| Солнечный остров |
|
|
|
| 14.12.2009 | |||||||
Страница 2 из 5 Утром, перед рассветом, старик просыпается и долго лежит, глядя в потолок, собирая по капле силы, чтобы подняться и дожить хотя бы до вечера. Отмороженных ступней он не чувствует по утрам, они оживают позже, чем все остальное, словно выстояв долгую очередь, уже в валенках, после двух-трех кружек горячего сладкого чаю. Он полюбил сладкое, хотя всю жизнь обходился. Верно говорят: стар, как млад. Зашел намедни в магазин, купил хлеба и вдруг уловил себя на том, что стесняется попросить продавщицу Надю свешать ему полкило карамели – недавно совсем брал кило пряников, а Надя знает, что живет он один, внук навещает его редко, да и не похож внук на любителя карамели. Об этом все местные знают – что всю почти жизнь один. Когда был помоложе, мальчишки, ровесники внука, кричали вслед: «Елки-палки, лес густой, Андрюшка скачет холостой». Внук Алешка дрался, приходил домой в синяках и все спрашивал: «Дед, ну почему, почему они так?» Что он мог мальчонке объяснить тогда? Да и теперь вряд ли смог бы. Стар, как млад. Дашенька утащила из дома два больших пряника, они сидят во ржи, лакомятся и мечтают о том, как вырастут, обвенчаются и будут есть только пряники, шоколад, восточные сладости из лавки купца Воронина. Мечтает Даша, а он посмеивается, он уже ученик. Пахнет сладко клевером, рисуют высоко над полем четкие геометрические фигуры стрижи… О многом они с Дашей мечтали, уверенные, что будут жить всегда. Однажды на Пасху они принесли его маме кулич и разукрашенные яички на блюдце с проросшим овсом. Сели рядом с могилой на лавочку. Теплый влажный ветер волочил по небу лохматые облака, звенел венками у подножий крестов. За полдень народу на кладбище было немного, изредка доносились из-за оград и памятников приглушенные голоса. Дети сидели, смотрели на могилу. Мальчик говорил, что это он виноват в том, что мама умерла, а девочка говорила, что не виноват, потому что ничего не знал, когда рождался, и спасти маму не мог. Но мальчик стоял на своем. «Папа сказал, что мама всю жизнь мечтала о путешествиях, – говорил мальчик. – Они собирались поплыть на пароходе в Индию, но мама сперва решила меня родить, а потом уж…» «Когда станем большими, обвенчаемся, мы с тобой поплывем на пароходе в Индию?» – спросила девочка. «Конечно. И в Индию, и в Австралию, и в Америку…» – «К индейцам?» – «Ты слышала что-нибудь об Огненной Земле?» – «Нет. Там огонь, да?» – «Мама мечтала о путешествиях, но умерла, а я клянусь, что стану великим путешественником, мореплавателем, проплыву вокруг света и побываю во всех странах. Открою необитаемый остров, весь в пальмах и цветах, с белым песком, а вокруг море, зеленое-зеленое, аж синее. Мы там будем жить и каждый день смотреть на море. Знаешь, мне почти каждую ночь снится море». «И солнечный остров», – сказала Даша. Увидел он море в двадцатом году. Сперва Сиваш, гнилой, покрытый холодным желтым туманом, где всю ночь простояли по грудь в ледяной воде, а затем и настоящее Черное море. Он помнит, как под вечер въехал на распаленном коне в воду, конь хлебнул соленой воды, фыркнул, недовольно замотал головой. Прозрачные волны, переливаясь, искрясь в косых лучах, катили из-за горизонта, оттуда, куда совсем недавно уплыл на переполненном беженцами пароходе штабс-капитан Воронцов, отец. Тихо было. Старик выходит на главную улицу городка, Советскую, где вечно копают, меняют трубы, разбирают и перекладывают асфальт. Надо быть осторожным в полумраке, не дай бог оступиться – кости хрупкие, зажить уж не успеют. С площади виднеются главный храм монастыря и колокольня, которую полвека назад почти полностью разрушили, а теперь взялись восстанавливать. Андрей Сергеевич не видел, как ее рушили, это было без него. Вернувшись тогда в Кручеж, он городка родного не узнал, потому что прежде колокольню видать было издалека, особенно когда подъезжаешь по железной дороге. Красив был Кручеж. Лежащий на пологих холмах, с возвышающимся сахарно-белым, укутанным по пояс кудрявой зеленью, с голубой колокольней монастырем, златоглавыми церквами, отражающимися в реке, он напоминал сказочный град Китеж. Когда разом начинали звонить все колокола, слышно было их за десятки верст, на Волге, в Кимрах и даже в Калязине. Они и нынче порой звонят, но осталось колоколов всего три, два маленьких и большой, отлитый в XVII веке и чудом переживший двадцатые, тридцатые годы, осень сорок первого, когда в городке были немцы и искали колокол, о котором им было известно, а он таился в овраге посреди города под вечно дымящейся свалкой, и уцелел, и теперь даже иностранцев порой завозят его послушать; невеселый у него нынче голос. Андрей Сергеевич не видел, как разрушали колокольню и главный храм монастыря Петра и Павла, который разрушить не удалось, не хватило взрывчатки (было это в то же время, когда взрывали Христа Спасителя и половину динамита со старых кручежских складов увезли в Москву), но Андрей Сергеевич помнит – как никто другой – разрушение церкви Богородицы на окраине городка. Церковь была поставлена в начале XIV века на том месте, где родные прощались с воинами этих земель, уходившими на Куликовскую битву, и где встречали немногих, вернувшихся в поля брани. В честь русских героев поставлена была церковь, на пожертвования. И вот из Москвы пришло распоряжение построить на месте культового сооружения электрическую станцию. Руководителем предварительных работ назначили Андрея Сергеевича, бывшего красноармейца, члена партии, опытного строителя. Срок – три дня, верней три ночи, потому что в светлое время суток ввиду несознательности определенной части населения работы по разбору храма вести не рекомендовалось. Помнит старик, как кормили «тружеников» щами и больше всего там было мальчишек – с каждой ночью все больше, сходились из окрестных деревень, изголодавшиеся, страх было смотреть, и так всем миром справились с поставленной задачей. Лет пять тому назад старик был в Москве на дне рождения невестки. Водку и армянский марочный коньяк шумные красивые гости закусывали икрой, балыком, консервированными крабами и прочим дефицитом, который достает невестка. Беседовали о летающих тарелках и голодании. А под конец вечера Элеонора читала стихи – Ахматову, Блока. Старик прежде не слышал этого стихотворения, но когда гости разошлись, попросил повторить и запомнил от начала до конца. Ему, по сути, и запоминать не надо было, потому что будто свою жизнь услышал и увидел – любовь, радость и неизбывную безмолвную ее боль. Девушка пела в церковном хоре Старик видел солнечное воскресное утро. Воздух прозрачен, дали голубы, а в церкви Богородицы прохладный полумрак, пахнет ладаном и воском, свечи отражаются в ликах святых. Поет хор и она, Даша, в этом хоре, чистый, как само утро, голосок ее выделяется, словно кристалл. |
|||||||
| < Пред. | След. > |
|---|