| На край света |
|
|
|
| 14.12.2009 | ||||||||||
Страница 4 из 8 - Какие ещё женщины! – отмахнулся капитан. – Нам бы сайры. Женщину вывели из трюма – молодую, светловолосую, гигантского по сравнению с япошками роста. - Если не возьмёте, - после короткого совещания сообщил лилипут, - мы её колейцам или тайваньцам дадим, нам больше не нужно. По щекам женщины текла струями туш с глаз вперемешку со слёзами. - Пожалуйста, я вас очень прошу, - жалобно пискнула она. - Капитан, русская же девчонка, - сказала Гаврилов, сердобольный отец двух дочерей. – Не оставлять же её этим. - Без советчиков обойдёмся, - отрубил Михалыч. - Капитан, ты просто не имеешь права не выручить подданную Союза, - вмешался и я. - Пошли вы нахер, мне блядищи тут только и не хватало! – махнул рукой капитан и спустился вниз, напоследок сделав старпому разрешающий жест. А когда она, опершись на разбитое колено, взлезла на корму и выпрямилась, я обмер. - Фамилия твоя, случайно, не Майорова?! – выдавил ошарашено. Она была похожа на Елену Майорову, родившуюся и выросшую в этих местах, на Сахалине, на Курилах, одну из самых красивых в истории театра, выпускницу ГИТИСа, артистку Студии Олега Табакова, МХАТа… и мою бывшую невесту, с которой мы когда-то подавали заявление в загс. - Капитанова я… - ответила она, с любопытством на меня взглянув. – А вы откуда знаете? - Да ничего я не знаю… - отвечал я, видя вблизи, что нисколько она, потасканная, беззубая, с ввалившимися глазами, на артистку не похожа. Весь следующий день она отсыпалась за занавеской. Меня же разъедало журналистское, да и мужское любопытство. - Ты похожа на одну мою знакомую, - сказал я, когда она проснулась, сообразила, где находится, и попросила чаю. – Актрису. - Мне говорили. - А как ты у них оказалась? - С плавбазы, пьяная была. Не знаю уж, за деньги или за виски. Может, за пару ящиков баночного пива. Одну нашу девчонку за полдюжины пластмассовых часов отдали – больше не вернулась. - И как? - Что – как? Как меня пялили день и ночь двадцать человек, интересуешься? По-разному. - Да нет, вообще… Ты родом-то откуда? - Отсюда, с Курил. Налей ещё «чайковского». Шоколадки нет какой-нибудь или конфет? Я сходил к кандею за мармеладом. - Ты первый будешь? – поинтересовалась, привычно раздвигая ноги. - Буду что? – ответил я, хотя понял, что она имела в виду. – Не буду я ничего. И никто тут не будет. Тебя как звать? - Машка. А зачем тогда меня взяли? – посмотрела она на меня удивлённо округлившимися огромными синими глазищами. - У тебя родители-то есть, Мария? - Мать на плавбазе работала, пока не утонула. А отец мой – Дух Святой, как говорили. - Училась? - На пятёрки. А, правда, я на артистку похожа? - Да. В порядок тебя привести… - Я мечтала быть артисткой. Но кому я нужна? - Тебе сколько лет? - Двадцать один скоро. - И давно тебя вот так продают? - У япошек только третий раз. Я на Хоккайдо была, там классно! А вообще – с одиннадцати, когда мать «химикам» в барак меня отдала на ночь за две бутылки белого. Вам интересно? - Я журналист. - Корреспондент? Нет, тогда больше ничего не скажу. А то напишите про меня в газете «Правда». Я ещё посплю, если не будете, ладно? «Положение сахалинских детей и подростков я постараюсь описать подробно, - это из письма Чехова к Кони с Сахалина сто лет назад. – Оно необычно. Я видел голодных детей, видел тринадцатилетних содержанок, пятнадцатилетних беременных… Проституцией начинают заниматься девочки с 12 лет…» VI. Пошёл холодный крупный дождь. Машина сбавляет ход. Замирает прожектор на баке, который ощупывал лучом воду перед траулером: не блеснёт ли где сайра? - По рыбе идём, - говорит Михалыч. В каюте стармеха натягиваю прорезиненные штаны, куртку, сапоги. Выхожу на палубу. Выключаются и вспыхивают люстры. Выключаются и вспыхивают люстры. Прожектор и сириусы бьют по воде под правый, рабочий борт. Постепенно скапливается всё стадо сайры – тысячи узких чёрных стрелок. Снова появляются невесть откуда чайки. Шарахаются, то уходя резко вбок, то падая в воду и взлетая в дожде, в ослепительно белом свете. - По местам! – грохочет, точно гром, команда старпома в мегафон. Лебёдки со скрежетом поднимают над палубой раму – связку полиэтиленовых труб, на которой крепится сеть. Опорными шестами мы выталкиваем раму метров на 15 от борта («Прадедовский способ!» - возмущался Михалыч). Дождь всё сильнее. С тугим коротким треском лопается лампа за спиной. Не успеваю оглянуться – такой же пистолетный выстрел из второй люстры на правой скуле. Дождевые струи секут лицо, застят глаза. Тридцатиметровая сеть до конца окунается в воду – над ней уже тысячи блёсток. Включается красный локальный свет. Он будто гипнотизирует сайру на какое-то время, не отпускает. Мы закольцовываем сеть и быстро подтягиваем к борту. Выбираем руками на палубу. Раз-два, взяли! Ещё раз – взяли! Веселей! Сеть под третьей люстрой путается, сцепляется, кто-то из матросов ударами ног расцепляет её, повиснув над бортом. Работают мужики, не считаясь и не глядя, кто более, а кто менее напрягается, усердствует – пашут все в полную силу. Будто не на совхоз, а на себя, на семью. Траулер разворачивает поперёк волны, и трудно устоять на скользкой палубе между звенящими тросами. «Майнай! Вирай!..» Опускается коплер, забирает из ловушки рыбу и выплёскивает в лоток – большой ящик из досок, стоящий посреди палубы. Сайра блестит, искрится, как гора металлической стружки под солнцем, отливая сине-зелёно-малиново-жёлто-черным. |
||||||||||
| След. > |
|---|