Об Алефтине Павловне в театре знали немногое: что давно заведует библиотекой гуманитарного корпуса, живет в знаменитом доме на набережной. Кое-кто слышал, что много лет она провела в ссылке, куда отправилась вслед за мужем, известным некогда артистом, и сама училась в театральном институте, вроде даже снималась в эпизодах в кино вместе с Орловой и Марецкой... Сама Алефтина Павловна о себе ничего не рассказывала. Во время репетиций она неслышно входила в затемненный зал и садилась на крайнее кресло последнего ряда. Со сцены не было видно ее лица, но актеры чувствовали, что она ловит каждое слово, каждое движение. Будто излучала она какое-то загадочное свечение – оно порой даже мешало, о чем ребята и говорили Павлюку, но Максим Георгиевич считал возможным существование загадочного и фантастического только на сцене. После неудавшегося целевого конкурса, наорав на Людочку: «Не нужны мне ваши божьи одуванчики, мне артистка нужна, вы можете это понять или нет!» – Павлюк назначил на роль императрицы Анны Иоанновны Алефтину Павловну. Она восприняла это внешне спокойно. На следующей репетиции обнаружилось, что текст свой она знает наизусть. А через несколько дней все поняли, что и слова главных героев тоже. «Вот что значит профессиональная память! – восторгался Павлюк. – Учитесь, молодежь!»

Анна Иоанновна. Куколка, дурка ты моя. Коли невтерпеж тебе замуж, так за чем дело стало? Кругом столько кавалеров: и беленьких, и черненьких, и даже желтеньких.
Буженинова. Я девица зело приличная, теремного воспитания. Я в грехе не желаю. А хочу, чтобы все по божескому закону.
Анна Иоанновна. О том я и речь веду – выбирай себе жениха, хоть писаря, хоть поповича, хоть офицера – дам ему повышение, крестик в петличку, «душек» – согласится любой. Враз окрутим. А свадьбу сыграем в ледяном дворце, который кабинет-министр Волынский со своей командой строит. Хочешь, выдам тебя за короля Самоедского? Будешь мне как сестра.
Буженинова. Да разве король это! Протерь вроде меня, бродяга. Нет уж, матушка, в сестры я тебе не прошусь, а вот княгиней быть очень даже желаю. Пойду только за Голицына, он один у нас холостяк.
Анна Иоанновна. За Голицына? Нешто возьмет тебя президент юстиц-коллегии? Ты, кукла, с остатнего ума соскочила, пойди вон!
Буженинова. Нужен мне больно твой президент! Сама с ним целуйся. Я о нашем, о шуте толкую, о Мишеньке, по душе он мне.
Анна Иоанновна. О Кваснике? Так он ведь князь, он Гедиминович... А впрочем... Ну хитра ты, кукла! Ладно. Обвенчаем вас по всем правилам. Свадьбу в ледяном дворце сыграем, какой свет не видывал!..

Ледяной дворец возводили всей труппой – из крашеной фанеры и древесно-стружечных плит, из пенопласта, мешковины, натянутой на огромные подрамники, из старых ковровых дорожек и простыней...
«Только на суровом севере, – читала вслух помреж Людочка, – в таком государстве, какова Россия, и только в царствование Анны Иоанновны могла возникнуть и осуществиться идея о ледяном дворце. На берегу Невы, между Адмиралтейством и Зимним домом в несколько недель выстроилось небывалое здание, занимавшее пространство до восьми сажень длины, две с половиною сажени ширины и в три сажени вышины. Фундамент, стены, косяки, двери и окна, одним словом – все составные части были срублены, сложены, выбиты и вырезаны из чистого льда. Для кладки стен употреблялись правильные глыбы, вырубленные в Неве, которые настилались рядами, одни над другими, со спайкой, вместо цемента, водою, проникавшею во все скважины и замерзавшею от сильной стужи, в однородную массу. Из этих же глыб выпиливались более или менее тонкие доски, служившие косяками, дверями, окнами и кровлею. Все здание разделялось парадными сенями на две половины, освещаемые каждая пятью окнами. Правую половину составлял покой с уборною и спальною, левую половину – приемная. В уборной находился обыкновенный уборный стол с принадлежностями, зеркалом и шандалами, в которых горели свечи, намазанные нефтью, а на другой стороне помещалась двуспальная кровать с занавесом и тоже со всеми принадлежностями спального туалета: подушками, одеялом, туфлями и двумя ночными колпаками. В этой же комнате находился и камин, в котором горели ледяные дрова нефтяным светом… Перед фасадом стояли шесть пушек с колесами и станками изо льда же и две мортиры. По временам из пушек, величиною и размером соответствующих трехфунтовым медным, производили стрельбу, а из мортир бросали бомбы, соответствующие двухпудовым. В одном ряду с пушками по обеим сторонам ворот лежали дельфины, выбрасывающие нефтяной огонь. Но самое любопытное зрелище для народа представляла фигура слона с сидевшим на нем вожаком и стоявшими подле него персиянами в натуральную величину. Днем из хобота слона выбрасывался водяной фонтан высотою в восемь сажен, а ночью – нефтяное пламя. Кроме того, слон, в полное подражание живому, очень искусно кричал, что производилось посредством хитро устроенной трубы человеком, спрятанным внутри. Наконец, позади дома устроена была баня из ледяных глыб, осеченных под вид простых бревен. Баню эту топили, и охотники парились».
Павлюк настаивал на том, чтобы это подробное описание ледяного дворца осуществилось на сцене в полной мере.

…В субботу, нарядившись, накрасившись, весь вечер она ждала звонка. Позвонил Селиверстов ночью, когда ее сморило, – не извинился, сухо, деловито сообщил, что через десять минут машина будет у подъезда. В длинной черной машине с занавесками на окнах, сидя за спиной шофера, Селиверстов не произнес за все время пути ни слова и только раз взглянул на Алефтину, да и то украдкой. Она ничего не понимала – и не старалась понять, точно находясь под гипнозом, и не спрашивала у Селиверстова, куда везут их посреди ночи, зачем. Она разглядывала салон автомобиля – кнопки, клепки, ручки, рычажки, поблескивающие в свете уличных фонарей и фар встречных машин.
Выехали за город, пронеслись на большой скорости мимо регулировщика, отдавшего честь. С магистрали свернули налево на необыкновенно гладкую, точно полированную, дорогу, где с трудом бы могли разъехаться два автомобиля, минут десять петляли по ней – видны были лишь еловые серебрящиеся лапы, выхватываемые из черноты фарами. Проехали через мостик над речушкой, вновь погрузились в лес. Вдруг остановились перед глухими воротами. Слева отворилась калитка, вышел человек в шинели, осмотрел сидевших в машине, махнул рукой – створки ворот медленно раздвинулись. Метров через двести машина остановилась у других ворот, еще выше и еще темней. На этот раз и у водителя, и особенно тщательно у Селиверстова, высокий, с усиками офицер проверил документы, а ее, Алефтину, в блестящем декольтированном платье, в блестящих светлых чулках, в лакированных, сверкавших в лучах фонарика туфлях, будто вовсе не заметил. «Куда мы приехали?» – шепотом спросила она, когда машина снова тронулась.