После обеда Наташа, Катя и Саня опять купались; сидя в воде, пили вино, спорили о смысле жизни и не заметили, как солнце скрылось, небо затянули разношерстные облака. Со стороны моря в пролив вползала громоздкая темно-лиловая туча.
Наташа с Саней, обнявшись, пошли на другой конец косы, а Катюша села у воды рядом с Горбанем.
– У меня дома есть икона, – сказала она. – Висит над моей кроватью. На ней изображен Георгий Победоносец. Вы похожи.
– Что?
– Вы, – придвинулась она к нему ближе и случайно коснулась коленом его ноги. – Вам будет смешно, но я скажу: я ни с кем еще себя не чувствовала такой слабой, как рядом с вами. И в то же время такой сильной. – Катюша улыбнулась грустно. – Я мечтала уйти куда-нибудь далеко и встретить мужчину, большого и мужественного, и жить с ним, чтобы он охотился и ловил рыбу, и с дикой страстью любил бы меня, а я бы ему готовила обед и рожала детей, похожих на него. Мне очень хорошо рядом с вами.
– Не надо.
– У меня голова так сладко кружится. Я сумасшедшая, вы не обращайте на меня внимания. Я вакханка. Поцелуйте меня. Не хотите? Тогда я вас поцелую, – поднявшись на колени, обвив руками его шею, она поцеловала его и тут же вскочила, забежала в воду. И потом, не оборачиваясь, сказала:
– Я вам нравлюсь? Мне обязательно нужно это знать, ответьте!
Он молчал.
– Вы здесь воевали, я знаю, – сказала она. – Вы были морским десантником.
Он посмотрел на нее.
– Мы ездили в город и зашли в музей, и нам показали бумаги с корабля, который лежит на берегу недалеко отсюда.
Он смотрел на нее.
– Нам сказали, что никого в живых не осталось. Почему вы молчите? Вы воевали здесь?
Уже катились с северо-востока крутые жесткие волны, небо темнело.

Царь сдавал. Отыгрался он мгновенно, проиграл какую-то малость и потом выиграл все наличные деньги, ремень Валерия, нож-кнопку Песцова, шариковую ручку с обнажающейся красоткой, – ручку, впрочем, он тут же проиграл, чтобы Валерий совсем не отчаивался.
– Ноги надо делать, генерал, – шепнул Песец. – Пока не поздно.
– Глохни, тундра! – ударил его по лбу Валерий.
– Чего, чего? – ощерился Царь. – Чего ты сказал? – он вдруг побледнел. – Шестерка ты поганая, да что ты видел, урою! Тундра, тайга – да ты, козел вонючий, и не слыхал о законе, курва!..
Но сразу и успокоился, заулыбался. Велел Шмаку по новой забить косяк, и тот с усердием принялся за дело.
– Кто ж так играть-то садится? – добродушно уже осведомился Царь. – А еще чемпион! Ребята этого не любят. Светани-ка котлы свои.
Валерий поднял рукав и показал часы.
– Пятеру хочешь за них?
– Нет, – Валерий допил остатки портвейна и грохнул бутылку о дебаркадер.
– Покури лучше, чем гадостью травиться. Дурца отменная, чемпион. Будешь как стрекозел скакать, – Царь захихикал мелкими отрывистыми смешками, а потом расхохотался, и вся его свита захохотала, один покатился по траве, держась за живот, другой, опрокинувшись на спину, дрыгал и сучил ногами. – А, чемпион?
Через час Аргунов, изредка что-то выигрывавший, проиграл Царю и ручку, и часы, и кроссовки, и рубашку, и куртку, и даже фирменные свои плавки. И еще четыреста двадцать три рубля семнадцать копеек – в долг.
– Семнадцать копеек прости, – посоветовал Шмак.
– Не могу, – ответил Царь и вытащил из кармана нож-кнопку. Открыл и закрыл лезвие. – Я чужие перья в общем-то не потребляю, – сказал Песцову. – Хочешь, подарю?
– Хочу.
– Встань на четыре точки и вылижи мне штиблеты – подарю.

Ветер ринулся с севера, как только отошли от Средней косы. Солнце вырывалось из-под туч, серебря волны, исчезало и совсем скрылось. Грязно-лиловое небо провисло.
Когда волна вскидывала корму, «Вихри» выли злобно и беспомощно, лодка тяжело бухалась днищем, чудом не раскалываясь пополам, как арбуз, и тут же зарывалась носом в другую волну, еще более крутую, волна перекатывала через ветровое стекло.
Наташа и Саня, вымокшие, пришибленные, сидели сзади, вцепившись в борта лодки, а Катюша смеялась и кричала что-то чайкам.
Показался берег. Вода вздувалась, вытесняя небо, стала насыщенно зеленой, как июльская трава. Полил дождь и совсем стемнело. Резко выворачивая руль то влево, то вправо, уводя катер от лобовых ударов, Горбань всей неохватной грудью вдыхал ветер. И когда до берега оставалось не больше двух с половиной кабельтовых, когда вышли из дымовой завесы, «мессершмиты» повесили над проливом несколько сабов – стало светло, как днем. Прожектора немцам были уже не нужны. Они расстреляли мотобот с двух точек – с берега и с воды, с десантной баржи, и мотобот тут же пошел ко дну. Ты скидываешь в воде плащ-палатку, ремень. Сапоги тянут ко дну, но скинуть их не удается. Плывешь, держа винтовку над головой. Жужжат, как шмели, трассирующие пули…