| На край света |
|
|
|
| 14.12.2009 | ||||||||||
Страница 7 из 8 Когда-то острова были заселены «самовластными», никому не подчинёнными айнами-курилами. «Кур» на языке айнов – «человек». Должно быть, и название отсюда. Известие, полученное на Колыме в середине XVII века, гласило, что в Охотском море «есть остров и землю видят и на том острове есть люди бородатые, платье носят долгое, а русских людей называть братьями». В 1697-м году начался поход казачьего пятидесятника Владимира Атласова, «Камчатского Ермака», как назвал его Пушкин. Поход длился три года. Прибыв в Москву, Атласов лично доложил Петру I о подчинении России Камчатского полуострова, о «проведённых» им Курильских островах, через которые путь лежит в «зело чудное Нифонское царство» (Японию): «А за камчадальцами вдаль живут курильские иноземцы, видом против камчадальцев чернее и бороды меньше. А на то Курильской земле против Камчадальской теплее…» По указанию Петра была направлена первая морская Курильская экспедиция Ивана Михайловича Евреинова и Фёдора Фёдоровича Лужина. У экспедиции было секретное задание царя: идти «до Камчатки и далее, куда вам указано, и описать тамошние леса, где сошлася ли Америка с Азией, что надлежит зело тщательно сделать не только зюйд и норд, но и ост и вест, и всё на карту исправно поставить». Русские землепроходцы устанавливали кресты и столбы с надписями о принадлежности этого края Российской державе. Жителей облагали ясаком – данью, которую курильские айны выплачивали без малейшего сопротивления. Потому что русские не обижали айнов, наоборот – защищали от иноземных хищников. Привозили товары, орудия лова, даже огнестрельное оружие, учили стрелять. Во время экспедиции известного русского мореплавателя Мартина Петровича Шпанберга многие айны были обращены в православие и приняли русские имена. Для них были открыты школы. В 1779-м году Екатерина II отменила сборы ясака с населения Курильских островов и Приамурья. «…Приведённых в подданство мохнатых курильцев оставить свободными и никакого сбору с них не требовать, да и впредь обитающих тамо народов к тому не принуждать…» 31-го декабря 1793-го года Екатерина издала Указ о переселении на Курильские острова не только добровольцев, но и ссыльных, знающих слесарное и кузнечное ремесло, а также литейное дело. По данным Архива внешней политики России, во исполнение этого Указа в 1796-м году на Курилы была направлена большая группа переселенцев чуть ли не со всей России и Малороссии. - Так позвольте вас спросить, - с неожиданной угрозой и пафосом в голосе осведомился археолог Шубин, саданув кулаком по столу, - на каком основании японцы называют Курилы японскими?! С какого такого пятерика?!. IX. На МТЛБ пробираемся с пограничниками на мыс Край Света. Часть пути по дороге, в сравнении с которой американские горки в Парке Горького кажется детским писком на лужайке. Часть – по каменистому, извилистому руслу пересохшей речушки. Русло совсем узкое, вездеход, вгрызаясь гусеницами, то одним боком, то другим ползёт почти вертикально к нему. Потом пересаживаемся на пограничных лошадок, неказистых, приземистых, но выносливых, и идём галопом по отливу – Гаврилова хлещут по голове его фотоаппараты, а меня – как приговорённого к казни расплавленным свинцом – встречный ветер заполняет восторгом, вырывающимся обратно уже в качестве вопля. И хрипа Высоцкого: «Чуть помед-ленне-е-е, ко-ни-и!..» - Исконно русская земля! – уверяют погранцы на привале. – Не отдадим ни пяди! За перевалом, разделяющим остров, за бухтами Солдатской и Сенной виднеется маяк, названный именем мореплавателя Шпанберга. Подскакиваем к маяку, спешиваемся, ведём взмыленных лошадок в поводу. Густеют сумерки. Небо висит над скалистыми берегами рваное, тревожное. Заливистым лаем нас встречают дворняги, точь-в-точь такие же, как кудлатые Дарья с Марьей с оставленного нами корабля, и старый слепой спаниель. Глухо рявкает на цепи огромная чепрачная овчарка Маркиз. Види коров, свиней, барана, кур, гусей. От маяка буквой Е идут жилые помещения на три семьи. В крайнем отсеке живёт начальник Владимир Константинович Прядко и его дочь Лена с мужем Володей Игнатовым – техники маяка. Руки у Прядко, перетянутые узлами вен, в давнишней, стушевавшейся морской татуировке. Улыбчивые, неправдоподобно синие глаза и густющие паклеобразные кудри. Отслужив сразу после войны срочную, он женился и остался здесь, на Дальнем Востоке, поначалу рассчитывая, что на три года, подзаработать, а больше потому, что оторваться так сразу не смог. Работал на всех маяках Сахалина и Курильских островов. На юге, в проливе Лаперуза. На западе, на берегу Охотского моря, где всегда ветра и пронизывающие морозы и где происходит действие повести писателя Чингиза Айтматова «Пегий пёс, бегущий краем моря». В Холмске, на Кунашире… Философичен, спокоен (а каким же ещё ему быть – психопатом, как каждый второй в Москве?), остроумен. Играет на гитаре, поёт романсы. Может часами читать наизусть Пушкина, Блока, Гумилёва, Есенина, Твардовского… На буфете под хлебницей – «Известия» со статьёй под рубрикой «По законам мужества». В ней рассказывается о том, как в пургу, ночью с доктором Виктором Никифоровичем Лафазаном выносили они с маяка жену Владимира Константиновича – Нину Михайловну с инфарктом. Несколько километров на лыжных нартах и носилках. Потом на вездеходе, рискуя утонуть в пятиметровых сугробах или сорваться на крутизне с сопки. - Доктор Лафазан, - говорит Прядко, - он из немцев, отец был в нашем плену, вернулся на историческую родину, а сын съездил, посмотрел, чего, говорит, я там забыл, они и без меня хорошо живут, лучше некуда, - назначил Нине «лечение общением». Так что на маяках, скорее всего, она жить больше не будет. Да и мне пора честь знать. Всё собирался, собирался каждый год на запад двинуть – и вот уже до пенсии рукой подать, а я всё здесь, теперь уж второй год на самом дальнем от Москвы маяке. Пора, мой друг, пора!.. Хотя, конечно, у нас за счёт того, что день раньше начинается почти на половину суток, и жизнь длиннее… Отужинав, похвалив молоко и творог, который делает Лена, мы проходим по узкому, тускло освещённому коридору. Сворачиваем налево, поднимаемся по винтовой лестнице. Маяк японской постройки. Шестьдесят шесть высоких ступеней. Округлые стены оштукатурены с японской тщательностью, хотя штукатурил их собственноручно Прядко. Он рассказывает нам о маяке – о 32-тонной линзе, привезённой японцами из Вены. Призмы установлены под таким углом, что одна 500-ваттная лампочка между двумя вращающимися половинами линзы даёт луч, который видно и на Хоккайдо, и на юге Сахалина. Под линзой почти тонна ртути, оберегающей её от землетрясения. Во время артобстрела с моря больше всего опасались, что ртуть разольётся, и поэтому делали всяческие отвлекающие маневры, вызывая огонь на себя. - Кто? – спрашиваю. - И японцы, и наши… Да какая разница?.. |
||||||||||
| След. > |
|---|