Тир был открыт. Он купил пулек, вытащил из кармана пиджака футляр, надел очки. Зарядил ружье. Не облокачиваясь на стойку, прицелился в кружочек под совой. Кружочек расплывался, словно капля на скатерти. Горбань прицелился в мельницу, потом в медведя, потом в утку, но цели мутнели, дрожали, тонули во мраке. Он снова направил ствол на сову и, постояв с закрытыми глазами, выпрямив спину, прижал приклад к плечу. Справился с дрожью в руках. Прицелился. Задержал дыхание. Тихо было в тире, и голосов с набережной он не слышал. Он ничего не слышал, кроме ударов сердца. Что-то очень важное зависело от того, попадет он или нет. И когда удары выровнялись, с десятым по счету ударом Горбаню вдруг почудилось, что она идет по узкому, тускло освещенному коридору, в черном разорванном платье, с распущенными волосами, и она вот-вот обернется, увидит его, глаза их встретятся…
Он положил ружье и вышел к морю.
Справа, оттуда, где он оставил Катю с компанией, доносились визги, крики, звон гитары. Если бы он и мог расслышать слова, то многие бы из них не понял.
– …Да чего ты, в натуре, не суетись под клиентом!.. Был один старикан из Донбасса, поправлял он здоровие квасом, чтобы было вкусней, подсыпал он гвоздей, и крепчал старикан из Донбасса… Гасить надо, гасить!.. За восемь-ноль плиту взял… Девочка в поле гранату нашла… Идиот, убери руки!.. Майк Джеггер, Кейт Ричард, Брайан, Ларли… «Стоунз» – это те, кого ненавидят родители!.. А кто сам родителей ненавидит?.. Ну хватит, давайте плясать, надоело!.. Танец – это образ жизни!.. Осень настала, пожухла трава, мальчик чахоточный рубит дрова… Да снимай, кого стесняться, все свои! Долой стыд!.. Ай донт лайк эссошиэйт виф дрэгс!.. Да раздевайся, все равно принципиально нового ничего не покажешь!..
Он спустился к морю, пошел по берегу, вслушиваясь, вспоминая шелест волн – память заменяла слух, как и многое в его жизни, хотя определенно, отдельно от остального он прежде не вспоминал почти ничего, потому что одно тянуло за собой другое, плелась паутина, нет, колючая проволока, и он запутывался в ней, она стягивалась, душила, впивалась, пронзая шипами до сердца.
Он шел по берегу ночного моря, вспоминая забытые запахи, звуки, голоса… Казалось ему, что прорвется, что вот-вот, чуточку еще – и очнется, оживет, сбросив с себя тяжесть памяти, черные крысы разбегутся, спадет опутавшая память колючая проволока и рассеется дым кремационных печей, в котором неслось обездоленное солнце, все исчезнет, что было или не было, но приснилось, и, прошивая слои, сгустки воспоминаний, бессонниц, звучит команда: «По местам, со швартовых сниматься! Отдать носовой!»
Десантники все наверху, сидят, накрывшись плащ-палатками, держась за леера, чтобы не смыло волной. А волны в двух кабельтовых от берега уже выше палубы. Перекатываются, проходят через полуклюзы. Волны тяжелые, густые и холодные. С того, высокого берега, где укрепились немцы и откуда вы должны их выбить или по крайней мере закрепиться до подхода основных сил, шарят прожектора по небу и по всему проливу. Их ждешь, как удара. Но они проскальзывают мимо или опаздывают. Вы идете пока в темноте. Впереди флагман – пятьдесят третий, видны его кормовые огни. А мателотом, соседом вашим в строю, оказывается тендер, который вы помогали грузить. Ржания коней не слышно за грохотом мотора, артиллерии, очередями, но при всплеске ракет блестят мечущиеся по палубе широкие мокрые спины. Вот и затопленный несколько дней назад пароход «Шахтер», верхняя его часть. Значит, впереди коса, пойдете левее. Глубина в проливе небольшая, а волны резкие и они все выше, мотобот швыряет из стороны в сторону, как спичечный коробок. Флагман останавливается.