|
Страница 2 из 4
Я зажгла газ, наполнила чайник и поставила его на плиту; за окном в лиловой темноте шел снег, чавкали, хлюпали на проспекте в слякоти шины «побед», «москвичей», швейцар пропускал тех, у кого были заказаны столики, или завсегдатаев, самоуверенных пижонов без шапок, в узких брюках, перебрасывающихся на ходу модными словечками, а мы с Верой стояли, сжимаясь от ветра, у меня промокли ноги, ныл зуб, хотелось домой, к маме, сидеть с ней перед телевизором и что-нибудь рассказывать про институт, про девчонок, лучше мамы никто не умел слушать, но мы стояли и глядели на стеклянную дверь, которая открывалась не для нас, и Вера все твердила: «Ты ничего не понимаешь, это просто смешно, учась уже в институте, ни разу не побывать в кафе, это несерьезно, не волнуйся, все равно пройдем, я тебе гарантирую».
Положив в розетки варенье и разлив чай по чашкам, я спросила: «Может, бутерброд с колбасой или сыром?» «Спасибо, нет». – «Пейте чай, он индийский и в нем даже чуточку жасмина, чувствуете?» – «Да. А как поживает ваша подруга, Вера, да?» – «Они с мужем еще в начале семидесятых уехали. Первое время писала мне – из Вены, потом из Лос-Анджелеса... А сейчас – не знаю. Как называлось то молодежное кафе?» – «Не помню, – ответил он, глядя в чашку. – Тогда было много молодежных кафе». – «Бородатые парни в свитерах о чем-то спорили, стихи читали, песни пели под гитару... И вы пели. Со сцены, там была такая небольшая сценка полукругом. Песню про Атлантиду пели». – «Вы даже это помните?» – «А сейчас вы...» – «Нет, песен не пишу, – ответил торопливо он, сделав знакомый жест рукой. – Давно». – «Вообще-то память у меня никудышная, сто раз звоню по телефону, а номер запомнить не могу. Представляете, забыла недавно номер двоюродного брата! Естественно, нигде записан он у меня не был... При чем здесь мой двоюродный брат? Но я почему-то очень хорошо запомнила все, что было в тот вечер. Вы спорили, в Средиземном море была Атлантида, в районе Багамских островов или в бассейне Амазонки». – «Спорили». – «А потом, дома у вашего друга... Не помню, как его зовут. Он где?» – «Его нет». – «Вы рассказывали мне о жрецах Древнего Египта, о Солоне, от которого Платон узнал об Атлантиде...» Он молчал, глядя в чашку. «Вы говорили, что если бы удалось доказать существование Атлантиды, найти ее, то мир стал бы другим, стал бы умней и добрей. И еще вы говорили, что вы обязательно, во что бы то ни стало... Вы тогда плавали в экспедицию?» – «Нет». – «Почему?» – «Не знаю. Мне не объяснили. Просто не пустили. Что-то, видимо, сказал не то. А может быть, анкета. Я пойду», – он положил на колени задубевшие, с могильной землей под ногтями и в порах руки. У него были другие руки. Тогда, у его друга, беспрерывно и смешно рассказывавшего с серьезным видом анекдоты, он незаметно коснулся моей руки, сжал ее, и я сидела, смеясь вместе со всеми, но слышала лишь то, что говорила мне его рука, чего я, сколько себя помнила, ждала, о чем мечтала маленькой, в пионерском лагере ночами, когда размашисто шумели за окном от ветра липы и дубы, и месяц плыл сквозь облака, косматые и темные, похожие на чудищ, долетала музыка из-за реки и рядом, у крыльца на лавочке шептались, целовались пионервожатые, и в старших классах, и, конечно, в институте, где девчонки говорили и мечтали только о любви, большой и вечной, чистой и слепой, вбирающей в себя и подчиняющей все чувства, и потом рука его вела меня, мы вышли в снег, я позвонила и сказала маме, что у Веры, мы готовимся к экзамену, пошли по Ленинскому, у «Синтетики» свернули на Ломоносовский проспект, а снег все падал, падал, ни людей не было вокруг, ни машин, мы были одни, он говорил об Атлантиде, а возле Черемушкинского рынка взял меня за обе руки и долго-долго смотрел в глаза, и сказал тихо: «Будем вместе ее искать?» «Будем», – ответила я губами, на которых таяли снежинки, к которым он робко, нежно прикоснулся, привлек меня к себе всю, до последней клеточки, и мы стали погружаться в небо, он первым увидел между снежинками заветную Атлантиду и показал мне, а кроме нас ее никто не видел со времен Платона, которому не верили, а потом мы сидели на подоконнике в подъезде и целовались, и я сказала: «Почему мы здесь, пойдем». «Там мама». – «Мама давно спит, – сказала я. – И у меня есть своя комната».
|
