| На край света |
|
|
|
| 14.12.2009 | ||||||||||
Страница 2 из 8 Люстры упруго покачиваются над свинцовыми волнами. От вида их сердце бьётся веселей. Скоро, скоро… Ещё каких-нибудь пять миль, и будем в заливе Касатка. Стемнеет. Вспыхнут прожектор на баке, люстры и мощные ксеноновые лампы наверху – «сириусы». Не может быть, чтобы снова пролёт. Столь впечатляющи графики, расчёты, записи, сделанные мелким каллиграфическим почерком Петровича!.. Пролёт – не значит, что в трюме пусто. Четыре тонны есть. Но что такое четыре тонны, притом «всякой х..ни»! Не уровень, как говорит Федотыч. И я его понимаю. Весной ходил на мэрээске – малом рыболовецком сейнере. Мужики хотели сфотографироваться с настоящим уловом. День, ночь и ещё день качались мы в Авачинском заливе, ещё по-зимнему продуваемом ледяными ветрами, окружённом снежными сопками и вулканами. И в сумерках, наконец, выплеснулось на палубу – такого я не видывал и в программе «Время»! Всё было перемешано – палтус, треска, камбала, минтай, раковины, морские звёзды, крабы… Мы расхаживали по колено в рыбе, шелестящей, трепещущей, поднятой с большой глубины и раздутой из-за разницы давлений. Накалывали на остроги скатов, громадных камчатских крабов, поднимали их над головой, фотографировались на фоне холодного золотисто-свинцового заката. Восторг, да и только! Подходим. Машина уменьшает обороты. Михалыч вытаскивает из кармана и надевает кепи с длинным пластмассовым козырьком. За три года кепи стало талисманом, приносящим удачу. - Ефимыч, десять на зюйд, поворот правый, - командует он вахтенному. – И – прямо руля. Траулер медленно приподнимается и опускается на волнах. Кругом туман. В рубке темно. Вокруг приборов топчется пять человек. Курят, тихо делятся соображениями. Кто-то из матросов бухает по ступеням, входит с палубы. За ним ещё двое. Старпом добродушно журит: «Мать вашу в душу едри Христофора Колумба печёнку, набились, как в бочку, ни пёрнуть, ни вздохнуть, а ну давай живо все вниз!..» Но вот, наконец, луч гидролокатора наталкивается на стадо. Разбухает на конце, словно проглотивший собаку удав. Врубаются «Сириусы», люстры. Средний, малый ход… Вокруг встаёт зеленовато-белёсый дым. Вода кажется тёмно-зелёной и теплой, как в бассейне под кронами хагуэес где-нибудь в Мирамаре в Гаване. Поднявшись на свою специальную приступочку-скамейку, Михалыч смотрит через открытое окно на воду. Где-то в глубине блестит и тут же скрывается стальная иголочка. Другая, пятая, восьмая… Влт уже серебрятся десятки, сотни иголок, лезвий разной величины. Поднимаются, плывут на свет, как мотыльки летят на свечу. - Сейчас капитану предстоит решить задачу с несколькими неизвестными, - кричит мне в ухо Петрович. – Остановиться, взять эту сайру, довольно мелкую, и потерять время или идти дальше с поиском, успеха которого даже наука гарантировать не может. Мне кажется, лучше синица в руках, чем журавль в небе. - Научный подход, - соглашаюсь я. Между поскрипывающими люстрами парят в зелёном дыму чайки, непонятно как явившиеся здесь, так далеко от берега, ночью. Они жадно выхватывают из воды рыбёшек, роняют их, будто обжигаясь или не веря своему счастью, и снова цапают вместе с водой, прозрачными брызгами. - Ну что, Михалыч, делать будем? – выжидающе смотрит на капитана его старший помощник, чиф. - Полный вперёд, - тихо уверенно даёт команду капитан, помолчав с минуту. - Вот… Без риска он не признаёт рыбалки, - говорит Петрович. – Кто не рискует, говорят, тот не пьёт шампанское. - Я уж год как в завязке, - кидает нам с учёным кэп через плечо. В пределах досягаемости локатора около двадцати траулеров – маленьких зелёных точек. Ловят сайру и западней, ближе к материку, и в открытом океане, и в проливе Фриза… III Но ловят здесь не только сайру. «При таком ходе как бы ни была быстра река, - писал в прошлом веке путешественник, поражённый зрелищем «рунного» хода чавычи, - она как бы кишит, покрывается зыбью, шлюпка с трудом пробирается через эти места, занятые сплошными массами рыбы». Ловят этой ночью и чавычу, кету, горбушу, нерку, кижуча… Крупный морской лов лосося в северо-западной части Тихого океана ведут корейцы, тайваньцы. Но в основном японцы. Наша страна, США, Канада добывают лосося в прибрежных водах – неподалёку от устьев рек, в которых рыба нерестится. У лосося обострён «инстинкт родины». Появившись на свет из икринки (вот же Бог сотворил: учёные недавно установили, что шансов увидеть свет Божий у лосося примерно столько же, сколько у человека, то есть гибнет икринок во время нереста не меньше, чем сперматозоидов при оплодотворении женщины), лосось уходит на тысячи миль. Порой на другой конец земли. Но обязательно возвращается в родную реку, чтобы оставить там потомство. Из поколения в поколение. Испокон веков. Так было. Так есть. Но будет ли? Это, как впрочем и всё остальное, зависит от человека. Промысел в открытом океане при современной технике наносит огромный вред. Часто случается так, что вылавливают весь косяк, в котором большая часть лососей одной популяции. Своеобразный геноцид. Это значит, что далёкая река уже никогда не будет родиной лососей. Один из сотрудников Главрыбвода Министерства рыбного хозяйства СССР рассказывал мне, что тихоокеанские лососи делятся по происхождению на азиатских и американских. Из азиатских лососей почти все нерестятся в наших реках. Мы несём громадные расходы: больше 50 миллионов рублей в год идёт на воспроизводство, строительство рыборазводных заводов, очистку рек… И, естественно, у нас есть все основания запретить промысел в открытом океане. Но Советский Союз всё-таки позволил Японии вести крайне важный для неё промысел. Были, конечно, установлены районы и сроки промысла, квоты вылова в тоннах и штуках – но кто это соблюдает, если люто браконьерничают даже в наших территориальных водах, в двух шагах от берега? 2, 38, 234, 595, 1010… - это динамика роста нарушений правил рыболовства японскими рыбаками. И правила нарушаются практически все. Нередко капитаны-нарушители бросают сети, убоявшись приближения инспекции или пограничников. Сети плавают, в них попадается новая и новая рыба, морские животные, птицы – и всё гибнет. Но не только браконьерством – промысел в открытом океане опасен и тем, что вес добываемых там японскими судами лососей намного меньше веса рыб тех же видов, пойманных в прибрежье. Каждая чавыча, например, легче почти на пять килограммов. Японцы ловят не созревшую для нереста рыбу. Сети их рассчитаны на горбушу – самую маленькую из лососей. Остальные – чавыча, кета, кижуч – получают раны, выпадают из ячеек и гибнут. Подсчитано: если прекратить морской промысел в Тихом океане только японскими рыболовными судами, базирующимися на плавбазах (это, конечно, далеко не весь японский лососёвый флот), то, не сокращая объёма лова, можно получить прибыль в несколько сотен миллионов долларов в год, а стада лососей – «божественных рыб», как называли их североамериканские индейцы, - будут увеличиваться. |
||||||||||
| След. > |
|---|