила под воду. Волосы ее вымокли и тяжело свешивались, доставая едва ли не до колен, потому что не стрижены были от рождения. Эдем, усатый владелец катера и лыж, нервничал, но видно было, что ради такой, как Катюша, он готов на исключение из своих коммерческих правил. Упрямо она надевала лыжи, Валерий поддерживал ее за талию, объяснял, мягко выталкивал, и вдруг получилось – Катюша устояла, понеслась по затихшему морю, раскрыв по обеим сторонам золотистые веера брызг. С берега глядел на нее Толик Царев. Губы его были крепко сжаты, на выбритых скулах вздувались синеватые желваки.

– Так, Светочка, – сказал он несколько часов спустя официантке ресторана «Золотое руно». – Для начала нам…
И еще через несколько минут на столе под пальмой, в зеленоватом полумраке поблескивали запотевшие, из холодильника, бутылки, маслины, салаты, тонко порезанная ветчина, икра, баклажаны – Царя в «Золотом руне» почитали. Чуть позже появились цыплята табака, с маслянистой поджаристой кожицей, и еще шашлык на огромном блюде, но не обуглившийся и жилистый, как у соседей, а настоящий, с большой буквы, как сказал метрдотель Иван Сиропович, пожелавший компании попутного ветра и семь футов под килем.