...После прогона поздно вечером раздался звонок. «Але, але, слушаю! – громко, будто была в наушниках, закричала Алефтина Павловна в самую трубку и испугалась крика. – Але, кто это?» – «Алефтиночка Павловна, – послышался усталый голос Павлюка, – что же вы так кричите на меня? У вас замечательный голос. Ради бога простите, что так поздно, но вы же артистка, вам можно звонить вечером. Вы просто умничка, Алефтина Павловна!» – «Спасибо, Максим Георгиевич, но вы шутите, как всегда». – «Клянусь вам! Господи, она не верит... Это трагично. Я рыдал над вашей Анной Иоанновной!» – «Ну а пауза та – ничего?» – «Да все, все гениально! Если мне не верите, общнитесь с Людочкой». – «Алефтина Павловна, поздравляю! Максим Георгиевич чуть не умер от радости, что пригласил вас тогда на роль, – клянется, что никто из профессионалов императрицу сделать бы так не смог!» – «Спасибо». Из глубины комнаты Павлюка слышались возбужденные голоса, звенела гитара, Максим Горычев хрипло, надсадно, под Высоцкого пел свою песню из спектакля, поставленного полтора года назад:

Еще мгновение – и забушует бал,
Прожектора ножами лица ловят,
Огнем на небе кто-то начертал,
Что день грядущий нам готовит.

Но утро стерло предсказанье,
Спалило в солнечном огне,
И небо чистое, как знамя,
Над нами реет в вышине...

И только я смогу решить
Своей судьбой вопрос извечный:
Быть на земле – или не быть?
И где же ось противоречий?

Вдруг в трубку: «Позд-рав-ля-ем!!» Алефтина Павловна улыбнулась, узнав в хоре тоненький голосок Женьки, дочки Григория Ефимовича. «Простите, но Павлюк выбежал по срочному делу, – вновь послышался прокуренный голос Людочки. – Вы знаете, конечно, что он фильм будет снимать скоро, возможно, и двухсерийный, худрук объединения кипятком, извините... когда прочитал нашу пьесу, говорит, просто о сегодняшнем, даже о завтрашнем дне, представляете, вот, и Павлюк велел передать...»

...Противоречий льда с огнем,
Огня с водой, камней с цветами,
Всю жизнь к прошедшему идем,
А будущее – вслед за нами...

«Да тише ты, Максим! Алефтиночка Павловна, вы слышите меня?! Павлюк просил вас завтра к девяти подъехать на киностудию. Пропуск я вам уже заказала!» – «А... зачем?» – «В каком смысле? Да на пробу, господи!» – «Пробу... Ах, ну да, понимаю. Утра или вечера?» – «Утра». – «Ровно в девять?» – «Алефтина Павловна... Пропуск в проходной. Еще раз поздравляю с чудесным прогоном!»

...Прожектора, кругом прожектора,
Они слепят, они меня сжигают!
Нет, не пор-ра! Нет, не пор-ра!
Я ненавижу! Я боюсь! Я разбиваю их! Я – каюсь.

Давно надо было аппарат сменить, думала Алефтина Павловна, положив трубку. Допотопный. Буквы, никому теперь не нужные. Корпус совсем разбит. А может быть, разыгрывают меня?.. Нет. Поеду. Если будет пропуск... К десяти успею на работу.
Под теплым одеялом ей хотелось остановиться мысленно на чем-то определенном, но все мелькало, скользило, снова и снова возвращаясь почему-то к телефонному аппарату. Ей казалось, что всю жизнь она ждала телефонных звонков, верней, звонка... который так и не прозвенел.
Она вздрогнула и проснулась. Не спала и трех часов. Уже много лет Алефтина Павловна просыпалась за пять минут до того, как часовая стрелка совмещалась со стрелкой будильника. Только начинало светать, когда она вышла из подъезда. На улице народу еще было немного, мела по-ночному студеная поземка. У кинотеатра высокий худой бородатый парень сгребал снег к краю тротуара. А в метро уже начинался час пик. Обновленные долгой морозной ночью, благоухающие одеколоном и первыми, выкуренными после завтрака сигаретами, люди спешили мимо нее по левой стороне эскалатора.
В вагоне ей уступили место.